– Давай… жду.

– Даю. Счастливо, дорогой. Увидимся во вторник. Пока.

– Привет, пап!

– Привет, сынок.

– По телеку ты был супер. Правда, что вы установили скоростной рекорд?

– В смысле, рекорд скорости на Луне?.. Да, было дело. Но рулил Дэйв, так что это его рекорд.

– А, ясно.

– Ладно, Тигр, мне надо работать. Рад был тебя слышать.

– Пап, стой!

– Да, Скотт?

– Вас тут всех троих по здоровому экрану показывают. А кто будет управлять командным модулем?

– Хороший вопрос, согласись, Том? Модулем, сынок, ближайшие пару дней будет управлять… лично Исаак Ньютон.

Прямая линия с семьями астронавтов задумывалась НАСА в качестве рекламной акции для вечерних новостей. В следующем рейсе такой роскоши уже не было.

– …знаменитая усыпальница падишаха Шах Джахана, правителя империи Великих Моголов, чей благословенный дух обитает ныне на небесах. Он покинул бренный мир и отправился в царство вечности двадцать восьмого дня месяца раджаба в тысяча семьдесят шестом году хиджры.

Мэгги Браун захлопнула путеводитель и вместе с Бедекером отвернулась от сверкающего великолепия Тадж-Махала. У обоих не было настроения любоваться красотами архитектуры и драгоценной инкрустацией на гладком, без единой трещинки мраморе. За воротами толпились попрошайки. Мэгги и Бедекер двинулись по шахматному узору каменных плит к широкому парапету, откуда открывался вид на реку. Ливень разогнал почти всех туристов, кроме самых стойких. Температура упала до восьмидесяти градусов по Фаренгейту – в первый раз за все это время. Солнце скрылось за черно-фиолетовыми облаками, сквозь которые едва пробивался тусклый свет. Широкая, но мелкая река катила свои воды с абсолютной безмятежностью, свойственной всем рекам.

– Мэгги, а почему ты поехала за Скоттом в Индию?

Покосившись на собеседника, девушка явно хотела пожать плечами, но вместо этого ссутулилась и заправила выбившуюся прядь волос за ухо. Потом, прищурившись, долго смотрела на реку, будто искала кого-то на дальнем берегу.

– Даже не знаю, – помедлив, ответила она. – Мы были знакомы всего пять месяцев, когда он вдруг сорвался и поехал сюда. Я любила Скотта… и сейчас люблю… просто временами он бывает сущим ребенком, а иногда, наоборот, ведет себя как дряхлый старик, который разучился радоваться жизни.

– Но ради него ты поехала за десять тысяч миль…

На сей раз она пожала плечами.

– Он был в поиске. Мы оба верили…

– В места силы? – подсказал Бедекер.

– Вроде того. Только Скотт думал, что если не найдет сейчас, то не найдет никогда. Говорил, что не хочет профукать жизнь, как…

– Как его старик?

– Как большинство людей. В общем, он прислал мне письмо, и я решила съездить, посмотреть. Только с меня хватит! На следующий год получаю степень, и точка!

– А Скотт… он нашел, что искал? – срывающимся голосом спросил Бедекер.

Мэгги запрокинула голову и перевела дух.

– По-моему, ничего он не нашел. Еще немного, и я поверю, что он такой же мудак, как и остальные мужики. Пардон за грубость, конечно.

Бедекер улыбнулся.

– Мэгги, мне в ноябре исполнится пятьдесят три. Я на двадцать один фунт тяжелее, чем когда был молодым, высокооплачиваемым пилотом. У меня дерьмовая работа, а в офисе стоит допотопная мебель а-ля пятидесятые. Жена развелась со мной после двадцати восьми лет брака и теперь живет с главбухом, который красит волосы и в свободное время разводит шиншилл. Два года я убил на то, чтобы написать книгу, пока не понял, что сказать мне совершенно нечего. Который день я провожу в компании очаровательной девушки, которая не носит лифчик, и даже не попытался к ней подкатить. Теперь… нет-нет, постой, теперь, если ты хочешь сказать, что мой сын, мой единственный обожаемый сын – полный мудак, не стесняйся! Смелее.

Смех Мэгги звонким эхом отразился от высоких стен усыпальницы. Пожилая пара англичан покосилась на девушку с явным неодобрением.

– Твоя взяла, – успокоившись, заявила Мэгги. – Ты знаешь, почему я здесь. А зачем ты приехал?

– Я его отец, – просто ответил Бедекер.

Она продолжала буравить его взглядом.

– Ладно, – сдался Бедекер. – Дело не только в этом. – Порывшись в кармане, он достал медаль святого Христофора. – Отец подарил ее мне, когда я пошел во флот. Мы с отцом не особо ладили…

– Твой отец был католиком?

Бедекер засмеялся.

– Нет, не католиком. Он из нидерландских реформатов, но его дед был католиком. Эта медаль много чего повидала… – Бедекер вкратце поведал о полете на Луну.

– С ума сойти! – ахнула Мэгги. – А сейчас Христофор вроде больше не считается святым, да?

– Ага.

– Но это роли не играет, так?

– Именно.

Мэгги устремила взгляд вдаль. Сгущались сумерки. Под деревьями зажглись фонари, мелькали отблески костров. Воздух наполнился сладким ароматом дыма.

– Знаешь, какую самую печальную книгу я прочла?

– Нет. И какую же?

– «Парни из лета». Не попадалась?

– Нет, но слышал. Там вроде про спорт?

– Да. Автор, Роджер Кан, посетил множество матчей «Бруклин Доджерс» в пятьдесят втором и третьем годах и написал про парней, которые там играли.

– Я помню тот состав, – вставил Бедекер. – Дьюк Снайдер, Кампанелла, Билли Кокс. Ну и в чем трагедия? Серию они не выиграли, конечно, но сезон провели отлично.

– В том-то и ужас! – авторитетно объявила Мэгги. – Много лет спустя Кан снова встретился с этими парнями, и выяснилось, что тот сезон был лучшим в их карьере. Да чего там в карьере! Во всей их гребаной жизни! Вот только они напрочь отказывались в это верить. Старые пердуны раздавали автографы, втайне мечтая сдохнуть, но притворялись, будто лучшее еще впереди.

Бедекер молча кивнул. Смутившись, Мэгги зашелестела путеводителем.

– Смотри, какая интересная штука! – воскликнула она, помолчав.

– Весь внимание.

– Оказывается, Тадж-Махал строили на пробу. Старый Шах Джахан собирался возвести себе усыпальницу побольше, на противоположном берегу. Черного цвета, а между ними поставить ажурный мост.

– Что же помешало?

– Сейчас… когда Шах Джахан умер, его сын… Аурангзеб… велел перенести гроб с телом отца в могилу матери, Мумтаз-Махал, а деньги спустил на свои нужды…

Они двинулись обратно под крики муэдзина, призывавшие мусульман к молитве. У главных ворот Бедекер обернулся, но смотрел не на Тадж-Махал и его смутные очертания на темной глади воды. Его взгляд был прикован к высокой черной гробнице и тянущемуся от нее к другому берегу ажурному мосту.

Над раскидистыми баньянами в бледном предутреннем небе светила луна. Бедекер стоял на пороге гостиницы, сунув руки в карманы, и наблюдал, как улицу наводняют пешеходы и транспорт. При виде Скотта он прищурился, дабы убедиться, что не ошибся. Оранжевое одеяние и сандалии вполне сочетались с длинными волосами и бородой, но никак не подходили к образу сына. Борода, которую Скотт тщетно пытался отрастить два года назад, теперь была вполне солидная и с рыжиной.

В двух шагах от отца Скотт замер. Какое-то время они молча рассматривали друг друга. Ситуация становилась нелепой. Наконец, сверкнув ослепительной на фоне густой бороды улыбкой, Скотт протянул руку.

– Привет, пап!

– Здравствуй, Скотт.

Рукопожатие было крепким, но каким-то неправильным. У Бедекера мелькнуло чувство утраты. Где тот семилетний мальчуган с короткой стрижкой и в синей футболке, мчавшийся со всех ног в объятия к отцу?

– Как дела, пап?

– Хорошо. Просто замечательно. Как сам? Похудел, смотрю.

– Скинул жирок, теперь я в отличной форме. И физически, и морально.

Бедекер промолчал.

– Как мама? – спросил Скотт.

– Несколько месяцев уже не видел, но мы созванивались перед отъездом. Вроде все отлично. Просила обнять тебя, а заодно сломать тебе руку, если не пообещаешь писать почаще.

Скотт пожал плечами и сделал движение правой – словно выбивал мяч в матче юношеской лиги. Поддавшись порыву, Бедекер перехватил руку сына – тонкую, но жилистую.