Над джунглями поднимался сияющий полумесяц. Настал черед Мэгги бить. Она наклонилась, сдвинула ноги, сосредоточилась… От легкого удара мячик скатился с бетонной площадки и перепрыгнул через невысокий бордюрчик.

– Невероятно, – ахнул Бедекер.

В Кхаджурахо не было ничего, кроме взлетно-посадочной полосы, знаменитого храмового комплекса, крошечной деревушки и двух неказистых гостиниц на опушке леса. А еще – миниатюрное поле для гольфа.

Храмы закрывались в пять. Из иных развлечений в туристический сезон предлагались прогулки на слонах в джунгли. Но сейчас был не сезон. Прогуливаясь, Мэгги и Бедекер обнаружили позади гостиницы поле для мини-гольфа.

– Невероятно, – ахнула Мэгги.

– Наверняка творение какого-нибудь архитектора из Индианаполиса, страдающего от тоски по дому, – заметил Бедекер.

Гостиничный клерк неохотно выдал три клюшки, две из них погнутые до невозможности. Бедекер галантно уступил Мэгги самую прямую, и в полной экипировке они отправились на поле.

После неудачного удара мячик Мэгги укатился в траву. Оттуда выползла зеленая змейка и устремилась к зарослям погуще. Мэгги подавила крик. Бедекер перехватил клюшку наподобие меча. Во влажных сумерках вырисовывались очертания обшарпанных ветряных мельниц и голые, без покрытия, поля вокруг лунок. В чашах и цементных ловушках стояла теплая дождевая вода, натекшая за день. Неподалеку от крайней лунки виднелся индийский храм, словно нарочно построенный на поле.

– Скотту бы понравилось, – хохотнул Бедекер.

– Неужели? – Мэгги оперлась на клюшку. В тусклом свете лицо девушки выделялось белым овалом.

– Ну да. Раньше он обожал мини-гольф. Мы постоянно брали абонемент на игры в Коко-Бич.

Мэгги наклонилась и послала мяч на десять футов точно в лунку. Свет над головой внезапно померк. Девушка подняла глаза и охнула. Высоко в небе парила вылетевшая из чащи летучая мышь, затмевая луну гигантским размахом крыльев.

На четырнадцатой лунке озверевшие комары загнали игроков обратно в гостиницу.

Вудленд-Хайтс, «лесистая возвышенность». Семь миль от Космического центра имени Джонсона. Местность плоская, как дно высохшего соленого озера Бонневилль, и столь же голая, если не считать чахлых саженцев во дворах. Ряды типовых домов Вудленд-Хайтс выстроились кругами под безжалостным техасским солнцем. Как-то раз, возвращаясь с мыса после недельной подготовки к полету на «Джемини», которому не суждено было состояться, Бедекер совершал бесчисленные виражи на своем «Т-38», пытаясь разыскать среди геометрических узоров собственный дом. Узнать его удалось лишь по старому «рамблеру» Джоан, недавно перекрашенному в зеленый.

Поддавшись внезапному порыву, он пустил малютку-самолет в штопор и выровнялся только в двухстах футах от крыш. Противозаконно, конечно, но очень захватывающе. Горизонт качнулся, солнечный свет блеснул радугой в оргстекле кабины. Бедекер развернул малютку для нового маневра. Потянув штурвал на себя, прибавил тяги. «Т-38» устремился вверх под максимальным углом, сделал крутую петлю… и тут Бедекер заметил, как из белого домика вышли Джоан и Скотт.

Это был один из немногих моментов, когда Бедекер чувствовал себя по-настоящему счастливым.

Полоска лунного света медленно ползла по стене гостиничного номера в Кхаджурахо. Лежа без сна, Бедекер от нечего делать гадал, продала Джоан дом или сдала в аренду.

Наконец он встал и подошел к окну, заслонив единственную полоску света. Комната погрузилась во мрак.

Калькуттские басти и чоулы на деле оказались обычными трущобами. Вдоль железнодорожного полотна раскинулся лабиринт крытых жестью лачуг и палаток из мешковины. Убогие постройки разделялись извилистыми проулками, служившими по совместительству и сточными канавами. Количество народа казалось просто неправдоподобным. Толпы босоногих детей носились по улицам, испражнялись на порогах и вприпрыжку следовали за Бедекером. При виде его женщины отворачивались или поспешно прикрывали лица своими сари. Мужчины, наоборот, таращились с нескрываемым любопытством, граничащим с враждебностью. Другие – откровенно игнорировали туриста. Сидя на корточках, матери вычесывали вшей у детишек. Девочки постарше вместе со старухами мяли руками коровий навоз и делили на равные кучки для топлива. Какой-то старик задумчиво тужился посреди пустыря, смачно харкая себе в кулак.

– Баба́! – Ребятня семенила за Бедекером, дергая за пиджак и наперебой протягивая грязные ладошки. На этих попрошаек денег уже не хватило.

– Баба́! Баба́!

С Мэгги они условились встретиться в два часа возле Калькуттского университета, но Бедекер ухитрился заблудиться, сойдя с переполненного автобуса не на той остановке. Время близилось к пяти. Запутавшись в переплетении тропинок и грязных улочек, он очутился где-то между железной дорогой и рекой Хугли. Впереди то и дело мелькали очертания моста Ховрах, но добраться до него никак не получалось. Исходящая от реки вонь соперничала с тошнотворными ароматами трущоб и придорожной грязи.

– Баба́! – Толпа вокруг все разрасталась, к малолетним попрошайкам примкнули и взрослые. Несколько мужчин обступили его, хрипло ругаясь, и угрожающе выбрасывали руки вперед, имитируя удары.

«Сам виноват, – мысленно выругался Бедекер. – Попался, подлый янки!»

Темные лачуги были без дверей, и цыплята свободно носились туда-сюда. Дети помогали родителям купать сонного вола в луже помоев. Где-то в лабиринте хибар надрывался транзистор. Мелодия вдруг разразилась яростным звоном струн, лишь усугубив ощущение тревоги. Попрошаек уже набралось человек тридцать-сорок. Взрослые злобно отталкивали малышей.

Индиец в красной бандане выкрикнул что-то на хинди или бенгали. Бедекер покачал головой в знак того, что не понимает, но тот решительно преградил ему дорогу и завопил громче. Толпа подхватила непонятные слова.

Еще раньше Бедекер подобрал небольшой, но увесистый булыжник, и теперь как бы невзначай сунул руку в карман рубашки «сафари». Пальцы нащупали камень. Время словно застыло.

Вдруг где-то в стороне раздался крик, дети и взрослые бросились туда, и вскоре вся толпа скрылась в боковой улочке. Красная бандана негодующе завопила на прощание, но последовала примеру остальных. Выждав с минуту, Бедекер двинулся следом, спускаясь по грязному склону к реке.

На берегу люди рассматривали какую-то грязную кучу, издалека походившую на выбеленное водой бревно. Подойдя ближе, Бедекер различил кошмарные пропорции человеческого тела. Труп был совершенно белым – белее альбиноса, белее рыбьего брюшка – и раздутым вдвое против нормальных размеров. На белой распухшей массе, бывшей когда-то лицом, выделялись черные провалы глаз. Ребятишки, преследовавшие Бедекера, присели на корточки и, хихикая, тыкали пальцами в труп. Кожа утопленника напоминала древесную губку, гигантский гниющий на солнце гриб. От прикосновений хихикающей детворы плоть кусками проваливалась внутрь.

Несколько мужчин проткнули набрякшее тело заостренными палками. Из отверстий с шипением выходили газы. Все засмеялись. Матери с младенцами в тряпичных «кенгурушках» подались вперед.

Бедекер попятился и быстро зашагал прочь. Бездумно свернул на перекрестке и очутился на мощеной дороге. Мимо прогромыхал трамвайчик, покачиваясь под тяжестью пассажиров. Два рикши везли солидного толстяка домой обедать. Завидев проезжающее такси, Бедекер махнул рукой.

– Ричард, ну как ты?

– Отлично, милая. Отдыхаем пока. Том Гэвин почти все взял на себя, заботится о нас как о родных. Через пару часиков отправляем его за контейнерами для пленки. Как дела дома?

– Замечательно. Вчера в центре управления смотрели запуск с Луны. Не думала, что это так быстро.

– Да, быстро мы управились.

– … хочет… пару…

– Милая, повтори. Не расслышал.

– Говорю, Скотт хочет сказать тебе пару слов.