— Могу представить я, какой ты там увидал бы тарарам! Машины, лестницы, брандспойты — и все из-за каких-то дам! Представь: старушки кофе пили, вдруг на пол — хлоп! И ну лежать! А их соседи завопили: «Горим! Горим!» — и ну бежать. «Вот это да!» — подумал Вилли, а самого берет озноб. — А почему, — воскликнул Вилли, — старушки эти на пол — хлоп? — Представь себе: старушки чинно сидят за кофе и халвой, и вдруг неведомый мужчина у них летит над головой! Где только ангелы и Музы летают, как заведено, вдруг пролетел профессор Дюзе со страшным свистом сквозь окно! «Вот это да! — подумал Вилли. — И я всегда летать хотел!» — А почему, — воскликнул Вилли, — туда профессор залетел? — Представь: летит по небу птица — летит в покое, в вышине. Хотел профессор научиться парить, как птица, в тишине. А потому искал он Фрица — мальчишке лет, наверно, пять, чтоб у того осведомиться, как нужно правильно летать. «Вот это да!» — подумал Вилли и стал от зависти как мел. — А почему, — воскликнул Вилли, — мальчишка Фриц летать умел? — Мальчишка Фриц чирикал звонко, свистел и каркал без конца и знал любого воробьенка уже с гнезда, уже с яйца. Он с каждой маленькой синичкой и с каждым крошкой-снегирем, как будто с братцем и сестричкой, сидел на дереве одном. «Вот это да!» — подумал Вилли и вспомнил всех знакомых птиц. — А почему, — воскликнул Вилли, — как птица жил мальчишка Фриц? — Представь: был дом и сад сначала, сосна стояла за окном и постепенно вырастала — все выше, выше день за днем, пробила стены, черепицу, застряла в окнах и дверях, покуда все семейство Фрица не поселилось на ветвях. «Вот это да! — подумал Вилли. — Мальчишке Фрицу повезло!» — А почему, — воскликнул Вилли, — так странно дерево росло? — А виноват один художник: нарисовал он сад и дом, потом взглянул на свой треножник с почти готовым полотном и набросал еще проворней сосну, глядящую в окно, да так, что та пустила корни и проросла сквозь полотно. «Вот это да!» — подумал Вилли, он был в искусстве не силен. — А почему, — воскликнул Вилли, — нарисовал картину он? — Чтобы родители и дети могли ее увидеть въявь, как декорацию в балете в театре оперном… Представь, что ты сидишь в умолкшем зале, и постепенно гаснет свет, и все танцоры в позы встали, — а музыки все нет и нет. «Вот это да!» — подумал Вилли и призадумался опять. — А почему, — воскликнул Вилли, — оркестр никак не мог начать? — А потому что в темном зале все музыканты как один над дирижером хохотали, поскольку этот господин в театр ворвался без оглядки и устремился прямо в зал в одних носках, с дырой на пятке, и этой пяткой засверкал! «Вот это да!» — подумал Вилли, забыв про зависть и про страх. — А почему, — воскликнул Вилли, — был дирижер в одних носках? — Представь, смешнее нет картинки: он по пути ступил на клей и отодрать не смог ботинки от тротуара, хоть убей! В тот вечер тщательно и быстро асфальт, куда ни поглядишь, был по приказу бургомистра намазан клеем для афиш. «Вот это да!» — подумал Вилли, не отводя от дяди глаз. — А почему, — воскликнул Вилли, — был дан такой смешной приказ? — На самом деле, бургомистра почти никто в лицо не знал: свои приказы он речисто по телефону отдавал. А потому никто не понял — и то сказать, поди узнай! — что был весь день на телефоне его домашний попугай. «Вот это да!» — подумал Вилли: он был догадлив, хоть и мал. — А почему, — воскликнул Вилли, — из дома бургомистр пропал? — Представь себе, он был в больнице, он утирал обильный пот, совсем не мог пошевелиться и открывал как рыба рот. Он голос потерял, бедняжка, и в изумленье щеки тер, вздыхая горестно и тяжко в кругу врачей и медсестер. |
