– Ну и что такого? Плевать!

– Не скажи… Это не понравится боссу, если ему донесут.

– Боссу? Дяде Джою? Глупости! Он же твой крестный! Он только рад будет, что ты, наконец-то, обзавелась приятелем, – Милли заглянула ей в глаза: – А уже есть, о чем доносить?

У старшей сестры глаза были светлыми – утреннее небо. И в них всегда ощущалось зарождение солнца. А Милли пошла в отца, предки которого приплыли в Америку из Испании, и глаза у нее были цвета страстной южной ночи, и густые волосы такими же. Она коротко стригла их, потому что ленилась ухаживать, и это всегда огорчало Анабель. У нее самой волосы были не черными, а рыжеватыми, как у многих американок. Анабель нравилось чувствовать себя одной из многих. И, вместе с тем, еще больше нравилось то, что ее младшая сестра так непохожа на других.

А Милли нравилось приподнимать длинную прядь сестры и смотреть сквозь нее на солнце. Так казалось, что в волосах Анабель разгорается пламя. Потом Милли с сожалением думала, что хорошо бы добавить такого огня и в душу сестры. Не хватало ей этого. Явно не хватало.

– Между нами пока ничего особенного не было, – все также смущенно призналась Анабель, и Милли с насмешкой подумала, что не совсем понятно, чего же стесняется сестра: того, что у нее случился роман, или того, что он зашел не слишком далеко.

– Но что-то же было? – Принялась нетерпеливо расспрашивать она, и, не отдавая себе отчета, погладила свою ногу.

Кожа у Милли была гладкой и мягкой, она представляла, как мужчинам приятно касаться ее. Даже ей самой было приятно. Иногда она могла долго просто гладить себя, наслаждаясь прикосновениями. Конечно, было бы лучше, если б это делал кто-то другой… Но этот другой не всегда оказывался под рукой в нужный момент.

Не дождавшись ответа сестры, не решавшейся поделиться подробностями, Милли заторопила:

– Как вы познакомились? Какой он? Ты влюбилась в него с первого взгляда?

– Влюбилась? Не знаю… Он приятный. Симпатичный. Даже очень. С ним интересно.

– Как ты скучно говоришь об этом! – возмутилась Милли. – Ты должна кричать, что с ума по нему сходишь! Что мир утрачивает все краски, когда его нет рядом!

Анабель усмехнулась:

– Боже! Надо бы тебе поменьше читать романов… Где ты видела в реальности такую любовь?

– Не видела, – угасла младшая из сестер. – Но ведь она только такой и должна быть! Иначе это вообще не любовь.

– Не знаю. Я не уверена, что люблю его. И уж, конечно, не схожу по нему с ума. Как я буду работать, если сойду с ума?

– Разве можно в такое время думать о какой-то работе?! – Милли вскочила и принялась расхаживать по комнате, которая не менялась годами – старшая сестра была консервативна. – Да ты же должна упиваться каждым мигом, проведенным вместе с Майклом! А, расставшись на время, переживать это заново – уже в мыслях.

– А кто же будет кормить меня? Тоже родители? Но я слишком большая девочка для этого.

Милли в отчаянии взмахнула кулаками и, схватив маленькую диванную подушку, запустила ею в сестру:

– Ты не исправима! Да если бы мне только довелось влюбиться…

– Лучше не надо, – торопливо проговорила сестра, водрузив подушку в угол дивана. – Надеюсь, ты еще не забыла, что с тобой творилось, когда у тебя появился Алан?

Будто споткнувшись, Милли замерла посреди комнаты. Алан… Эпоха Алана. Время, из которого было вычеркнуто все, кроме Алана. Тогда Милли было семнадцать, и ей казалось, что это любовь – на всю жизнь. Она думала только об Алане, постоянно мысленно с Аланом, и чтобы не делала – было в его честь. В те месяцы она забывала не только приготовиться к школе, хотя это был выпускной класс, и следовало бы постараться, Милли даже о еде не вспоминала до тех пор, пока Анабель не засовывала ей ложку прямо в рот…

Как получилось, что однажды утром она проснулась, и почувствовала, что его имя больше не отзывается в ней ни болью, ни радостью? В то утро за окном тоже, как сегодня, сияло солнце. Сквозь приоткрытые рамы пробивались захлебывающиеся радостью птичьи голоса. И было так хорошо просто валяться в постели и предвкушать удивительные события грядущего дня! И не хотелось никакого Алана. Может, кого-то… Но только не его. Слишком уж он подавлял Милли своей огромностью. Он заполнил всю ее – от макушки до пяток. И жить с этим ощущением оказалось утомительно. Не говоря о том, что достаточно больно.

Милли опасалась в тот момент, что с наступлением вечера, все ее болезненные чувства к Алану опять вернуться. Но, как оказалось, они покинули ее навсегда. Милли просто не захотела его больше видеть…

– Не надо об Алане, – попросила она сестру. – Его больше нет. Я совсем забыла о нем, зачем надо было напоминать?

Анабель повернулась к ней и обхватила мягкими, похожими на материнские, руками:

– Прости, детка, прости! Я не думала, что тебе все еще больно.

– Вот еще! Вовсе мне не больно, – Милли высвободилась и встала. Пританцовывая, прошлась по комнате, покружилась перед зеркалом, широко улыбнулась ему. – Просто я не хочу о нем думать. Не хочу, не хочу! – пропела она. – Только время тратить – вспоминать его. Зачем? Алан был всего лишь смазливым мальчиком…

– Он был красивым мальчиком… И стал красивым мужчиной.

Милли резко обернулась:

– Ты что, видела его?

– Грейстаун – маленький город…

– И вы разговаривали? За моей спиной?!

Анабель пожала плечами:

– Не могла же я пробежать мимо.

– О, конечно! – завопила Милли. – Хорошие манеры дороже сестры!

– Но, детка! Разве я предала тебя тем, что поздоровалась и чуть-чуть поговорила с ним?

– Я представляю себе это «чуть-чуть»… Вы наверняка точили лясы добрых полчаса! И что он тебе сообщил интересного?

Усмехнувшись, Анабель сказала:

– Он развивает отцовский бизнес. Сеть химчисток, кажется.

– Когда-то мы с ним смеялись над его отцом, который возится с мертвыми животными и терпеть не может живых, – пробормотала Милли.

– Все мы меняемся со временем… Теперь Алану уже не кажется это смешным.

– Значит, он сам теперь смешон!

– Не сказала бы. Выглядит весьма импозантно. Такой эффектный блондин. Абсолютно голливудский тип.

Милли презрительно фыркнула, хотя многие из кинозвезд являлись ей в весьма рискованных снах. Анабель, как бы между прочим, добавила:

– Ездит на «Вольво».

– Бережет себя! Эта машина считается одной из самых безопасных.

– По нему не скажешь, что ему не жаль расстаться с жизнью…

– Ну, и пусть себе живет! – резко оборвала Милли. – Черт с ним вообще! Мы ведь говорили о Майкле. Как его? Майкл…

– Кэрринг. Он из Кентукки.

– Да что ты? Никого не знала оттуда. У тебя нет его фотографии? Жаль. Могла бы и щелкнуть его, чтобы удовлетворить мое любопытство!

Анабель улыбнулась:

– Не зачем. Сегодня ты сама его увидишь. Я пригласила его к нам на ужин.

– Сегодня? – Подскочила Милли. – Что ж ты до сих пор молчала?!

– А что? Я уже продумала меню. Будет рагу с грибным соусом и твой любимый салат.

Милли облизнулась:

– О, это я люблю!

– Завидую тебе, – вздохнула сестра. – Ты можешь есть, сколько душе угодно.

– Не душе, а желудку, – пробормотала Милли, опять засмотревшись в зеркало.

Теперь, когда солнце поднялось выше, и не подсвечивало сзади, в ее профиле проступило что-то темное. Она всмотрелась в свое отражение внимательнее: «Что же я собой представляю?» Анабель между тем продолжала жаловаться:

– А я чуть только съем лишний кусочек, сразу весы зашкаливает.

– Ты бы не вставала на них по десять раз на дню, – посоветовала Милли, которая даже не знала, где они хранятся.

– А как же мне следить за своим весом?

– Да брось ты за ним следить! У тебя же настроение после это портится.

Анабель вздохнула:

– Отец называет меня «булочкой».

– Это он, любя…

– Я думаю, и Майклу мои формы не очень нравятся.

– Ну, и дурак он, значит! – обиделась Милли за сестру.

– Правда, мне его фигура тоже не особенно нравится, – призналась Анабель.