Джон высадил ее в Стоук-Милл, там, где Дорога Тюдоров ответвлялась от деревенской улицы, и спросил, не увидеться ли им еще раз, скажем, в среду? Но когда он попрощался с Джиллиан и поехал обратно, к дому своих родителей, расположенному неподалеку от Колчестера, то начал сомневаться. Она была весьма милой, но, на его вкус, слишком легкодоступной, и он сомневался, что ей семнадцать лет, как она сказала. Скорее всего, она еще не достигла возраста согласия. Этот термин позабавил Перфорда, поскольку если кто на что-то и согласился, так это он сам. В итоге, когда утром во вторник мать сказала, что если на завтра у Джона ничего не запланировано, она и отец хотели бы пойти в гости к тетушке Элси и оставить его присматривать за восьмилетним младшим братом, то парень легко согласился, рассматривая это как вполне достойный повод не поехать на свидание.
Утром того дня, на который он назначил встречу Джиллиан, Джон отвез в Лондон груз – книжные полки и тумбы для магнитофонов, – а потом решил выпить чашку чая с сэндвичем в кафе на Северной Окружной дороге. И тут вошел Марти Фостер. Они с Джоном не виделись девять лет, с тех пор как оба окончили начальную школу в Колчестере, и Перфорд не узнал бы своего однокашника с такой бородой и взлохмаченными волосами. Но Марти его узнал и подсел к нему за стол. С Фостером был высокий светловолосый парень, которого Марти представил как Найджела.
– Ну, как поживаешь, через столько-то лет? – поинтересовался Марти.
Джон сказал, что у него есть друг, столяр-краснодеревщик, и они вместе ведут дела, и все хорошо, спасибо, жаловаться не на что, по сути, всё даже лучше, чем они надеялись. Однако работа тяжелая, постоянно надо вкалывать, и он рад, что со следующей недели у него будет отпуск. Мотоциклетный журнал, который он выписывает, проводит тур в Дейтона-бич на международные мотоциклетные гонки с последующей обзорной экскурсией. В складчину арендуют самолет, и все такое. И Перфорд решил, что три недели в солнечной Флориде не повредят ему, хотя выходит в целом дороговато.
– Вот бы мне так повезло, – хмыкнул Марти. Выяснилось, что у него уже полгода нет работы и они с Найджелом живут на пособие. – Если это можно назвать жизнью, – добавил Фостер, а Найджел ввернул:
– Все равно нет никакого смысла работать. Все деньги уходят на налоги и прочую дребедень. По-моему, те парни, которые взяли банк в Глазго, поступили совершенно правильно.
– Верно, – согласился Марти.
– На такое бабло не платят налоги, – гнул свое Найджел. – Никаких тебе клятых пенсионных фондов и государственной медицинской страховки.
Джон пожал плечами:
– Даже и заморачиваться не стоит. Эти типы в Глазго взяли всего двадцать тысяч, а их ведь было четверо. А, к примеру, в отделении «Энглиан-Виктория» в Чилдоне – ну, ты знаешь Чилдон, Марти, – в сейфе хранится не больше семи тысяч. Если пара грабителей туда вломится, они получат не больше трех с половиной штук на каждого и вдобавок им придется как-то сладить с менеджером и кассиршей.
– Похоже, ты много об этом знаешь.
Перфорд понял, что произвел на них впечатление – и наличием у него работы, и относительным достатком, в котором он жил. Он не мог устоять перед тем, чтобы усилить это впечатление.
– Я знаком с дочкой менеджера; можно сказать, мы достаточно близки. Ее зовут Джиллиан Грумбридж, она живет в одном из тех модерновых домов в Стоук-Милл.
Марти, похоже, проникся, а вот Найджел – нет.
– Жаль, что банки не закрываются на обед, – вздохнул Фостер. – Скажем, кассирша или Грумбридж уходят на обед, ты вламываешься в отделение, и все как по маслу, денежки у тебя в сумке.
– Не будь ребенком, – возразил Найджел. – Если бы они оставили дверь открытой, а сейф – отпертым, все прошло бы как по маслу. Если бы они сказали: «Входи и забирай всё, тебе это нужнее, чем нам», – все прошло бы как по маслу. Но вся штука в том, что банки не закрываются на обед.
Джон не удержался и рассмеялся.
– Чилдонский закрывается, – пояснил он и затем подумал, что зашел слишком далеко. Размышлять в духе «если б да кабы» – для людей вроде Марти и Найджела. Сам Джон этим не страдал. «Лучше найдите честную работу», – подумал он, хотя, конечно, не высказал этого вслух. Вместо этого он стал расспрашивать Марти о бывших одноклассниках – а как тот? а что этот? – и рассказывать ему, в свою очередь, то, что сам знал о ком-либо из прежних соучеников. И так до тех пор, пока не допил вторую чашку чая и не решил, что пора ехать домой.
Гипотетическая пара грабителей, о которых рассуждал Джон, сидела с ним за одним столом.
Марти Фостер тоже был сыном сельскохозяйственного рабочего. В течение года после окончания школы он работал на фабрике по производству рисовальных кистей. Затем мать бросила его отца и сбежала с водителем-дальнобойщиком. В доме после этого стало настолько невыносимо жить, что Марти тоже сбежал и снял комнату в Стэнтвиче. Сначала он трудился водителем-доставщиком в магазине уцененных электротоваров, а затем водил электрокары с торфом и горшечными растениями в садоводческом центре – том самом, который поставлял пампасовую траву в Надел Фиттона. Оттуда Марти уволили, поскольку в ответ на жалобу клиента – мол, садоводческий центр не поставляет конский навоз, – он ответил, что, если тот желает получить дерьмо, пусть произведет его сам. После этого Марти уехал в Лондон и самовольно поселился в пустующем доме возле Килбурн-парк. Со временем его взяли на работу – паковать зонтики в магазине на Оксфорд-стрит, и именно там он познакомился с Найджелом Таксби. К тому моменту Фостер снимал комнату с кухней на задворках Криклвуда, и его целью было уволиться с работы и начать жить на пособие.
Найджелу Таксби, как и Марти, было двадцать один год. Он был единственным ребенком врача, занимавшего должность семейного доктора в Элстри. Найджел учился в захудалой частной школе, поскольку отец хотел, чтобы сын вырос джентльменом, но при этом не желал платить слишком много. Преподавали в школе выпускники третьесортных университетов или бакалавры без отличия, чаще всего не имевшие педагогической подготовки, а мебель в классах была старой и изрядно покалеченной. По сути, это заведение сильно напоминало «Академию Дотбойс-Холл»[8]. Несмотря на то что от каникул до каникул Найджел жил на тушеной жесткой баранине, подгнившей картошке, гороховом пюре и хлебе, он вырос высоким и красивым. К тому времени, как усиленная зубрежка, угрозы отца и слезы матери помогли ему поступить в Кентский университет, рост его уже превышал шесть футов[9]. Белокурые волосы, синие глаза и черты микеланджеловского Давида неизменно привлекали к нему взоры окружающих. Но в Кентербери что-то щелкнуло в мозгах у Найджела. Он не желал работать, не желал учиться. Он вбил себе в голову, что если будет стараться и в конце концов получит диплом, то, скорее всего, не найдет работу. А если найдет, то все, что из этого получится, – это дом, как у его родителей, семейные отношения, как у его родителей, новая машина каждые четыре года и, возможно, ребенок, которому придется вдалбливать бесполезные знания и бессмысленные стремления. Поэтому Найджел ушел из университета до того, как администрация учебного заведения успела попросить отца забрать его.
Молодой человек уехал в Лондон и поселился в некоем подобии коммуны. Этот дом несколько лет назад был выделен Королевским округом Кенсингтон и Челси четверке молодых людей, с тем чтобы они использовали его как центр групповой терапии. Так некоторое время и было, но молодые люди перессорились и съехали поодиночке, оставив в доме бывших пациентов центра, многие из которых были откровенным отребьем. Оставшись без присмотра, те содрали обивку со стен в комнате для занятий, отказались от вегетарианской диеты и начали приводить сюда своих парней, девушек, а иногда и детей от прошлых браков и романов. Кто-то постоянно приходил и уходил, люди вселялись на неделю или месяц и снова выселялись, вносили арендную плату или не вносили. Найджел попал сюда потому, что знал человека, который жил здесь и тоже в свое время был отчислен из Кентского университета.
