Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Все в порядке, — доложил Сергейчук, маленький, чернявый, очень подвижный.

— Польный порядок, — медленно и веско произнес долговязый эстонец Браге.

А пожилой, седеющий Рюмин, самый солидный из всех, раздельно сказал:

— Лично я не обнаружил неисправностей.

Ильин улыбнулся. Рюмин осторожен и пунктуален, как всегда. «Все в порядке» — слишком смелое выражение. «Не обнаружил неисправностей» — наверняка точно.

Ильин попросил прикурить. Рюмин хотел зажечь спичку, но это никак не удавалось ему. Спички ломались, пламя гасло. Ильин с теплотой подумал об этом суровом человеке.

— Переживаете?

Но Рюмин не хотел сознаться.

— Почему же переживать? Как будто все предусмотрено. Со временем полет на Марс будет так же привычен, как поездка в Крым на автомобиле. Правда, и с автомобилем бывают неприятности, случается.

В 20.50 Ильин сел у пульта ракеты. Захлопнулись герметические люки. Снаружи остался зеленый круг поля и по краям его черное море голов, уходящих к горизонту. Ровно в 21.00 раскатисто ударили взрывы. Над площадкой поднялась пыль. Ракета, набирая скорость, скользнула вверх по башне и вырвалась в синее, быстро темнеющее вечернее небо. Четверть минуты были видны красноватые вспышки дюз. Потом все исчезло. Провожающие еще искали в небе мелькающую точку, а ракета была далеко за горизонтом.

Между тем у передатчика, затаив дыхание, сидели члены комиссии.

— Как чувствуете себя? Как двигатель? — спрашивал председатель.

В наушниках звучал приглушенный голос Ильина:

«Все нормально. Стартовая ракета уже сброшена. Включил цепную реакцию. Набираю ускорение. Самочувствие хорошее. Конечно, ощущаю перегрузку, как полагается».

— Где вы сейчас? — спросил председатель через несколько минут.

— Прошел первую тысячу километров. Скорость — 7 километров в секунду. Механизмы работают хорошо.

Постепенно спадало напряжение, лица светлели, на них появились улыбки.

— Итак, товарищи, — сдвинув наушник с одного уха, начал председатель, нас, кажется, можно поздравить с…

И вдруг в наушниках что-то треснуло, стукнуло, загудело. Голос Ильина задрожал и замер.

— В чем дело? — крикнул в микрофон председатель. — Ильин, Ильин, вы слышите? Что случилось?

Прошла томительная минута. Наконец, из гула помех возникли слова:

— Не могу определить. Резко возросла перегрузка. Ускорение выше нормы. Двигатель не отключается. Жду, чтобы кончилось топливо.

Прием стал ухудшаться, пришлось подключить дополнительные каскады. Люди, замершие у передатчика, молчали, тоскливо чувствуя свое бессилие. Только председатель спрашивал беспрерывно:

— Ильин, Ильин, вы слышите нас? Что с вами? Ильин, Ильин…

После бесконечно длинной паузы донесся далекий слабый голос:

— Не понимаю… Скорость все возрастает. Сейчас 33 километра в секунду. Направление — на созвездие Девы.

Долго еще параболические антенны Земли посылали в пространство радиосигналы: «Ильин, что с вами? Слышите ли нас, Ильин?

Ракета не отвечала.

2. ОТРЫВКИ ИЗ ЗАПИСЕЙ ИЛЬИНА

25.7.77. 0 ч. 10 м. Буду вести дневник наблюдений. Что бы ни случилось — я жив, значит обязан работать.

Я вылетел с Земли 24 июля 1977 года в 21 ч. 00 м. Через 9 минут после старта ракета должна была набрать нужную скорость и выйти на расчетную трассу. Однако уже на шестой минуте скачком возросло ускорение. Меня вдавило в кресло так, что я задохнулся, почти потерял сознание. И сейчас болит грудь и спина. На локтях и на затылке — ссадины. Потом стало чуть легче, установилось ускорение 40 м/сек. Перегрузка четырехкратная, ненормальная. Регулировать двигатель не удалось, управление отказало. Пришлось сложа руки ждать, чтобы кончилось топливо, а кончиться оно должно было на девятой минуте. Но произошло непонятное, загадочное. Двигатель работает уже 3 часа без перерыва, а приборы показывают, что запасы аммиака почти не убавились. Со все возрастающей скоростью несет меня в пространство по направлению к созвездию Девы. Я сбился с эллипса на гиперболу. Трасса на Марс осталась влево (если глядеть с севера). Повернуть на нее не удается. Не слушается руль, отказали также рулевые двигатели. Ежесекундно жду атомного взрыва… тогда конец. Скорость сейчас 440 км/сек. Что-то немыслимое. Записал цифру и не верю сам. Расстояние от Земли — более 2 миллионов километров. Родная планета уже далеко. Она меньше, чем Луна для жителей Земли.

25.7.77. 3 ч. 00 м. Все время думаю: что же произошло с двигателем? Расход аммиака за 6 часов — ничтожно мал. Совершенно изменился режим работы. Пламя, вылетающее из дюз, гораздо ярче Солнца.

У меня на ракете стоит атомный нагреватель — реактор. Его задача: нагревать аммиак. Но после непонятной аварии температура резко возросла. И, возможно, инертное рабочее тело — аммиак — превратилось в ядерное горючее. Может быть, в реакторе возникли такие местные температуры, что происходит синтез ядер гелия из водорода, и даже более того: превращение ядер азота в ядра кремния. Такие реакции уже осуществили в лабораториях. Если это так, то запасы горючего в ракете увеличились в миллионы раз. И двигатель прекратит работу еще очень не скоро — во всяком случае, до тех пор, пока в несколько раз не уменьшится заряд урана в двигателе и цепная реакция не прекратится сама собой.

Почему сразу не произошел атомный взрыв? Видимо, сработали замечательные тепловые реле, изобретенные Сергейчуком: они, насколько возможно, не выпустили цепную реакцию из управления и убавили подачу аммиака. Электрические автоматы всегда проворнее и решительнее человека — они никогда не колеблются… А жароупорный руль, очевидно, расплавился.

26.7.77. Вчера в 23 ч. 45 мин. пересек орбиту Марса. Марс остался по курсу слева и виден был как с Земли, ярко-красной звездой. Меня по-прежнему несет к Деве, унесло уже на 200 миллионов километров. Двигатель все еще работает, ускорение, как и было, — 40 м/сек. Если бы не особая тренировка, вряд ли я выдержал бы такую длительную перегрузку.

Голова тяжелая, ноги, как у слона, к рукам как бы гири привязаны. Даже писать трудно, подталкиваю кисть плечом, словно дрова пилю. Но все равно пишу. Что же мне делать еще?

Положение отчаянное. В своей герметической кабине я как в клетке: в безопасности и беспомощен. Справиться с двигателем я не могу. У меня на полтора года пищи, воды и воздуха. Это мой максимум. Полтора года я буду жить и вести записи.

Для кого я пишу? Подводник на затонувшей лодке, моряк, бросивший бутылку в море, человек, закопавший свою рукопись в землю, могут надеяться, что их записи когда-нибудь найдут и прочтут. А на что могу надеяться я?

26. 7. 77. Вечером.

Сегодня утром, на расстоянии 220 миллионов км, последний раз слышал Землю. Сам я давно не отвечаю, мой передатчик слишком слаб. Все-таки было легче, пока я слышал: «Ильин, Ильин, где вы?» Теперь я совсем один в межзвездной пустоте.

30. 7. 77. Скорость — 20 000 км/сек. От Земли 5 миллиардов км. Я уже на границе солнечной системы. Как пусто в этой системе. Пролетел ее всю насквозь и не встретил ни единой планеты. Одни были за Солнцем, другие, самые близкие, прошли на расстоянии 100-200 миллионов километров. Они выглядели несколько ярче, чем с Земли, — и только.

Итак, скорость уже 20 000 км/сек. Невероятно большая величина, сравнить ее можно лишь со скоростью альфа-частиц при распаде радия. Но ведь там элементарные частицы, которых никто не может увидеть ни в какой микроскоп, а здесь — сложная и большая машина с множеством приборов и с живым человеком. Что-то будет дальше?

16. 8. 77. Скорость 80000 км/сек. Что-то немыслимое.

Такая огромная скорость вызвала интересное и своеобразное проявление эффекта Допплера. Обычно астрономы пользуются этим явлением, чтобы определить скорость движения звезд. Световые волны ведут себя подобно волнам звука. Подобно тому, как сигнал мчащейся навстречу электрички, звучит более высоким тоном, чем когда электричка уже промчалась и удаляется, так и световые волны: если источник их, звезда, приближается к нам, то наш глаз и оптические приборы воспринимают эти волны более укороченными. Они как бы смещаются к коротковолновой фиолетовой части спектра. Когда же звезда удаляется от нас, то ее лучи доходят к нам более длинноволновыми, более, так сказать, «красными». [До сих пор я] Я тоже пользовался этим эффектом [лишь для того], чтобы определять скорость ракеты (относительно звезды Альфа Девы, к которой меня несет), по смещению ярко-желтой линии газообразного натрия. в спектре звезд, к которым я лечу. Я видел эту линию на фоне зеленых лучей, потом голубых, а сейчас я мог бы называть ее «синей линией натрия». Благодаря этому же явлению меняется цвет звезд. Причем, если раньше смещения этой линии в сторону коротковолновой части спектра были едва заметны, то две недели назад она была видна уже в области зеленых лучей, потом стала голубой. А сейчас я могу назвать ее уже «синей линией натрия».

44
{"b":"247323","o":1}