Встречался я несколько раз с Лордом, Кометой, Юлеком и Петруком. Хлопцы ко мне очень хорошо отнеслись. Деньги предлагали, надежные убежища. Я даже расчувствовался. Не думал, что у меня столько верных друзей. А Щур сказал мне: «Ты смотри, если случится, что полиция слапает тебя, не защищайся! Понимаешь? Если арестуют, я тобой займусь. Деньги найдем и на залог, и на адвоката, даже если большие деньги понадобятся. Хлопцы по гузику скинутся, глядишь, пару кусков и насобираем».
Несмотря на то, что был я в розыске, сходил трижды за границу с «дикими». Они со мной фартовать не боялись. А если бы кто и хотел меня засыпать, так не смог бы. Про мое убежище никто, кроме Щура, и не знал. А он часто, чтоб мне веселей было, ночевал в том сарае. Сходил я дважды и к Калишанкам, но не ночевал у них, а, позабавившись немного, возвращался в свой сарай.
Замучился я долгим сиденьем в сарае. Когда сидишь там в одиночестве целыми днями, лезут в голову всякие глупые мысли. Часто хотелось пойти пострелять Алинчуков, а после самому сдаться полиции. А чаще думалось о Феле, в особенности, когда вечерело. Смеялся, разговаривал с ней вслух. Может, я с ума сошел?
Пить стал больше. Спирт пил, как водку, водку — как пиво, пиво — как воду. Однако, до беспамятства никогда не напивался. Знал, что для меня это очень опасно. Только Щуровой поддержкой я и живу. Не знаю, как его за все отблагодарить. Для многих он такой жестокий, злой, а со мной щедрый и душевный. И не матерится без крайней на то надобности. Часто на полуслове обрывает готовую сорваться с губ ругань.
Как-то Щур сказал мне, что хочет меня видеть Юзеф Трофида. Я попросил передать ему, чтоб ждал меня в десять вечера в Слободке, на мосту у мельницы.
Ночь была темная. Пробрались мы со Щуром улочками и закоулками к Слободке. Юзеф нас уже ждал. Затем Щур пошел назад, к местечку, а я вместе с Юзефом пошел вдоль мельницы. Потом уселись бок о бок на берегу Ислочи, долго молчали.
— Как жизнь? — спросил, наконец, Юзеф.
— Держусь кое-как.
— Может, выехать отсюда хочешь?
— Куда ж мне ехать?
— У меня под Ивенцом родня в деревне. Если хочешь, устрою тебя к ним.
— Не, не хочу. Замучаюсь там от скуки.
Снова сидим молча.
— Дай пять! — просит неожиданно Юзеф, сильно жмет мне ладонь и говорит: — Спасибо тебе! Спасибо!
— За что?
— Ну, за него… за Алинчука. Сейчас все к нему, как к собаке.
— Жалко, что не пришиб гада!
— Не жалей, так оно лучше!
Опять долгое молчание. Теперь я уже говорю Юзефу:
— А ты что собираешься делать? Группу соберешь?
— Я? — переспрашивает задумчиво. — Не, братку. Со мной все. Я с границей навсегда распростился.
— Та-ак?
— Так, братку! Одну сестру недосмотрел, как волк ночами бегая. Вторую не дам в обиду!.. Не, холера!
Аж зубами скрежетнул. Темно было, не видел я его лица, но нутром чуял его муку. Очень он сестру любил. И у меня сердце за нее болело.
— Ты… не надо так, Юзек, — говорю. — Альфред еще получит свое… Не кончено у меня с ним, посмотришь. — Помолчал немного, решаясь, и добавил: — Ты не рассказывай никому, что я скажу тебе. Алинчуки связались с агентами в Советах.
— Та-ак?
— Так. Я про все в точности хочу разузнать. Вот тогда поговорим с ними по-настоящему, раз и навсегда.
Опять долго сидели молча.
— Может, нужно тебе чего? — спросил Юзеф.
— Не, все у меня есть.
— Если нужно чего будет, ты только скажи!
— Обязательно.
— …И чего я тебя сюда затянул? Счастливее был бы, если б границы не знал!
— Ты не говори такого! Спасибо тебе огромное за доброе сердце и за помощь дружескую! Я счастливый, брате! Иногда грустно мне бывает и нехорошо, как и всякому, но не про то речь. Никогда такого не говори больше и не думай про то!
Долго говорили мы, сидя в темноте над рекой. Когда распрощались, я долго бродил по закоулкам, сам не знаю где, растревоженный, взволнованный. Изредка люди миновали меня, в темноте я не различал их лиц.
Поздно ночью вернулся в свое убежище. Выпил полбутылки водки и закопался в сено. Но заснул нескоро.
Назавтра встретился с Лордом. Щур сказал, что у Лорда ко мне важное дело и он ждет на кладбище. У Лорда с собой было три бутылки водки и закуска. Пили мы, сидя на траве у низкой каменной ограды.
— Что сказать хочешь? — спрашиваю у Лорда.
— Феля про тебя спрашивала.
Я аж онемел на минуту. Хорошо хоть в сумраке лица моего не видели. Спрашиваю, стараясь, чтоб равнодушно звучало:
— И что ей интересно?
— Она слыхала, ты когда-то у костела с Альфредом из-за нее поссорился. И что второй раз, когда подстрелил, — тоже из-за нее. Что он про нее сказал гадость, а ты в него выстрелил.
— …Про первый случай ты и так знаешь. А когда Алинчуки ночью ко мне прицепились, то Альфред и про нее, и про меня плохое говорил. Но я про то никому не рассказывал. Не знаю, откуда она выведала.
— Так сама Феля и просила меня узнать, не говорил ли о ней чего Альфред?
Я молчал, не решаясь.
— Ты говори, — подбодрил Лорд. — Феля — такая баба, которой все рассказать можно. Ей нужно. Может, Сашке расскажет.
— Добре, — и я передал в точности Альфредовы слова.
— Это ей и скажу.
— Лучше не надо. Только разозлится, что из-за меня про нее несут такое.
— Ты за нее не переживай. Она никаких сплетен не боится. Она сама рассудить хочет и правду знать.
Когда Лорд собрался уходить, я спросил его:
— Ты к Феле сейчас?
— Так. Может, передать ей чего хочешь?
— Не… ничего.
— До свидания!
— Счастливо!
Потом мы со Щуром долго еще лежали на кладбище. Он мне рассказывал про последние события на границе, про местечковые новости, про то, что у хлопцев нового. Проводил меня до сарая и пошел в местечко.
Той ночью долго не мог заснуть. Все про Фелю думал. Назавтра, как только смерклось, Щур пришел снова. Веселый был, все время мне подмигивал заговорщицки и улыбался.
— Сейчас пойдем в одно место! Собирайся быстрей!
— Куда? Что такое?
— Увидишь…
— Кого? Что?
— Какой ты, однако… Потерпи. Не обидишься, это точно. Шел торопливо рядом с приятелем и все думал: что же такое? Перелезли мы через ограду в огород, подошли к дому какому-то. И вот, стоим на пороге длинной избы со стенами, выбеленными известкой.
Увидел я в избе сидящих за столом Сашку с Живицей.
— А, вот он! — сказал Сашка.
— Он, — подтвердил Щур.
Подошел я к ним, пожал им руки.
— Садись! — предложил Сашка. — Поговорим малость. Сел я за стол.
— Добре ты его отрихтовал, — заметил Сашка. — На ять.
— Пришлось… Полез ко мне.
— Ну и лады, раз пришлось, так пришлось!
Сашка наполнил до половины четыре стакана водкой, кивнул нам.
— Ну, приняли!
Мы выпили залпом.
— Теперь туго тебе, а? Прячешься? — спросил Сашка.
— Так, прячусь. Но живу как-никак, на работу хожу. Он мне помогает, — киваю в сторону Щура. — Если б не он, так и не знаю, чтоб со мной стало.
Сашка хлопнул Щура по плечу.
— А с кем фартуешь? — спросил меня. — С Юрлиным?
— Не… с «дикими».
Живица расхохотался.
— С «дикими»?! — изумился Сашка.
— Так. А что поделаешь? Другие боятся. Разве что под своей рукой ходить.
Сашка задумался. Долго смотрел в угол. Вдруг на лбу его обозначилась длинная алая морщинка — как у Фели. Смотрю на него, взволнованный, и молчу. И все молчат. Сашка закусил губу нижнюю и смотрит то на меня, то на Щура, то на Живицу, который пальцами хлебный мякиш мнет.
Наконец Сашка смотрит мне в глаза и говорит:
— Завтра пойдешь со мной на работу!
Не задумываясь, радостно отвечаю:
— С удовольствием!
Вижу Щурову улыбку. Сашка поворачивается к Живице:
— Подойдет он нам? А?
— Подойдет, — подтверждает Живица, кивая.
— Тогда дай пять!
Сашка стискивает мою ладонь. И Живица за ним, только жмет чуть-чуть. Если б он сильно сдавил, так и пальцы бы мне поломать мог. Сашка снова наливает водку и объявляет:
