На этом прерывается черновая редакция «Люцерна»; остальная часть рукописи, содержавшая самое окончание рассказа, повидимому, утрачена.

Считаем необходимым присоединить несколько примечаний, для пояснения некоторых отдельных мест рассказа.

Стр. 6, строка 15 св.

В воспоминаниях автора о парижском пансионе, несомненно, имеется в виду тот пансион, в котором жил Толстой во время своего пребывания в Париже в феврале — апреле 1857 года, так как некоторые из перечисленных здесь лиц упоминаются и в его дневнике того времени (испанская графиня, музыкантша); впрочем, он нигде не называет их имен и не сообщает о них никаких других сведений.

Стр. 8, строка 2 св.

«Два строгие шпица башен» — подробность реального характера: на площади вблизи Швейцергофа стоит главная церковь Люцерна (Hofund Stiftskirche), старинный собор св. Леонгарда, по сторонам главного портала которого возвышаются две колокольни с высокими шпицами готического типа. В черновой рукописи Толстой оставил в данном месте пробел, для того чтобы внести в него название церкви, но при окончательной обработке он, очевидно, счел излишним вносить эту подробность в свой рассказ.

Стр. 8, строка 12 сн.

Хотя безыменный странствующий певец, с которым встретился автор перед Швейцергофом в Люцерне, был родом швейцарец, уроженец кантона Ааргау (франц. Argovie), однако Толстой постоянно называет его «тирольцем», вероятно, потому что он пел главным образом старинные тирольские народные песни; песни эти отличаются своей мелодичностью и разнообразием и потому охотно усваиваются профессиональными певцами, подобно выведенному в рассказе Толстого.

Стр. 10, строка 6 сн.

«Песенка Риги» — (L’air du Righi) повидимому, пользовалась большой популярностью среди населения ближайших кантонов Швейцарии и была распространена в различных вариантах. Один из них приводит Эрих Бöме в своей заметке «Leo Tolstoi und das Rigi-Lied». («Neue Züricher Zeitung», 6 Februar 1934.)

(Русский текст приведен Толстым, см. стр. 15–16.)

Другие варианты этой песенки приводит А. Л. Гасманн в своих работах: «Das Volkslied im Lüzerner Wiggertal und Hinterland» (1906) и «Das Rigilied «Vo Lüzern uf Wäggis zue». Seine Entstehung und Verbreitung» (1908). В последнем труде он установил и имя автора «песенки Риги»; это — некий Иоганн Люти (Lüthi) музыкант из Золотурна (1800–1869). Гасманн сообщает о нем некоторые биографические сведения и дает более 30 вариантов его песенки (текстуальных и музыкальных). Кроме того, Гасманн сообщает в своей работе, что в 1850–1871 гг. в окрестностях Люцерна ежегодно появлялся со скрипкой и гитарой какой-то старый странствующий музыкант из Ааргау, выступал в трактирах со своим искусством и между прочим пел и «песенку Риги». Сведения о внешности и характере этого лица, сохранившиеся у некоторых стариков, видавших и слышавших его, настолько совпадают с описанием «маленького человечка» в рассказе Толстого, что Гасманн признает вполне правдоподобным, что именно с него Толстой и писал своего героя.

Наконец, один из вариантов «песенки Риги» был прислан в Редакцию «Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого» С. Карцевским, с указанием, что он слышал эту песенку в Женеве от одного странствующего певца, Иосифа Виггера, который и записал полностью ее текст.

Стр. 23, строка 18 св.

В 1856 году, английское правительство, без формального объявления войны, послало к берегам Китая флот, который обстрелял и разрушил целый ряд прибрежных городов; вскоре к англичанам присоединились и французы, придравшиеся к тому обстоятельству, что, вопреки договору, китайские власти казнили одного французского миссионера. Таким образом началась война двух сильнейших европейских держав против беззащитного Китая, окончившаяся только в 1860 году взятием и разграблением Пекина союзными войсками и заключением унизительного для Китая мирного договора. Эти произвольные и насильственные действия европейцев в Китае глубоко возмущали Толстого, как это видно, например, из его записи в Дневнике от 30 апреля 1857 г.: «Читал отвратительные дела Англичан с Китаем и спорил о том с стариком Англичанином»; это же нравственное возмущение сказалось и в горькой иронии «Люцерна».

Стр. 23, строка 20 св.

В 1857 году произошло окончательное покорение так назыв. Великой Кабилии, гористой области, лежащей в северо-западной части Алжира и населенной многочисленным и воинственным племенем кабилов, оказывавших в течение многих лет героическое сопротивление французам, пока наконец маршалу Рандону, командовавшему французской армией, не удалось путем энергичных и жестоких мер принудить их к покорности, и таким образом закончить завоевание Алжира.

_______

Зимой 1856/57 гг. Толстой, как это видно из его Дневников, особенно сильно увлекался искусством и много размышлял о нем. Он часто слушал музыку: и в опере, и в концертах, и в частных домах. Он вел эстетические беседы с В. П. Боткиным (например, на тему, представляет ли себе поэт читателя или нет. Дневник, 17 ноября 1856 г.). Ему хочется поскорее расстаться с журналами, чтобы писать так, как он теперь начинает думать об искусстве — «ужасно высоко и чисто». (Дневник, 23 ноября 1856 г.) Ему нравятся статьи Белинского о Пушкине. Он рыдает «беспричинными, но блаженными поэтическими слезами» от стихов Пушкина, прочтенных ему Панаевым (Дневник, 4 января, 1857 г.).

В это-то время обостренно-повышенного интереса Толстого к искусству он встретился с человеком, который произвел на него сильное впечатление и послужил толчком к созданию «Альберта».

5 января 1857 г. в Дневнике Толстого записано: …«поехал в б[ардель]. Грустное впечатление. Скрыпач». Через день, 7 января, Дневник называет скрипача по имени и говорит о возникшем художественном замысле: «История Кизеветтера подмывает меня».

В работе В. И. Срезневского,[309] на основании документов из архива б. императорских театров, даны сведения о скрипаче Георге Кизеветтере, Ганноверском уроженце, уволенном после десятилетней службы в оркестре петербургской оперы, и показано, что данные формуляра Кизеветтера очень сходны с тем, что говорит Толстой о своем скрипаче в первой редакции повести.

8 и 10 января, перед самым отъездом Толстого в Москву, Кизеветтер был у него в доме. Запись 8 января говорит о новом знакомом Толстого: «Он умен, гениален и здрав. Он гениальный юродивый. Играл прелестно». Впечатления от Кизеветтера 10 января колеблются: «Пришел Кизеветтер, — ужасно пьян. Играл плохо». Возвратившись вечером от знакомых, где, между прочим, «генерал кричал при музыке», Толстой записывает: «Кизеветтер спящий, — труп… Кизеветтер глубоко тронул меня».

По дороге в Москву и приехав туда, Толстой все время переживает встречу с «гениальным юродивым».

12 января он записывает в Дневнике: «Три поэта: Жемчужников,[310] есть сила выражения, искра мала, пьет из других. 2) Кизеветтер, огонь и нет силы. 3) Художник ценит и того, и другого и говорит, что сгорел». В тот же день, перечисляя, что он должен «писать не останавливаясь каждый день», Толстой, на ряду с другими пятью произведениями, упоминает и «П[ропащего]».