Хорошо ли, дурно ли, но я не знаю другаго чувства родины и не понимаю и не уважаю въ другомъ чувства родины не вводящаго[263] его въ любовь и несправедливость. — Вслѣдствіи этаго чувства, кромѣ разговоровъ объ освобожденіи, я еще съ 3-го года задумалъ освобожденіе въ своей Ясной Полянѣ, и теперь, когда случилось такъ счастливо, что основанія освобожденія, изложенныя въ Рескриптѣ сходились совершенно съ тѣми, которыя я самъ положилъ себѣ, я съ новымъ рвеніемъ принялся за это дѣло. —

Я ужъ лѣтъ 12 урывками занимался хозяйствомъ, живалъ лѣтомъ, толковалъ на сходкахъ, но до нынѣшней весны никогда самъ не былъ въ непосредственныхъ отношеніяхъ съ крестьянами. Всегда между мной и ими была контора, начальство, и я чувствовалъ себя болѣе или менѣе безполезнымъ и лишнимъ членомъ. Съ нынѣшней же весны, пріѣхавъ въ деревню, я убѣдился что для новыхъ отношеній, установившихся между мной и крестьянами, у меня нѣтъ посредниковъ, и я невольно сталъ съ ними лицомъ къ лицу. —

Все, что я видѣлъ и узналъ в продолженіи нынѣшняго лѣта, казалось мнѣ совершенно новымъ, несмотря на то, что, я повторяю — я уже не новичекъ въ хозяйствѣ и въ продолженіи 12 лѣтъ[264] управленія имѣніемъ года проводилъ въ деревнѣ и старался сколько могъ и умѣлъ узнавать крестьянина. — Эти то наблюденія я здѣсь и намѣренъ сообщить публикѣ, почти въ томъ порядкѣ, въ которомъ онѣ мнѣ представлялись. —

[265] Имѣнье мое нынѣшней весной находилось въ слѣдующемъ положеніи. Въ одномъ имѣньи 62 тягла, бывшія прежде барщинскія, были на оброкѣ, 26 р. сер. съ тягла при пользованіи 4¾ десятинъ пахоти, ½ десятины усадьбы и десятины луга. Сверхъ того тягло должно было мнѣ выработать 20 бабьихъ дней въ рабочую пору и 5 подводъ въ Тулу за 17 верстъ; 3[266] тягла оставались на барщинѣ.

Въ другомъ маленькомъ имѣньи всѣ 10 тяголъ были на оброкѣ за 36 р. сер. съ тягла при пользованіи 10[267] десятинъ пахоти, ¼ десятины усадьбы и десятины луга. — Барщинская земля предполагалась обрабатываться вольными рабочими. Сараи для помѣщенія орудій, орудія, лошади уже были готовы. Имѣньемъ управлялъ бурмистръ, бывшій мой вольноотпущенный крестьянинъ. —

_______

3-го Апрѣля я пріѣхалъ въ свою милую Ясную… Хоть и не молодъ, но все еще не могу отвыкнуть отъ преждевременныхъ мечтаній, особенно при переѣздѣ на новое мѣсто. — «Ну, теперь начинается настоящее! Дѣятельность, акуратность, стойкость, ласковое [?] изученіе. — Садъ, книги, фортепьяно, все прочь, — соха, борона, записная книга, и дѣятельность, дѣятельность, дѣятельность!»

Первое лицо встрѣтившее меня, какъ и всегда, была нянюшка, только что видѣвшая меня во снѣ и половину дѣйствительно, половину притворно не могущая опомниться отъ радости; хотя мое присутствіе кромѣ неудовольствія ничего ей не могло доставить.

— Ну что, Агафья Михайловна, какъ наши дѣлишки?

— Да вѣдь вы не любите, батюшка, когда я про свой бокъ говорю. —

— А болитъ?

— Нѣтъ! не болитъ! — отвѣтила она сердито.

— А чай есть?

— Откуда жь ему быть, вашего не беру. — Прикажете чаю или покушать? Максимъ Иванычь все нездоровъ.

— Ну, а хозяйство какъ?

— Да Василій старается, кажется, все хлопочетъ. Только забывчивъ: намеднись приказывала бѣлаго хлѣба купить, — говорю: Графъ пріѣдетъ, — забылъ.

— Ну, а работники есть?

— Есть, кажется, да все жалуются — солдаты, противный народъ такой — не слушаются, говорятъ, а онъ старается. Да вѣдь съ вольнымъ народомъ гдѣ сладить. — Она вздохнула. — Намедни лошадь что то....

Она остановилась. Я видѣлъ, что она меня пригатавливаетъ.

— Ну, это все ничего; а мужики, что? —

— Да что, батюшка, мужички Богу за васъ молятъ; имъ ли не жизнь. Намедни у Алексѣевой матери была; такъ и она говоритъ: Анделъ небесный. —

— Ну, понесла!

Я притворился, что мнѣ это было непріятно; а въ комнатѣ что то ужъ стало веселѣй. —

— Кто тамъ? — окликнулъ я толстые сапоги, всходившіе по лѣстницѣ.

— Василій.

Бурмистръ, человѣкъ лѣтъ 27, высокой ростомъ, уже забирающiй начальническую полноту, курчавый и красивый, ежели-бы не узкое разстояніе глазъ и вѣчное безпокойство ихъ. — Василій одинъ и старшій изъ 7 сыновей самаго зажиточнаго мужика Ермила.[268] Его идеалъ — толстый прикащикъ, который былъ при отцѣ въ этомъ имѣньи, его страхъ — быть похожимъ на мужика лапотника. Купецъ Черемушкинъ говоритъ, что Василій настоящій бурмистръ, онъ въ Тулѣ съ купцами Графскій интересъ соблюдаетъ и свою амбицію соблюдаетъ. А[гафья] М[ихайловна] говоритъ, что онъ ужъ запутался въ словахъ; то говоритъ: въ мановеніи ока, а то: кады — скажетъ. — Василій полагаетъ, что искуство управленія раздѣляется на два отдѣла: 1-й и главный — составляетъ искуство встрѣтить барина, проводить его, доложить, не обезпокоить, скрыть непріятность и т. д., и 2-й отдѣлъ, заключающій въ себѣ искуство оборотиться такъ, чтобы все казалось по желанію барина.

Вслѣдствіе этаго убѣжденія, Василій всегда страстно встрѣчаетъ меня; запыхавшись, съ дрожащимъ голосомъ и даже кажется съ слезами на глазахъ, онъ бросается къ ручкѣ. Это мнѣ непріятно, тѣмъ болѣе, что такъ нейдетъ къ его[269] мужицкой фигурѣ. Какъ и обыкновенно, мы потолкались другъ съ другомъ, плечомъ въ голову и головой въ подбородокъ, и какъ всегда ему не удалось поцѣловать, мнѣ не удалось оттолкнуть его. Когда мы поуспокоились, я сталъ спрашивать, онъ сталъ успокаивать. Все было хорошо, навозу зимняго вывезено 30 десят[инъ], лошади сыты, 2 только истратились, крестьяне оброкъ заплатили въ срокъ.

— Ничего особеннаго нѣтъ?

— Ничего-съ, слава Богу. Только нужно вамъ доложить, — сказалъ онъ помолчавъ, — что молотьбой не могъ окончить, по одной ндравственности (ндравственность значитъ упрямство) бабъ. Не выходятъ по вольно, a лѣтнихъ дней и не смѣй брать.

— По чемъ ходятъ?

— По гривеннику. Развѣ мало? Гдѣ ей больше взять. И станешь говорить, не повинуются. Дни большіе говорятъ.

— Такъ прибавить 40 к[опѣекъ].

— Не прикажите-ли такъ посылать, за барщину? Лучше ходятъ. А разсчеты пустые.

— Нѣтъ, да вотъ я посмотрю; сходку вели собрать нынче.

— Завтра не прикажете ли? — нынче не соберешь. —

_______

Въ рѣчи своей, сказанной[270] въ Москвѣ, Г[осударь] И[мператоръ] укоряетъ дворянство въ медленности изъявленія согласія на освобожденіе, въ медленности дѣйствій комитета, и даетъ чувствовать, что медленность эта можетъ поставить дворянство въ опасное положеніе.

Въ чемъ дѣло освобожденія?

Государю Императору угодно освободить помѣщичьихъ крестьянъ. Совершенно справедливо его убѣдили въ томъ, что крестьянъ нельзя освободить иначе, какъ съ землей, на которой они сидятъ. Земля эта принадлежитъ помѣщикамъ. Слѣдовательно необходимо, лишивъ помѣщиковъ извѣстныхъ правъ на часть земли, передать эти права крестьянамъ. — Для того чтобы сдѣлать эту передачу, представлялись 4 средства: 1) купить землю у помѣщиковъ и отдать ее крестьянамъ. 2) Въ видахъ государственной пользы отобрать безвозмездно землю у помѣщиковъ и передать ее крестьянамъ. 3) Прибѣгнуть къ самопожертвованію дворянъ и просить ихъ въ видахъ государственной пользы отдать землю крестьянамъ, и 4) открывъ положенiе своихъ финансовъ, прибѣгнуть къ содѣйствію всѣхъ сословій, и въ особенности образованнѣйшаго дворянскаго, въ отъисканіи мѣръ выкупа за землю, отчуждаемую у помѣщиковъ. —

Ежели бы было избрано первое средство, дворянство согласіемъ на продажу могло бы угодить Царю. Ежели бы избрано было 2-е, Дворянство покорностью и молчаніемъ могло бы отвѣчать на безвозмездное отчужденіе. Ежели бы дѣло коснулось самопожертвованія, дворянство могло бы[271] не обмануть ожиданія Правительства. Ежели бы, наконецъ, сознавшись въ своей несостоятельности, Правительство прибѣгло бы къ содѣйствію дворянскихъ собраній, образованное сословіе могло бы трудами [и] изысканіями помочь правительству.