Нужно действовать очень осторожно, иначе меня усыпят и обработают память.

Нельзя показаться маньяком, хитрецом, агитатором.

Я не могу встать и разоблачить ! Нужно найти союзников. Первый — Хэрндон. Несомненно, он знает истину; он навел меня на эту мысль в тот день, когда мы рассеивали гранулы. А я решил, что он по своему обыкновению просто злобствует.

Вечером поговорю с ним.

— Я думал о твоем предположении, — говорит Том. — Насчет поедателей. Очевидно, наши психологические исследования были недостаточно глубокими. И если поедатели действительно разумны…

Хэрндон, рослый, густобородый, скуластый брюнет, хлопает глазами.

— Том, кто говорит, что они разумны?

— Ты. Сам же сказал на том берегу Разветвленной реки…

— Это было всего лишь предположение, никак не обоснованное. Чтобы завязать разговор.

— Я думаю, не только. Ты всерьез верил в это.

Хэрндон настораживается.

— Том, не знаю, что ты хочешь затеять, но лучше не затевай. Поверь я хоть на секунду, что мы уничтожаем разумных существ, тут же со всех ног помчался бы на обработку памяти.

— Тогда зачем же спрашивал об этом?

— Просто так.

— Развлекался, вызывая в другом чувство вины? Гад ты, Хэрндон. Это я всерьез.

— Послушай, Том, я не знал, что тебя так заденет необоснованное предположение… — Хэрндон трясет головой. — Поедатели не могут быть разумными существами. Это очевидно. Иначе бы нам не поручили ликвидировать их.

— Наверно, — соглашается Том Две-Ленты.

— Нет, я не знаю, что у Тома на уме, — говорит Эллен. — Но твердо уверена, что ему нужен отдых. После восстановления личности прошло всего полтора года, а у него был тяжелый срыв.

Майклсон разглядывает какой-то документ.

— Он трижды подряд отказывался рассеивать гранулы. Утверждает, что не может отрывать время от своих исследований. Черт, мы в состоянии подменить его, но меня беспокоит мысль, что он чурается этой работы.

— А что за исследования он проводит? — интересуется Николс.

— Только не биологические, — говорит Джулия. — Он все время торчит в загоне, но я не замечала, чтобы он делал какие-то анализы. Просто наблюдает за поедателями.

— И разговаривает с ними, — добавляет Чанг.

— Да, и разговаривает, — подтверждает Джулия.

— Кто узнает, в чем дело?

Все глядят на Эллен.

— Ты ближе всех к нему, — говорит Майклсон. — Можешь повлиять на него?

— Сперва нужно узнать, что с ним творится, — отвечает Эллен. — От него не добьешься ни слова.

Нужно быть очень осторожным — их много, и общая забота о твоем душевном равновесии может стать роковой. Они уже поняли, что ты обеспокоен, и Эллен начала искать причину беспокойства. Прошлой ночью ты лежал в ее объятиях, и она умело, исподволь расспрашивала тебя. Ты понял, что она хочет выяснить. Когда взошли луны, она предложила прогуляться по загону среди спящих поедателей. Ты отказался, но она понимает, что ты связан с этими существами.

Ты сам тоже провел зондирование — кажется, умело. И знаешь: поедателей тебе не спасти. Непоправимое свершится. Повторяется 1876 год; вот бизоны, вот индейцы сиу, и они должны быть уничтожены, потому что строится железная дорога. Если ты заговоришь здесь в открытую, твои друзья успокоят тебя, утихомирят и обработают тебе память, потому что они не видят того, что видишь ты. Если вернешься на Землю и начнешь протестовать, над тобой посмеются и порекомендуют повторное восстановление. Ты ничего не можешь поделать. Ничего.

Ты не можешь спасти, но, вероятно, можешь увековечить.

Отправляйся в прерию. Поживи с поедателями; подружись с ними, изучи их уклад жизни. И все запиши, сделай полный отчет об их культуре, чтобы не исчезло хотя бы это. Ты знаком с техникой антропологических исследований. Сделай для поедателей то, что когда-то было сделано для твоего народа.

Он подходит к Майклсону.

— Можешь ты освободить меня на несколько недель?

— Освободить, Том? Что ты имеешь в виду?

— Мне нужно провести кое-какие исследования. Я хотел бы уйти с базы и поработать с поедателями на природе.

— Чем не устраивают тебя те, что в загоне?

— Майк, это последняя возможность поработать с ними в естественных условиях. Я должен уйти.

— Один или с Эллен?

— Один.

Майклсон неторопливо кивает.

— Ладно, Том. Как знаешь. Иди. Я тебя не удерживаю.

Я пляшу в прерии под золотисто-зеленым солнцем. Вокруг меня собираются поедатели. Я раздет; моя кожа блестит от пота, сердце колотится. Я разговариваю с ними пляской, и они понимают меня.

Понимают.

У них есть язык, состоящий из мягких звуков. У них есть бог. Они знают любовь, благоговение и восторг. У них есть обряды. У них есть имена. У них есть история. В этом я убежден.

Я пляшу на густой траве.

Как мне объясниться с ними? Ногами, руками, тяжелым дыханием, потом. Они собираются вокруг меня сотнями, тысячами, и я пляшу. Останавливаться нельзя. Они теснятся вокруг и издают свои звуки. Я — потайной ход неизвестных сил. Видел бы меня сейчас прадед! Старик, пьющий на своем крыльце в Вайоминге огненную воду, отравляющий свой мозг, увидь меня! Увидь пляску Тома Две-Ленты! Я говорю с этими чужаками пляской под солнцем совсем другого цвета. Я пляшу. Пляшу.

— Слушайте, — говорю я им. — Я ваш друг; мне, только мне одному вы можете доверять. Доверьтесь, поговорите со мной, просветите меня. Дайте мне сберечь ваш уклад жизни, потому что близится уничтожение.

Я пляшу, солнце поднимается, поедатели бормочут.

У них есть вождь. Я приближаюсь к нему, отступаю, снова приближаюсь, кланяюсь, указываю на солнце, изображаю существо, живущее в этом огненном шаре, имитирую звуки этого народа, опускаюсь на колени, встаю, пляшу. Том Две-Ленты пляшет для вас.

Я обретаю забытое мастерство своих предков. И чувствую, как в меня вливается сила. Я пляшу за Разветвленной рекой, как плясали мои предки во времена бизонов.

Пляшу, и поедатели тоже начинают плясать. Медленно, робко они движутся ко мне и раскачиваются, поднимая то одну, то другую ногу.

— Да, так, так! — кричу я. — Пляшите!