Сын входил в сложный возраст, ему необходим был отец. Интересы сына ставились выше, чем свои.

Вокруг бушевала чума двадцатого века – наркотики. Сколько молодых соскальзывали в смерть… Необходимо следить за мальчиком, все знать, ничего не упустить. Надо было забыть о себе.

Вопрос: стоит ли забыть о своем счастье ради ребенка? Ответ: стоит. Потому что дети – главная составляющая счастья.

У Оператора родился второй ребенок. Он любил о нем рассказывать. Новый ребенок – это всегда чудо, пришелец из космоса. Оператор не уставал его снимать и показывать в группе. Все шумно восхищались, и было чем.

Семьи не разрушились. Прошли через кризис среднего возраста и устояли. Укрепились.

Каждая семья – не яблоко из двух половин, а скажем так: половина яблока – половина огурца. Странный гибрид, однако существует.

Он и Она больше не вместе. Каждый по отдельности. Это никому не заметно, кроме них самих. Он – по-прежнему маэстро в своем операторском деле. Она – по-прежнему режиссер, востребованный и конвертируемый во всех валютах.

Успех приносит деньги, деньги приносят свободу и хорошее настроение.

Третий возраст она встретила в хорошем настроении.

У нее был дом в горах Осетии и дом на берегу моря в Болгарии, большая квартира в центре Москвы плюс дача в Подмосковье.

Он и она не общались. О чем говорить? О том, что у попа была собака? Но от собаки ничего не осталось, только скелет, и то неизвестно. Жизнь прошла. Во всяком случае, ее активная фаза. Доходили слухи, что Оператор болеет. Правильно. Надо же от чего-то умирать.

Однажды раздался звонок.

Это был Он. Его голос не изменился. Звучал так же, слегка хрипловато. Голос – инструмент души. Значит, и душа не постарела.

– Знаешь, что было самым прекрасным в моей жизни? – спросил он.

– Откуда же я знаю…

– Твое письмо.

Она вспомнила письмо.

– А… – произнесла она.

А что еще сказать? Только «а»…

– Я чего звоню, у тебя нет копии?

– Зачем? – удивилась она.

– Я хотел взять письмо с собой.

– Куда? – не поняла она.

– Туда. У меня есть выходной костюм, в котором меня похоронят. Я положил письмо во внутренний карман, а оно оттуда пропало.

– Жена вытащила. И порвала, – догадалась она.

– Ну, не знаю. Но я не хочу без письма. У тебя, наверное, есть копия…

Она вдруг вспомнила, что написала это письмо в двух экземплярах: черновик и набело.

– Возможно, есть…

– Поищи, а?

– Ладно. Поищу, – пообещала она.

Письмо могло храниться между старыми фотографиями.

– Найдешь, позвони, – попросил он.

– Сам позвони.

– Когда?

– В среду.

– Договорились.

Настала среда. Ее архив находился на чердаке подмосковной дачи. Лестница крутая. Чердак захламлен. Где там искать? Легче сказать: не нашла. Как писал Куприн: «Обойдется цыганское веселье без марципанов».

Яблоко из двух половин не состоялось, и нечего его восстанавливать метафизически. У истории не бывает сослагательного наклонения. И у судьбы тоже не бывает.

Она ни о чем не жалела.

Со временем поняла, что ее муж имел больше козырей в своей колоде. Он умел переступить через себя во имя любви, и это не меньше, чем кадр белого безмолвия или осмысленная морда верблюда.

Все сложилось так, как сложилось. Судьба права. А может, и нет.

В моем доме раздался телефонный звонок, и старческий женский голос спросил:

– Нельзя ли услышать Викторию Токареву?

– Это я.

– Здравствуйте, меня зовут Ольга Михайловна. Я хотела бы с вами встретиться.

– По какому вопросу?

Зачем нужна одна старуха другой?

– Это личное.

– Может быть, мы решим это по телефону? Я живу за городом. Долго добираться, – предупредила я.

– Ничего. Я приеду.

По голосу я определила, что бабке лет сто. Куда она потащится…

– Вы на машине? – спросила я.

– Нет. Я возьму такси.

Ну вот, еще и траты. Я медлила. Бабка не отставала и в конце концов дожала меня. Я назначила ей встречу.

Ольга Михайловна приехала без опозданий. В ее руках была папка.

В полвзгляда я определила: не старше восьмидесяти, со следами красоты, похожа на актрису Козыреву. Сейчас вряд ли ее помнят: большие глаза, классический профиль. Лицо пятидесятых годов. Одета в самовяз, сама вязала и жакет и юбку. Значит, денег в обрез. Живет на пенсию.

«Бабка» ее не назовешь. Все-таки – дама.

Ольга Михайловна раскрыла папку и показала мне свои фотографии сорокалетней давности и даже рисованный портрет. Скорее всего, поклонник нарисовал.

Далее она рассказала мне, что работала в архитектурном бюро. Архитектор.

Я ждала, когда она озвучит мне цель своего приезда, но Ольга Михайловна тянула. Видимо, смущалась.

Я предложила чай. Мы сели за стол. Я видела: ее что-то мучит.

– Зачем вы приехали? – прямо спросила я.

Не для того ведь, чтобы показать свои фотографии…

– Вы знаете такого актера «К»? – Ольга Михайловна назвала имя и фамилию.

Лично я «К» не знала, но слышала о его нетрадиционной ориентации и даже знала, кто его сексуальный партнер. Эта ориентация без труда считывалась с его облика: хорошенький, жеманный, похожий на девушку. Актер не скрывал своей ориентации, более того – гордился. Сейчас этим гордятся, как высоким происхождением.

Ольга Михайловна смотрела на меня. Ждала ответа.

– Знаете? – переспросила она.

– Ну, так… – неопределенно ответила я. – А что?

– Я его поклонница, – призналась Ольга Михайловна. – Я была на его спектакле, а потом пришла с цветами за кулисы.

– И что дальше?

– Дальше он пошел меня провожать до автобуса. Во время спектакля прошел дождь, натекла громадная лужа. Озеро. А я была на каблуках. Он поднял меня на руки и перенес через лужу.

«Буквально “Бесприданница”», – подумала я.

– Мне кажется, он в меня влюбился. А я в него.

Я поняла, зачем она приехала: выяснить у писателя свои перспективы на счастье.

Я могла бы обнадежить старушку, дескать, любви все возрасты покорны. И что тогда? Ольга Михайловна, вдохновленная моими прогнозами, начнет названивать, приставать. Актер, естественно, будет избегать, прятаться, грубить, и все может кончиться плохо. Старушку хватит удар, и – здрасьте, Константин Сергеевич. (Имеется в виду Станиславский.)

Зачем я буду обманывать человека, тем более она ехала ко мне за тридевять земель.

Я спросила:

– Сколько ему лет?

– Тридцать шесть.

– Значит, у вас сорок лет разницы. Бабушка.

– Ну и что? – не согласилась она. – У меня тонкая талия, тонкие запястья, стройные ноги… Почему мужчинам можно, а нам нельзя?

– Потому что задача любви – размножение, а старухи не размножаются.

– Задача любви – любовь. Душевный взлет.

– Для этого существует свое время. Оно так и называется: возраст любви. Вы его миновали.

– Я вышла замуж рано, но мой муж был «не по этому делу». Он любил меня платонически. Я мирилась. Жила с ним из-за сына. Мы оба с разных сторон обожали своего сына. А теперь, когда моя жизнь кончается, я впервые полюбила. Эта любовь стоит у горла. Я задыхаюсь. Я не знаю, что делать? Помогите мне…

– А внуки у вас есть?

– Есть, девочка.

– Сосредоточьтесь на внучке, – сказала я. – Переключите любовь на семью.

– Вы хотите сказать, что у меня нет шансов? Потому что я старуха?

– Потому что он – гей, – прямо сказала я.

– С чего вы взяли?

– Это известно.

– А почему он пошел меня провожать? Понес на руках? Обещал позвонить?

– Геи тяготеют к пожилым женщинам. С ними спокойно. Можно дружить.

– А с молодыми нельзя?

– Нельзя. Их надо трахать, прошу прощения. А голубые делают это между собой. Женщины ни при чем.

– Что вы такое говорите? – не поверила Ольга Михайловна.