На одной странице было записано: «Сын генерала Иннокентий Трухин», «Дочь чиновника Евлария Туркова», «Чиновник Виктор Константинович Ожегов», «Почетный дворянин Николай Федорович Масюков», «Священник Николай Иванов». А на другой странице записи были лаконичными, как выстрел: Гражданин В. С. Смородников. П. И. Матюнин, С. М. Федотов.
Исчезли чиновники, дворяне, купцы и появились граждане. Значит, пришла революция. Но революция эта была еще только буржуазная, Февральская.
Временное правительство объявило амнистию политическим заключенным. Но оно палец о палец не ударило, чтобы выпустить их из тюрем. Крестьяне сами приезжали на телегах на Кавказский промысел и перевозили оттуда узников в Шилку. Там рабочие встречали их с флагами и отправляли в Читу. В Чите вчерашние узники разыскивали статейные списки и давали телеграммы в другие тюрьмы, кого следует освободить. (Ведь на каторге было много и уголовных преступников — воров, убийц и грабителей).
Вернулся к себе в Эстонию и мой дед — Як Янович. Семья его была очень бедной: все спали на полу, на неприкрытой соломе, ели тюрю да толокно. А когда деда отправили на каторгу, им пришлось совсем плохо. Младшая его дочь, моя мать, с семи лет пошла пастухом к помещикам, сын ходил от хутора к хутору, пилил дрова, жена косила сено. Гнули они спину и в поместье барона Унгерна, того самого, который в годы гражданской войны зверствовал у нас в Забайкалье и в Монголии.
Продав коровенку, дед забрал семью и повез ее снова в Сибирь: здесь хоть не было ненавистных помещиков. Так он и стал забайкальцем…
А осенью большевики свергли Временное правительство и взяли власть в свои руки. Когда-то забайкалький губернатор Кияшко говорил политическим заключенным: «Ведь большинство из вас бывшие рабочие и крестьяне, среди вас нет людей с высшим образованием, а вы мечтаете перестроить государство. Где же тут логика?» Логика в этом была. И даже не просто логика, а опыт, пример Парижской коммуны.
Рядовой переплетчик Варлен возглавлял тогда все городское хозяйство. (Кроме того, он обеспечивал Париж продовольствием.) За две недели он наладил его работу так, как не мог до него наладить ни один из министров Франции.
Чеканщик Альберт Тейск руководил почтой города. В течение нескольких дней он сделал работу огромного аппарата безупречной. Так четко почта Парижа никогда не работала.
Бронзовщика Камелину сделали начальником монетного двора. Он не только навел там порядок, но и вместе с рабочими разработал новый способ чеканки монет…
Теперь, как во времена Парижской коммуны, государством стали управлять рабочие и крестьяне. И у них, как и тогда в Париже, нашлись свои Варлены, Тейски и Камелины. Теперь уже не в отдельных городах, а по всей России рабочие сами стали хозяевами.
В селе Казаково, откуда начался каторжный путь поэта Михайлова, крестьяне заявили, что детям больше незачем учить закон божий. «Преподавание закона божия существует лишь для того, чтобы в страхе и трепете держать одну часть населения для выгоды и сытости обленившихся людей, — заявили они. — Если кому уж так необходимо преподавать своему детищу свою религию, он может преподавать ее за свой счет». Вскоре преподавание закона божьего было отменено во всех школах.
В селе Бочкарево не было школы. Советская власть постановила бесплатно отдать для школы здание бывшей пересыльной тюрьмы «с обязательным условием, чтобы в 1918 году в ней производились занятия».
В Троицкосавске хозяева кожевенного завода очень мало платили рабочим. Советская власть приказала увеличить зарплату наполовину. А когда хозяева отказались, отправила одного из них на военную гауптвахту, обязав заводчиков «теперь же принять шаги по заготовке сырья», чтобы завод не остановился и рабочие не лишились работы.
Рабочие Надеждинского прииска пожаловались, что хозяин прииск закрыл, а с рабочими не хочет рассчитываться. В прошлые времена они бы и пикнуть не посмели. А теперь Советская власть приказала хозяину продать лично ему принадлежащее имущество и расплатиться с рабочими. Обирать рабочих в рабочем государстве стало невозможно!
Настоящая война между хозяином и рабочими разгорелась на Шерловой Горе.
Небольшой рудник в этом поселке принадлежал трем предпринимателям. Двое из них его и в глаза не видели: они жили в Петербурге и только получали за добытую руду деньги. Третий «пайщик» — немец Эмерик — жил на Шерловой Горе. Он и был настоящим хозяином: вел все дела рудника, обманывая не только рабочих, но и своих сотоварищей.
От казны Эмерик не раз получал денежную помощь, но ни разу не рассчитывался с рабочими вовремя.
Как-то рабочие заметили, что Эмерик собрался вывезти в Читу всю добытую вольфрамовую руду. Рабочие запретили ему это делать, пока он не рассчитается с ними. Эмерик съездил в Читу и привез деньги для расчета. Но вместо десяти тысяч раздал только пять. Рабочие заявили, что пока он не раздает остальные деньги, они его с рудника не отпустят.
Наутро Эмерик «нашел» немного денег (якобы занял у подрядчика Харанорских копей). Чувствуя неладное, рабочие устроили ревизию. И тут хозяин куда-то исчез. Обыскали весь поселок — нет! Тогда рабочий Г. Владимиров сел на лошадь и погнал ее в Харанор. Около Харанора он нагнал беглеца и доставил его прямо в Совет рабочих депутатов.
Собралась рабочая власть — шахтеры, извозчики, землекопы — и потребовала отчета. Оказалось, что месяц назад Эмерик получил от Советской власти ссуду 70 тысяч рублей — вольфрам стране был очень нужен — и неизвестно куда ее израсходовал.
Эмерик, выслушав все обвинения, перешел в наступление. Он вытащил удостоверение Горного совета на право вывоза руды и заявил с апломбом:
— Считаю себя полным хозяином рудника и не признаю никакого вмешательства в дела ведения работ на руднике.
Секретарь в протоколе написал: «Постановили отстранить от заведования, впредь до выяснения обстоятельств дела объявить домашний арест» И тут вдруг один из членов совета заметил, что карман буржуя неестественно оттопыривается.
— Гражданин Эмерик, у вас есть оружие? — спросил он.
— Нет! — сказал Эмерик.
— А это что? — и рабочий резким движением выхватил из кармана «гражданина» браунинг.
Эмерика отправили в Читу, а секретарь стал переписывать протокол: «Постановили: ходатайствовать о немедленной национализации рудника Шерловая Гора, предложив служащим и рабочим Шерловой Горы немедленно приступить к описи всего имущества рудника, каковую и представить на утверждение местной организации с предварительной заверкой наличности имущества, вопрос же_об управлении рудником разобрать особо в согласии с центральными органами.
Председатель С. Панковский.
Секретарь Матафонов.
Члены Соболев, Фудленко».
Протокол звучал суховато, зато таких документов не знала история царского управления.
Золотопромышленники братья Шумовы больше, чем кто-либо другой, обсчитывали и притесняли рабочих. Теперь Совет рабочих депутатов приказал им завести на каждого рабочего расчетную книжку. Братья Шумовы не выполнили приказа. Их предупредили, а потом передали прииск государству.
Во многих местах стали открываться народные клубы, появилась своя, пролетарская газета «Забайкальский рабочий». Она выходила и одиннадцать лет назад, но тогда удалось выпустить лишь восемь номеров: Ренненкампф разгромил большевистскую организацию. Чтобы отныне газета выходила регулярно, члены профсоюза и члены партии на отчисления от своей зарплаты купили для нее типографию.
В Чите начали печатать свои, советские деньги. На них был нарисован рабочий с молотом.
Раньше никому не было дела до того, сколько и чего посеет крестьянин и есть ли у него семена. Интересовало это только кулаков и то с одной стороны: нельзя ли нажиться?
Теперь же, в конце марта 1918 года, в Чите собрался съезд рабочих, крестьян и солдат. Было решено: тем, у кого нет семян, купить их у того, у кого они есть. Но только по цене, которая установлена земельным отделом. Если у богатого много хлеба, а он бедному на семена продать не хочет, то надо у него этот хлеб — отобрать. Ну а если бедняку даже купить не на что, Советская власть даст ему взаймы. А когда он вырастит хлеб, то вернет не в двойном размере, как кулакам, а столько же, сколько брал. Кроме того, рабочие Забайкалья решили внести дневной заработок для приобретения семян совсем бедным семьям.
