К этому и призывали русские революционные марксисты во главе с Владимиром Ильичом Лениным.

Они создавали марксистские кружки, в которых объясняли рабочим законы развития общества. А потом создали и партию рабочего класса. Только тогда она называлась не Коммунистической, а Российской социал-демократической рабочей партией (РСДРП).

В создании и сплочении партии огромную роль сыграла созданная Владимиром Ильичом Лениным газета, эпиграфом для которой была взята строчка из стихов декабриста Одоевского: «Из искры возгорится пламя», написанного в Чите.

Газета так и называлась «Искра». Печаталась она за границей, а в Россию ее привозили верные люди. Проделав долгий путь из Лейпцига, Лондона или Женевы, «Искра» попадала даже в далекую Читу. Партия сплачивала рабочих для организованной борьбы с царизмом.

В начале 1901 года в Петербурге и нескольких других городах рабочие большими колоннами вышли на улицы с лозунгами «Долой самодержавие!»

На следующий год такие демонстрации повторились. И хоть далеко было Забайкалье от Москвы и Петербурга, здесь тоже появились марксистские кружки и революционно настроенные рабочие. А перед Первым мая в Чите на заборах, под окнами домов, в подъездах появились листовки. На них была изображена своеобразная' «пирамида». В верхнем ее «этаже» восседали царь с царицей, под ними — министры, под министрами — попы, а под попами — солдаты с ружьями. Каждый «этаж» был снабжен соответствующей подписью: «Мы царствуем над вами», «Мы управляем вами», «Мы морочим вас», «Мы стреляем в вас». А внизу было напечатано: «И настанет пора, и проснется народ, разогнет он могучую спину».

Потом появились новые прокламации, о тяжелой жизни рабочих в других городах, о том, что рабочем надо объединять свои силы.

Многих обывателей эти прокламации испугали. Особенно перепугался начальник железнодорожных мастерских (теперь ремзавод) Макулевич. Только что рабочим стало известно, что он украл из кассы 1200 рублей, и он боялся, что ему будут мстить.

Некоторые с окраины перебрались в город и стали просить защиты у губернатора.

Губернатор в Чите был новый — Надаров. Его перевели сюда из Приамурья, а старого отправили в Туркестан.

Надаров первое заявление в Чите сделал по поводу буддийского храма: «На месте этого дацана давно следовало открыть кабак». И этим сразу понравился архиерею.

С бурятами и эвенками Надаров был очень груб, всем просителям говорил «ты». Во многом он был похож на уже известного нам Ильяшевича. Когда тому робко указывали на незаконность какого-либо распоряжения, он брал том свода законов Российской империи, садился на него и говорил: «Закон тебе надо? Видишь, где у меня закон!»

Когда Надарову принесли листовки, он тоже не на шутку испугался. Гарнизон был поднят на ноги, пушки приготовлены к бою, но никакой революции не произошло. Просто сто пятьдесят рабочих собрались Первого мая в лесу на маевку. Войскам и полиции было не до них: они патрулировали по городу и соскабливали с заборов листовки. Тут уж власти не скупились: за каждую принесенную прокламацию они платили по десять рублей!

Листовки в Чите стали появляться регулярно. У революционеров была уже своя типография, а обыватели все еще думали, что их привозят из Парижа. Трудно было поверить, что революция может зреть и в глухой провинции, в самом центре жестокой каторги.

Когда началась война с Японией, забайкальцы ее ощутили прежде всего. Своего хлеба в Забайкалье и так не хватало, а теперь его стали*сеять еще меньше: многих казаков вместе с лошадьми забрали на фронт.

Надарова назначили начальником тыла Маньчжурской армии. Кто плакал от войны, а он радовался: вместе с подрядчиком Филимоновым заготавливал для армии мясо и наживался на этом.

Заменивший его на посту губернатора генерал Холщевников обратился к нему через год с просьбой демобилизовать часть забайкальцев. «В противном случае хозяйство призванных нижних чинов будет постепенно рушиться, а населению грозит голод», — телеграфировал он. Но, занятый коммерцией, Надаров на эту телеграмму даже не ответил.

Голод, конечно, прежде всего начался на землях, принадлежащих царю: часть хлеба тут пришлось

продать, чтобы расплатиться за аренду. Только после того, как военному министру была послана телеграмма: «В восточной части Забайкалья голод, у голодающих пухнут ноги», — им отпустили в долг немного хлеба.

В январе 1905 года царь возле своего дворца расстрелял мирную демонстрацию рабочих. Теперь уже и широкие массы потеряли веру в него. Рабочие все чаще стали выходить на демонстрации с лозунгами «Долой самодержавие!»

Повсюду начались стачки. Восстал броненосец «Потемкин», к нему присоединился военный транспорт «Прут».

И тут забайкальцы всерьез задумались: а почему это леса и земли, которые они пашут, принадлежат царю? Он что, сажал эти леса, обрабатывал пашни? Или он их купил у туземцев?

В Александровском Заводе, где Чернышевский написал продолжение своего революционного романа, они объявили «царские» земли своими. А кабинетских чиновников прогнали.

В Татаурово и Николаевском крестьяне решили не платить царю за сучья, сухостой и валежник, которые они привозили на топливо.

Их примеру последовали в Урульге и Куэнге, агинские же буряты вынесли такой приговор: «Кабинет его величества захватил наши земли, леса, веками владеемые бурятами-аборигенами, отбил наши самые лучшие сенокосные пади и леса. Хозяйничают объездчики-лесничие, учиняют безответным темным бурятам произволы и всяческую эксплуатацию их. Мы терпим материальную нужду и таскание по судам. К тому же, будучи низки в культурном отношении, находимся под давлением правительства, поставленные в необходимость вести кочевой образ жизни.

Постановили: изъять из пользования Кабинета все местности, владеемые нами по речке Оленгуй, Ара, Иле, Урее и прочим»…

Между тем война с японцами закончилась. Генерал Стессель позорно сдал Порт-Артур, в Цусимском проливе нашли смерть русские корабли, жителей острова Сахалин привезли в Читу, и вагоны поставили в тупиках.

У сахалинцев не было ни теплого белья, ни одежды, ни продуктов. Вагоны насквозь продувались ветром, дети умирали один за другим. Железнодорожники как могли помогали им — кто пищей, кто одеждой. А воры, бандиты и грабители, привезенные с острова, разбежались по городу и стали грабить население.

В Чите, как и в других городах, появились вдохновители еврейских погромов. Они ходили с черными знаменами, на которых было вышито «СД» (Слово и дело), и призывали сахалинцев к погрому. В это время по всей стране стали создаваться боевые дружины. Такое решение принял III съезд партии. Создавались они и в Чите, рабочие вооружались.

Рабочая дружина быстро навела в городе порядок: грабежи прекратились.

Но рабочие продолжали вооружаться. Зная, что в материальном складе много оружия, они попросили его выдать. Заведующий отказался и вызвал солдат. Прибывший офицер приказал своим солдатам стрелять в рабочих. Солдаты стрелять отказались. Тогда офицер выстрелил сам и тяжело ранил рабочего Кисельникова. (Теперь его именем названа одна из улиц города). Когда рабочий умер, хоронить его вышел весь город. На Читу-первую шли люди с окраин, даже из ближних сел.

Гимназисты и ученики реального училища тоже пошли туда. Они хотели возложить на гроб убитого венок. Учащихся увидел из окна своего штаба генерал Карцев. Он приказал поднять по тревоге дежурный взвод и «рассеять толпу». Но в колонне шли вооруженные дружинники, и казаки напасть побоялись. Зато через несколько дней они напали на учащихся и избили их нагайками. Губернатор приказал закрыть гимназию и выставил там вооруженную охрану.

Революционные события в Чите нарастали. На предприятиях были избраны Советы рабочих, а в воинских частях Советы солдатских и казачьих депутатов. Они по существу взяли всю власть в свои руки. Так в Забайкалье образовалось крохотное Советское государство. Конечно, это была еще не та Советская власть, что установилась потом, но все же это были Советы, и руководили ими читинские большевики.