- Так я и говорю – садись теперь ты.
- Ну, Мишка, я не могу.
- Не хочешь?
- Дуридом ты стоеросовый!
- А что тогда?
- Да я так хочу, что взорвусь просто… как бомба.
- Ну… пошли пройдемся.
- Далеко?
- Нет. В кабину уединения.
- Ты что! Я еще ни разу…
- Да ничего. Там стерильно – операции можно делать.
- А ты будешь доктор?
- Нет. Я буду пилот.
- А я стюардесса?!
- Ну а кто еще.
- Класс! Я в детстве мечтала…
- Все ясно с тобой – ты еще с детства… развратница.
- Палучишь ты у меня! И не посмотрю, что ты султан.
- Сковородкой?
- Та не – ты еще умрешь, а я что буду делать одна. На острове.
- Ну… пираты приедут.
- И из кустов выпрыгнут? На бедную девочку?
- И привяжут ее к пальме. И будут мучить. За разные места.
- За какие?
- А ты за какие хочешь.
- Нууу…
- За это?
- Ну Мишка!
- Или за это?
- Ну перестань!
- Ладно. Тогда я спать.
- Я тебе щас дам – спать!
- Тогда пошли?
- Пошли.
***
Они стояли под крышей аэропорта Абу-Даби уже минут десять, не двигаясь: космический дизайн здания, зелень, буйство красок набросились на них так, что Белка забыла закрыть рот.
- Мишка, - сказала она, наконец, сглотнув.
- А?
- Это уже остров?
- С чего ты взяла?
- У них тут все в пальмах.
- Ну в пальмах. Аравия. Тысяча и одна ночь.
Полтора часа до нужного рейса Михаил таскался за Белкой по магазинчикам, вздыхал, но молчал.
- Ой, Миш, смотри какие бусики!
Фраза «папуасы примут тебя за свою» застревала у него в горле, когда он видел восторг в глазах девушки, и он покупал ей бусики, браслеты, клипсы, зеркальца и прочую дребедень, понимая, что все это сделано для туземцев из Мухосранска, - но кто измерит количество счастья от двадцати четырех каратов Картье и этих «сокровищ» Али-Бабы, кто скажет, что лучше.
Счастье в больших дозах утомляет, и, загрузившись в новый Боинг, который оказался вдвое меньше, они уселись на креслах у запасного выхода, распихали пакунки и вытянули ноги.
- А мы опять будем шампанское пить?
- Нет, Бельчонок, осталось часа два лететь. Давай отдохнем. Закрывай глаза. Поспи.
- Просто поспать?
- Просто поспи.
- А ты к стюардессам рванешь.
- Ну что ты, моя хорошая.
- А что ты будешь делать?
- Я буду тебя охранять.
- Правда?
- Разве я тебя когда обманывал?
- Нет.
- Ну вот.
Сраженная железной логикой девушка успокоилась, закрыла глаза и ровно задышала. Михаил достал смартфон, воткнул наушники, подумал, что послушать – буйного ничего не хотелось – он выбрал новый Pink Floyd и тоже прикрыл веки. Какая… прекрасная музыка… как хорошо… спокойно…
Разбудил его хлопок слева – он открыл глаза и через спящую Белку глянул в иллюминатор: из мотора рвался дым вперемежку с искрами. Самолет загудел по-другому, стал заваливаться на левый бок и снижаться. Михаил на автомате пошарил рукой под сиденьем, вытащил спасательный жилет и стал одевать его на девушку, та сонно отбивалась.
- Ну я не хочу…
- Давай, Бельчонок, давай, маленькая, надевай быстрей.
- Ну я не люблю оранжевое…
Он умудрился застегнуть на ней жилет, так и не разбудив полностью, надел свой и перекинул через плечо ремень своей сумки. Самолет плавно снижался, внизу был океан, уже можно было разглядеть волны. По проходу в хвост простучала каблуками стюардесса. Михаил выдернул наушники и зачем-то проверил сообщения – новых не было. Он поднял глаза и посмотрел на дверь кабины пилота – она была приоткрыта. Внезапно перед ней возник человек в длинном белом одеянии и чалме, в левой руке у него была какая-то продолговатая дрянь с проводами – он поднял ее над головой и загалдел по-арабски. Белка открыла глаза.
- Миш, а че это у него на голове полотенце. У них тут и баня есть?
Араб закончил свой галдеж аллах-акбаром и потянулся правой рукой к устройству. Михаил схватил телефон за угол и метнул вперед, тот просвистел как бумеранг и врубился краем арабу в лоб - последователь пророка Магомета рухнул в кабину пилота, - самолет нырнул влево и вниз. Белку вынесло из кресла и бросило на запасной люк, она схватилась руками за ручку. Из кабины пилота было слышно вперемешку fuck you с аллах-акбаром, самолет дернулся вправо, и Михаил как при замедленной съемке увидел, как ручка запасного выхода под тяжестью девушки опускается, люк выпадает вниз и Белку выносит поток воздуха. Эх, мать… Он прыгнул к люку, ухватился руками за края, оттолкнулся и нырнул головой вниз.
***
Михаил пошевелил губами – песок скрипел на зубах, открыл глаза и увидел тот же песок: он лежал на животе. Попробовал – голова поворачивается: это был пляж. Подтянул руки, оперся на них и приподнялся. А Белка?! Справа над морем склонилась пальма. Слева метрах в десяти от него на спине лежала девушка в оранжевом спасательном жилете: руки и ноги ее были широко раскинуты, она не шевелилась. Михаил поднялся на четвереньки и пополз к ней. Он приложил ухо к груди и стал вслушиваться, но слышал только шум прибоя. Тогда он приподнялся и стал резкими толчками давить ладонями на грудь девушки, вспомнив по фильмам про массаж сердца.
- Мишка… ну мы только приехали… а ты меня уже щупаешь…
Он повалился на правый бок рядом с девушкой и стал левой рукой убирать песчинки и мокрые пряди с ее лица.
- Белка.
- А?
- Ну мы с тобой приехали. По полной программе.
- На остров?
- На остров.
- А бананы где?
- На пальме, где ж им быть.
- Я голодная.
- Шоколадку хочешь?
- Издеваешься над бедной девочкой.
Михаил открыл свою сумку, порылся и достал шоколадку «Корона».
- Мишка.
- Да.
- Какой ты у меня хороший.
- А ты у меня какая дурында.
- Почему это.
- Хватаешься за что попало… руками.
- За что это?
- За то.
- Неее, я за то больше не буду хвататься.
- Да уж я надеюсь.
- Я лучше за это буду хвататься.
- Белка.
- Дааа?
- Раздевайся.
- Ужеее?!
- Пойдем в море. Раз уж мы на острове.
- В Голубой лагуне?
- Да.
- Пойдем!
Бухта полумесяцем раскинулась перед ними: белая пена прибоя растворялась и переходила в волнующуюся аквамариновую зелень, которая превращалась в голубизну и заканчивалась густым сапфиром; вода была кристально-прозрачной, было в ней что-то притягивающее, манящее, обещающее негу и ласку. Дальше было небо, пронзительно-синее, с вереницей облаков на горизонте.
Они бросились в воду, ныряли, плавали, наслаждаясь ощущением мягкой воды на коже, легкостью движения, светом над головой; всю усталость забрало море, дало новые силы, волны подталкивали их друг к другу, прикосновения в воде были совсем другими, волновали по-новому. На губах была соль, соль была везде, вкус любви был другой; они пробовали друг друга, узнавали заново, это наполняло их чистой, ничем не замутненной радостью. Все тревоги и страхи были смыты живой влагой моря – оно дало им новый дом, который не хотелось покидать, обещало им новую жизнь, которой они раньше не знали.
Они вынырнули невдалеке друг от друга почти одновременно.
