Я подошла к ним и поздоровалась.

Они кивнули, и кто-то ответил на приветствие. Я назвала свое имя, сказала, что я пастор, и спросила, знают ли они о смерти девушки.

— Да, знаем, — произнес один из них и взглянул на остальных, они кивнули. — Нам сообщили сегодня утром. — Он посмотрел на меня, все молчали.

— Ну что, теперь придется получать разрешение ленсмана на покупку веревки, — сказал молодой парень, а другой усмехнулся.

Кто-то начал работать, и опять раздался пронзительный режущий звук. Я подождала, пока можно будет снова разговаривать.

Они смотрели на меня.

— Я просто хотела спросить: может быть, кто-то из вас знал ее или кто-то знает, с кем я могу поговорить, может, у нее был друг, или возлюбленный, или подруга.

Мне удалось установить запасное колесо, оно оказалось меньшего диаметра, чем остальные. Я села в машину, включила дворники и выехала на дорогу, доехала до первой бензоколонки. Близился вечер. Я вошла и спросила работника бензоколонки, что мне делать. Мои волосы и одежда были насквозь мокрые, и он улыбнулся. Was man damit machen könnte?[12] Он объяснил мне, куда ехать, — из центра прямо по шоссе и свернуть у ресторана «Бургер». Там шиномонтаж.

Они смотрели друг на друга, тот, что постарше, закурил, он держал сигарету в ладони и затягивался так, что на щеках образовывались ямочки. А затем резко выдохнул и взглянул на меня.

Казалось, он за что-то злится на меня.

— Она была маленькая, но такая выносливая, — сказал второй парень.

Остальные кивнули.

— Чертовски выносливая.

Я вспомнила маленькое сердечко на левом плече.

Рабочие переступили с ноги на ногу, сорокалетний достал пачку курева и начал делать самокрутку, когда он закончил, один из парней взял у него пачку и тоже начал крутить. Я видела, как он лизнул кончиком языка тонкий лист бумаги, как скручивал грязными пальцами маленькую белую трубочку. Я собралась спросить, не курила ли она тоже, но ведь это теперь не имело значения. Но все же спросила.

— Да, — произнес один из парней, тот, кто пошутил насчет веревки.

Я улыбнулась ему.

— Да и не только курила, — добавил он.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я.

— А чего ты здесь ходишь и выспрашиваешь? — сказал старик, бросив окурок на пол и подняв на меня голову. — Она умерла, ее нет, нет смысла и спрашивать.

Воцарилась тишина.

— В пятницу похороны, на мысе, — сказала я. — Я позвоню позже и сообщу во сколько. — Я поблагодарила их, улыбнулась, кивнула и пошла к выходу.

— И курила, и пила, и баловалась наркотиками, — раздался голос одного из парней позади меня.

— Секс, наркотики и рок-н-ролл, — добавил другой.

Они захмыкали.

— А по пятницам мы все ее трахали, — крикнул он мне вслед.

— Она ложилась вон там, на козлах, раз-два, в душ — и следующий, — крикнул он еще громче.

Я шла, не оборачиваясь. Кто-то начал стучать — раздавались тяжелые равномерные удары.

Подойдя к двери, я обернулась и бросила взгляд на цех — он вдруг наполнился звуками, никто больше не стоял и не курил, перерыв закончился.

Старик натянул на уши желтые противошумовые наушники и начал что-то измерять складным дюймом. Он стоял молча, уставившись на измеритель.

Я распахнула дверь. Кто-то прокричал что-то, я повернулась и сквозь шум расслышала, что он сказал:

— Как у вас там по воскресеньям, нельзя после службы потрахать пастора? А то я приду.

Я стояла в тамбуре, металлическая дверь закрылась. Теперь в стеклянном офисе сидела девушка. Она смотрела на экран компьютера.

Я постучала в окошко. Она вскинула голову, и я спросила, не знала ли она ту, которая повесилась.

— Нет, — сказала она.

— А может быть, она с кем-то здесь была близко знакома?

— Нет, — раздалось в ответ.

— А ты не знаешь, был ли у нее возлюбленный?

Девушка улыбнулась.

— Нет. Ведь она была с мыса, — сказала она.

Ее голос доносился через окошко и был слегка приглушенным.

— Само собой, что она с кем-то была знакома, ведь она ходила здесь в школу. Поговори с ее родными.

Она улыбнулась мне, снова уставилась в экран и начала что-то писать. Я видела клеточки, колонки и числа. Она была моего возраста, светлые волосы собраны в хвостик, глаза подкрашены, на шее — тонкая золотая цепочка с сердечком и обручальное кольцо. Светло-розовый маникюр на ногтях пальцев, которые бегали по клавиатуре.

Клетчатый пиджак на спинке стула никак не мог принадлежать ей, может быть, ее отцу, который был владельцем мастерской и обычно сидел на этом месте?

Я вышла, прошла между машинами и оказалась на дороге.

Здание мастерской в Германии было такого же размера, как и это, только коричневого цвета. Я легко его нашла, следуя указаниям человека с бензоколонки. Я припарковала машину, взяла проколотое колесо и вошла в огромный зал. Там был полумрак и пахло пылью. И вдруг навстречу мне идет Кристиана и улыбается. Как будто хочет сказать: «А что я говорила?» Не знаю, значило ли это, что я с чем-то справилась или, наоборот, не имело ко мне отношения. Но мне захотелось лечь, спрятаться от нее, закрыть лицо руками. Она стояла передо мной как ведьма, как хозяйка, а я ожидала побоев кнутом. Я наконец нашла дорогу и пришла, и теперь меня ждет наказание. Что я говорила? Нет, конечно. Навстречу мне, вытирая руки тряпкой, вышел мужчина. Он засунул тряпку в задний карман комбинезона, взял проколотую покрышку. Затем принес квитанцию, и я показала, где стоит машина. Он сказал, что мне придется подождать пару часов. Я вышла на улицу. Вдалеке виднелась автострада — на нескольких уровнях, большие дуги съездов и заездов, красные флажки ресторанов. Дождь не утихал. Напротив мастерской был торговый центр, но перехода не было, и мне пришлось долго ждать, прежде чем я смогла перебежать на другую сторону.

Дул сильный ветер, фьорда отсюда не было видно. Я пошла против ветра по направлению к городу.

Черные волосы падали Майе на лицо. Я увидела ее у полки с хрустящим картофелем, она наклонилась, вытащила коробку, подняла ее и засунула обратно, рядом лежала куча пустых коробок. У меня в руках была красная магазинная корзина. Я подошла к Майе, когда она нагнулась за следующей коробкой.

— Привет.

Она подняла голову.

— Почему ты не сказала мне ничего?

Она поднялась и выпрямилась.

— Ты ведь давно знаешь, правда? И ничего не говоришь, как будто это только тебя касается, как будто ты одна на этом свете.

— Ты о чем? — спросила я.

— Та, что повесилась, — сказала Майя. — Она училась в параллельном классе в нашей школе.

И как это не пришло мне в голову! Они же одного возраста, а городок маленький. Однако каркас там, на ветру, у фьорда, совсем не вязался с сухой теплой кухней Нанны, лампой над скамейкой и длинным деревянным столом, за которым Майя сидела сегодня утром.

Все было как в кукольном театре, раздвижные стены, куклы, которые двигались и исчезали, а потом появлялись в другом месте. Неожиданно для меня.

— Поедем со мной к твоим, в поселок. Я сейчас туда собираюсь.

— Я бы поехала. Но я работаю до семи.

На часах было около четырех. Я заметила небольшую ранку около пирсинга на ее верхней губе.

— Я поговорю с твоим начальником.

Она взглянула на меня.

— Я договорюсь с ним, — сказала я.

Майя взглянула на высокие полки с товарами, на холодильное помещение с молоком. Ее глаза блестели и были полны слез.

Мы шли рядышком по направлению к дому. Я чувствовала, как ветер добирается до шеи в том месте, где кончается воротник куртки. Я несла в руках пакет с покупками и смотрела все время вниз, чтобы не ступить в лужу.

Каково, когда тебе девятнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать? Вечеринки в гостиных, где горит только лампа на потолке, пивные бутылки на столе, раскрасневшиеся мальчишки на диване с подушками на коленях, со стеклянными глазами, в телевизоре попа во весь экран. Ходишь по такому дому, заглядываешь в другие комнаты, к младшей сестричке, у которой на полке над кроватью стоят разноцветные лошадки. Мы выехали на шоссе. Я подъехала к небольшому ряду кирпичных домов, наклонилась и посмотрела на них, а потом свернула налево и поехала дальше. Все окна были темные, и я все равно не знала, какое окно его. Мы ехали по дороге вдоль фьорда, с одной стороны — последний ряд домов, а с другой — полоска травы и камни прибоя. Далеко внизу, позади нас тянулась золотая полоска солнечных лучей.