Я подошла к ним и поздоровалась.
Они кивнули, и кто-то ответил на приветствие. Я назвала свое имя, сказала, что я пастор, и спросила, знают ли они о смерти девушки.
— Да, знаем, — произнес один из них и взглянул на остальных, они кивнули. — Нам сообщили сегодня утром. — Он посмотрел на меня, все молчали.
— Ну что, теперь придется получать разрешение ленсмана на покупку веревки, — сказал молодой парень, а другой усмехнулся.
Кто-то начал работать, и опять раздался пронзительный режущий звук. Я подождала, пока можно будет снова разговаривать.
Они смотрели на меня.
— Я просто хотела спросить: может быть, кто-то из вас знал ее или кто-то знает, с кем я могу поговорить, может, у нее был друг, или возлюбленный, или подруга.
Мне удалось установить запасное колесо, оно оказалось меньшего диаметра, чем остальные. Я села в машину, включила дворники и выехала на дорогу, доехала до первой бензоколонки. Близился вечер. Я вошла и спросила работника бензоколонки, что мне делать. Мои волосы и одежда были насквозь мокрые, и он улыбнулся. Was man damit machen könnte?[12] Он объяснил мне, куда ехать, — из центра прямо по шоссе и свернуть у ресторана «Бургер». Там шиномонтаж.
Они смотрели друг на друга, тот, что постарше, закурил, он держал сигарету в ладони и затягивался так, что на щеках образовывались ямочки. А затем резко выдохнул и взглянул на меня.
Казалось, он за что-то злится на меня.
— Она была маленькая, но такая выносливая, — сказал второй парень.
Остальные кивнули.
— Чертовски выносливая.
Я вспомнила маленькое сердечко на левом плече.
Рабочие переступили с ноги на ногу, сорокалетний достал пачку курева и начал делать самокрутку, когда он закончил, один из парней взял у него пачку и тоже начал крутить. Я видела, как он лизнул кончиком языка тонкий лист бумаги, как скручивал грязными пальцами маленькую белую трубочку. Я собралась спросить, не курила ли она тоже, но ведь это теперь не имело значения. Но все же спросила.
— Да, — произнес один из парней, тот, кто пошутил насчет веревки.
Я улыбнулась ему.
— Да и не только курила, — добавил он.
— Что ты имеешь в виду? — спросила я.
— А чего ты здесь ходишь и выспрашиваешь? — сказал старик, бросив окурок на пол и подняв на меня голову. — Она умерла, ее нет, нет смысла и спрашивать.
Воцарилась тишина.
— В пятницу похороны, на мысе, — сказала я. — Я позвоню позже и сообщу во сколько. — Я поблагодарила их, улыбнулась, кивнула и пошла к выходу.
— И курила, и пила, и баловалась наркотиками, — раздался голос одного из парней позади меня.
— Секс, наркотики и рок-н-ролл, — добавил другой.
Они захмыкали.
— А по пятницам мы все ее трахали, — крикнул он мне вслед.
— Она ложилась вон там, на козлах, раз-два, в душ — и следующий, — крикнул он еще громче.
Я шла, не оборачиваясь. Кто-то начал стучать — раздавались тяжелые равномерные удары.
Подойдя к двери, я обернулась и бросила взгляд на цех — он вдруг наполнился звуками, никто больше не стоял и не курил, перерыв закончился.
Старик натянул на уши желтые противошумовые наушники и начал что-то измерять складным дюймом. Он стоял молча, уставившись на измеритель.
Я распахнула дверь. Кто-то прокричал что-то, я повернулась и сквозь шум расслышала, что он сказал:
— Как у вас там по воскресеньям, нельзя после службы потрахать пастора? А то я приду.
Я стояла в тамбуре, металлическая дверь закрылась. Теперь в стеклянном офисе сидела девушка. Она смотрела на экран компьютера.
Я постучала в окошко. Она вскинула голову, и я спросила, не знала ли она ту, которая повесилась.
— Нет, — сказала она.
— А может быть, она с кем-то здесь была близко знакома?
— Нет, — раздалось в ответ.
— А ты не знаешь, был ли у нее возлюбленный?
Девушка улыбнулась.
— Нет. Ведь она была с мыса, — сказала она.
Ее голос доносился через окошко и был слегка приглушенным.
— Само собой, что она с кем-то была знакома, ведь она ходила здесь в школу. Поговори с ее родными.
Она улыбнулась мне, снова уставилась в экран и начала что-то писать. Я видела клеточки, колонки и числа. Она была моего возраста, светлые волосы собраны в хвостик, глаза подкрашены, на шее — тонкая золотая цепочка с сердечком и обручальное кольцо. Светло-розовый маникюр на ногтях пальцев, которые бегали по клавиатуре.
Клетчатый пиджак на спинке стула никак не мог принадлежать ей, может быть, ее отцу, который был владельцем мастерской и обычно сидел на этом месте?
Я вышла, прошла между машинами и оказалась на дороге.
Здание мастерской в Германии было такого же размера, как и это, только коричневого цвета. Я легко его нашла, следуя указаниям человека с бензоколонки. Я припарковала машину, взяла проколотое колесо и вошла в огромный зал. Там был полумрак и пахло пылью. И вдруг навстречу мне идет Кристиана и улыбается. Как будто хочет сказать: «А что я говорила?» Не знаю, значило ли это, что я с чем-то справилась или, наоборот, не имело ко мне отношения. Но мне захотелось лечь, спрятаться от нее, закрыть лицо руками. Она стояла передо мной как ведьма, как хозяйка, а я ожидала побоев кнутом. Я наконец нашла дорогу и пришла, и теперь меня ждет наказание. Что я говорила? Нет, конечно. Навстречу мне, вытирая руки тряпкой, вышел мужчина. Он засунул тряпку в задний карман комбинезона, взял проколотую покрышку. Затем принес квитанцию, и я показала, где стоит машина. Он сказал, что мне придется подождать пару часов. Я вышла на улицу. Вдалеке виднелась автострада — на нескольких уровнях, большие дуги съездов и заездов, красные флажки ресторанов. Дождь не утихал. Напротив мастерской был торговый центр, но перехода не было, и мне пришлось долго ждать, прежде чем я смогла перебежать на другую сторону.
Дул сильный ветер, фьорда отсюда не было видно. Я пошла против ветра по направлению к городу.
Черные волосы падали Майе на лицо. Я увидела ее у полки с хрустящим картофелем, она наклонилась, вытащила коробку, подняла ее и засунула обратно, рядом лежала куча пустых коробок. У меня в руках была красная магазинная корзина. Я подошла к Майе, когда она нагнулась за следующей коробкой.
— Привет.
Она подняла голову.
— Почему ты не сказала мне ничего?
Она поднялась и выпрямилась.
— Ты ведь давно знаешь, правда? И ничего не говоришь, как будто это только тебя касается, как будто ты одна на этом свете.
— Ты о чем? — спросила я.
— Та, что повесилась, — сказала Майя. — Она училась в параллельном классе в нашей школе.
И как это не пришло мне в голову! Они же одного возраста, а городок маленький. Однако каркас там, на ветру, у фьорда, совсем не вязался с сухой теплой кухней Нанны, лампой над скамейкой и длинным деревянным столом, за которым Майя сидела сегодня утром.
Все было как в кукольном театре, раздвижные стены, куклы, которые двигались и исчезали, а потом появлялись в другом месте. Неожиданно для меня.
— Поедем со мной к твоим, в поселок. Я сейчас туда собираюсь.
— Я бы поехала. Но я работаю до семи.
На часах было около четырех. Я заметила небольшую ранку около пирсинга на ее верхней губе.
— Я поговорю с твоим начальником.
Она взглянула на меня.
— Я договорюсь с ним, — сказала я.
Майя взглянула на высокие полки с товарами, на холодильное помещение с молоком. Ее глаза блестели и были полны слез.
Мы шли рядышком по направлению к дому. Я чувствовала, как ветер добирается до шеи в том месте, где кончается воротник куртки. Я несла в руках пакет с покупками и смотрела все время вниз, чтобы не ступить в лужу.
Каково, когда тебе девятнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать? Вечеринки в гостиных, где горит только лампа на потолке, пивные бутылки на столе, раскрасневшиеся мальчишки на диване с подушками на коленях, со стеклянными глазами, в телевизоре попа во весь экран. Ходишь по такому дому, заглядываешь в другие комнаты, к младшей сестричке, у которой на полке над кроватью стоят разноцветные лошадки. Мы выехали на шоссе. Я подъехала к небольшому ряду кирпичных домов, наклонилась и посмотрела на них, а потом свернула налево и поехала дальше. Все окна были темные, и я все равно не знала, какое окно его. Мы ехали по дороге вдоль фьорда, с одной стороны — последний ряд домов, а с другой — полоска травы и камни прибоя. Далеко внизу, позади нас тянулась золотая полоска солнечных лучей.
