Он мягко спрыгнул на пол, оказавшись между мной и Ноа. Рубашки на нем не было, и я рассмотрел татуировку - дикий виноград оплетал все его тело, гибким кольцом захватывал предплечье и уползал за спину. Рисунок был совершенный, но странный: ни одной грозди, а лоза сплошь утыкана шипами.

- Нравится? - Его голос “разбудил” меня, я осознал, что уже несколько секунд рассматриваю его в упор. - Это сделала одна девушка, очень и очень давно.

- Она была рыжая и звали ее Пенелопа? - не удержался я. Из-за спины Данте Ноа провел ребром ладони по шее, мол, попусти.

- Да нет, - пожал плечами Данте. - Она была рабыней откуда-то из Азии, и имя у нее было непроизносимое. Так что я называл ее Формоза…

“Прекрасная” - сказал Ноа беззвучно, я просто угадал по губам.

- Совершенно верно… прекрасная, - подтвердил Данте, хотя видеть его не мог. - Так о чем это я?

- Ты обещал, что отпустишь Пенни.

- Я ее не держу, не сомневайся. Мы должны доверять друг другу. Видишь - я тебе доверяю, хотя за моей спиной стоит твой телохранитель с короткоствольником под плащом. Верь и ты мне.

Он плавно повернулся к Ноа.

- А тебе мне есть что сказать. Жаль, что приходится возвращаться к этому, Ноа. Я ведь дал тебе уйти. Мне показалось, что мы поняли друг друга. Но ты еще здесь, а это, к сожалению, означает, что ты не так умен, как кажешься.

Данте пошел к Ноа, и воздух в комнате будто тронулся вместе с ним. Это было малоприятное ощущение, как в центрифуге, и я отступил к стене. Самообладание Ноа дало такой заметный крен, что это было даже мне заметно. Однако вместо того чтобы отступать, он сделал шаг вперед. И еще, пока не подошел почти вплотную.

Поскольку Ноа был выше сантиметров на пять-семь, Данте взглянул на него снизу вверх, но выглядело это все равно как сверху вниз. Я не понимал, что происходит, и даже не понимал, злится Данте на самом деле или нет.

- Тебе есть, что сказать мне?

Медленно-медленно Ноа опустился на колени, сначала на одно, потом на другое, и продолжалось это целую вечность.

- Простите, - сказал он тихо.

- Ты понимаешь, когда гордость неуместна, и это хорошо. - Голос Данте был почти ласковым, а в глазах та же печаль, что делала их такими человеческими. - Такая интуиция часто спасает жизни. Поверь, мне больше импонирует разбивать зеркала, чем головы.

Из левой ноздри Ноа закапала кровь, но он этого не замечал.

- Прошу прощения за то, что я пришел с оружием в ваш дом. - Он произносил слова хрипло и будто через силу. - Но больше ни за что.

Данте улыбался. Не ехидно, не торжествующе. Просто улыбался.

- А ты молодец, хребет держишь. - Он провел ладонью по его щеке, немного размазав кровь. - Я может, и имею право судить тебя за твой образ жизни, но не буду. Можешь встать.

Ноа поднялся так же медленно. Данте протянул ему платок.

- Что-то такое в тебе есть… что заслуживает второго шанса. Ты мне нравишься, Ноа, но постарайся больше никогда не попадаться мне на глаза.

Он снова обернулся ко мне, будто ничего и не произошло.

- Что ж, я вас покидаю, и на всякий случай прощай, Алекс. Возможно, мы больше не увидимся. Хотя… завтра в казино будет вечеринка - можешь приходить. Будет масса интересного народу.

Он исчез так быстро, что я ничего не успел сказать, да и сказать было нечего. Эта сцена выбила меня из колеи, хотя будь я проклят, если хоть что-то понял. Одно я понял - его сегодняшнее настроение мне совсем не понравилось.

- Хочешь поговорить с ней наедине? - спросил Ноа. Он все еще прижимал к носу окровавленный платок, под глаза легли глубокие синие тени. - Я могу подождать снаружи.

- Оставайся. Познакомишься с моей сестрой.

Дверь за моей спиной открылась, и кто-то вошел.

Это была Пенни, и Ноа увидел ее первым. Она отразилась в его лице. И увидев это отражение, я не мог заставить себя обернуться.

Его зрачки расширились почти до нормального размера. Он разомкнул губы, чтобы что-то сказать, но передумал. И сказал только еле слышно:

- Я подожду тебя снаружи.

Сколько нужно времени, чтобы обернуться? Одна секунда, может, две. Я никогда не верил в ерунду по поводу того, что перед смертью перед глазами человека проносится вся его жизнь. Но, скорее всего, это правда, потому что за то время, которое потратил, чтобы обернуться, я понял все. И понял также, что всегда это знал. Неважно, на какой глубине была похоронена эта правда, но она там была, готовая в любой момент восстать, терпеливая, как Пенелопа, и неумолимая, как Медея.

Пенни смотрела на меня пустыми глубокими глазами. Машинально я сделал шаг вперед, но она остановила меня движением руки:

- Не подходи. Ты хотел увидеть меня? Смотри. И уходи.

Не скажу, чтобы она так уж сильно изменилась. Только веснушки выцвели, да еще волосы. Они стали абсолютно прямыми, падали тяжелой красной волной на плечи и делали ее лицо похожим на окно готического собора. Как она воевала с ними, а, оказывается, нужно было всего лишь умереть…

Я молча шагнул к ней, несмотря на протест, схватил за плечи и встряхнул, готовый стоять так и трясти ее хоть вечность, пока не найду в ней признаков капитуляции.

- Пенни, черт тебя побери, это я, Алекс! - заорал я ей в лицо. - Я чуть с ума не сошел, пока добрался до тебя, так будь добра, хотя бы немного обрадуйся!!!

Расчет был верным, показное равнодушие как ветром сдуло.

- Пусти! - рванулась она яростно, но недостаточно - ведь могла мне и руки вывихнуть, если бы захотела. Я только сильнее прижал ее к себе, и тут она обхватила меня руками так крепко, что на мгновение все стало как раньше. На одно жалкое мгновение.

Она не заплакала. Я тоже. Еще не время.

Мы сели на имитации стульев, не прикасаясь друг к другу.

- Ты, наверное, хочешь знать, что произошло? - спросила Пенни.

- Я уверен, что у тебя была уважительная причина, чтобы покончить с собой, - ответил я и внутренне сам себя выругал. Я ей верил, но сам ни единой причины придумать не мог.

- Не говори так…

- А как?

Она медленно вздохнула, как при медитации. Ее лицо уже становилось вечно спокойным и лишенным эмоций, как у них всех, но признаки жизни еще были. И я не отводил глаз, боясь пропустить хоть один. Последние лучи заходящего солнца перед вечной тьмой.

- Когда Перл поймала меня на шпионстве, то посадила в абсолютно темную комнату. Ты не можешь себе представить, что это значит - комната, из которой выкачан свет, где, как ни пытайся, не различишь даже очертаний предметов. В ней есть все, как в стандартном гостиничном номере, но к темноте привыкнуть невозможно. Я бродила там, натыкаясь на мебель, и чуть с ума не сошла. Физически Перл меня не трогала, но пугала постоянно, говорила, что оставит меня здесь навсегда, и получала массу удовольствия от моей реакции. Потом она сказала, что про меня узнал Данте, а в свете всего, что узнала про Данте я, это было равносильно смертному приговору. Но она успокоила меня тем, что у Данте есть для меня поручение, и если я его выполню, то возможно останусь в живых или даже выйду отсюда.

Кулаки Пенни были крепко сжаты, и внезапно я увидел, как между ее пальцами просачивается кровь. Она разжала ладонь - на ней виднелся ряд глубоких лунок, наполненных кровью.

- Да заживет… В общем, насчет сбежать не могло быть и речи. Я не могла бы бегать всю жизнь, и к тому же был ты. А на плохую память Перл никогда не жаловалась. Тогда я узнала о проекте “Солнцепоклонник”, который разрабатывался вампирами в середине прошлого века.

- Та статья, который я нашел у тебя в номере?

- Ты там был? - Впервые она улыбнулась, словно ее порадовало то, что я ее искал. - Да, ее написал один из помощников доктора, который проводил на вампирах опыты, думал, что найдет эликсир вечной жизни. А его “подопытные” перед тем в лабораторных условиях заставляли свой организм мутировать, чтобы действие ультрафиолета перестало быть губительным. Судя по тому, что знал о проекте Данте, это могло быть правдой.