Я был счастлив, как никогда.

Вначале мне показалось, что я ослышался.

— Я беременна, — тихо повторила Света.

Теперь я подумал, что она шутит.

— Мы были у врача, я беременна, — она опустила голову.

А вот тут я почувствовал, что земля медленно, но верно уходит из-под ног.

Что значит — «беременна»? Кто это — «мы»? Беременна от кого? От меня, что ли?

Это что же, я — потенциальный папаша? Или претендент на место в колонии для малолетних преступников? Но как она может быть беременна от меня? Я же даже не… Я только сверху. Чуть-чуть. Один раз. Двадцать секунд. Не больше. Не могло в нее ничего попасть. Я же дал ей полотенце. Причем здесь полотенце? Или она беременна от кого-то другого? Изменница! Нет, не может быть, она не могла ни с кем другим. Значит — я? Я — отец ребенка? Не может быть. Мысли метались быстро, а вот дар речи возвращался медленно.

— Не может быть, — первые слова, которые я произнес в своем новом качестве.

— Мы были у врача, — горько вздохнула она.

— Кто это «мы»? — еще одна фраза, которую я сумел родить.

— Мы с мамой.

Земля вторично стала уходить из-под меня.

— И что сказал врач? — слова рождались все еще с трудом.

— Он сказал: «девочка беременна, но она девственница».

— Врач был мужчина?

— Да. Еще он, едва улыбнувшись, добавил, что это «синдром Девы Марии».

— Синдром чего?

— Девы Марии.

— Что это означает?

— Я не знаю, — она тихо заплакала.

— Надо выяснить, что это за синдром. Может, это и не беременность вовсе.

Я хватался за соломинку.

— Дима, ты, может, не понял? Я беременна, и синдром тут ни при чем.

— Света, как это могло случиться?

— Не знаю. Врач еще говорил с мамой наедине. Завтра она придет к вам.

— Кто куда придет?

— Моя мама придет к твоей. Ведь это наша общая проблема.

Теперь я держался на ногах только потому, что ухватился руками за столик, на котором сидела Света. Ее мама придет к нам? Кошмар! И что это будет? Они сразу начнут кидаться тарелками или дружно будут душить меня, похотливого совратителя? Что делать? Кто виноват? Классики, отвечайте, вы все знаете.

Николай Васильевич! Длинноносый любимец мой! У тебя не было таких проблем с женщинами? Не было, как не было и самих женщин. О, счастливчик! А у меня еще женщины нет, а проблемы уже есть. О, горе мне!

— О чем же они будут говорить? — я не узнавал своего голоса.

— Я не знаю. Видимо, мне придется делать операцию.

— Какую операцию? — тревожно спросил я.

— Аборт называется, — всхлипнула Света.

Какой я дурень! Совсем вылетело из башки, что есть такая операция. Так это же чудесно! Делаем аборт! Раз-два и готово. И никаких проблем. Я слышал, что сейчас это делается быстро. И совсем не опасно.

— Мама сказала, что это довольно опасно, — Света словно читала мои мысли.

— А мне говорили, что нет.

— Мне ведь только через неделю будет шестнадцать. Не всякий врач согласится.

— Хороши будут именины, — прошептал я пересохшими от волнения губами.

— Дима! — она назвала мое имя и замолчала.

— Что, Света?

— Хочу попросить тебя. Ты не покидай меня в эти мои ужасные дни.

Она снова заплакала. Я обнял ее.

— Что ты, что ты. Конечно, я буду с тобой. Не плачь, пожалуйста.

Ее небольшое тело сотрясалось от рыданий. И мне вдруг стало ее невыносимо жаль. От этого чувства что-то острое стало поперек горла. Откуда-то издалека, из какого-то тайника души во мне зародилось и наполнило мое сердце ощущение ответственности за эту маленькую напуганную девочку, в теле которой, я вдруг наконец начал понимать это, в теле которой зародилась жизнь. От меня.

От меня.

Я дышал глубоко и часто. Она почти затихла, только ее печально опущенные плечи все еще сотрясались от закончившихся рыданий. Нет, я ее не оставлю. Пусть меня сажают в колонию, пусть выгоняют из школы, но теперь мы будем вместе. Родители устроят хай, ну и пусть. Я не отступлю от своего. От чего своего? Ведь ее состояние требует какого-то разрешения. Варианта только два: либо аборт, либо ребенок. Ребенок? Какой еще ребенок? Это такой, маленький, розовый? И куда мы с ним? Нет, ребенок в моей голове не укладывался несмотря на все благородные чувства, которые стали меня распирать.

На следующий день я не мог найти себе места. Вечер, а вместе с ним время, назначенное Светой приближались неумолимо. И я решил упредить удар и как-то подготовить маму. Я зашел в ее комнату. Она сидела в кресле и что-то штопала, мурлыча себе под нос незамысловатую мелодию. Я уселся рядом. Взял с полки книжку и стал листать ее. Строчки наползали одна на другую. Господи, а ведь у нее прекрасное настроение, а я сейчас его испорчу. Кошмар какой-то.

— Ты все уроки сделал? — спросила мама.

— Да, все, — я не знал, как начать.

Прямо так и сказать? Или обратить все в шутку. Ха, ты знаешь, ма, а Светка-то забеременела! От кого? Да от меня, представляешь? Нет, так не пойдет.

И я решил начать издалека. Я действовал, словно лазутчик, словно охотник, подбирающийся все ближе и ближе к своей жертве. Правда, в конце охоты жертвой должен был пасть я сам.

— Ма, а как вы познакомились с папкой? — какой невинный вопрос задает ребенок!

— С папой? — ее глаза расширились, она подняла брови.

— Ну да, с папой.

— Ой, я училась еще в десятом классе, а он служил у нас на погранзаставе.

Она мечтательно заулыбалась.

Так у вас, наверное, было, как у меня со Светой, чуть не заорал я. Только вы были на год старше. Теперь я переполз поближе к жертве и нанес еще удар.

— И вы сразу поженились?

— Нет, я закончила школу. И через полгода. Да, через полгода.

Ого! Похоже, вы спешили. Она не заметила, что я со своим разящим копьем стою совсем рядом.

— Ма, а тебе нравится Света? — дальше наш диалог развивался стремительно.

— Да, хорошая девочка. Аккуратная, добрая, скромная.

— Я, мама, хочу на ней жениться, — как я это произнес, не знаю.

— Вот и хорошо. Закончите школу, получите специальность, может, послужишь в армии, и поженитесь.

Мамочка, ангел мой, вытерпи мой решающий удар, а дальше мы поменяемся местами.

— Мне придется это сделать раньше.

— Зачем раньше? Нужно проверить чувства…

— Она беременна.

Мне показалось, что страшная гроза с молниями и громом пронеслась над моей головой. Но затем в комнате наступила гробовая тишина. Мать уронила на колени свое шитье и молча смотрела на меня. Пауза все длилась и длилась.

— Не может быть! — наконец произнесла она. Ха! И я в начале сказал также.

— Она беременна, и сейчас ее мама придет к нам. — колючий ежик драл мне горло.

Мать приложила руку к груди, туда, где сердце.

— Сейчас она придет?

— Да, нужно же обсудить…

— Что обсуждать? Дима, как это могло случиться? Как ты мог?

Господи, если бы я смог, было бы, может, не так обидно. Но я разве я ей это скажу? Лишь бы ей сейчас не стало плохо с сердцем. Лишь бы она успокоилась.

— Господи! А она-то сучка, сама сюда приходила, светила голым задом.

— Не говори про нее так.

— А как я должна говорить? Как?

— Мама, она не виновата, это все я…

— Ты? Ты что, ее изнасиловал?

— Нет.

— Так вот, знай на всю жизнь — сучка не схочет, кобель не вскочит.

— Мама, не обзывай ее. Мы любим друг друга.

Странно, но после этих слов мать затихла. Она опустила голову и стала нервно расправлять свое рукоделие.

— Ты весь в отца. Такой же кобель, — прошептала она совсем тихо.

А вот это было уже чудесно. Во всем виновата наследственность. Гроза уходила в сторону.

— Это произошло у нас в доме? — спросила мать.

— Да. Но ты знаешь, все не так, как ты думаешь.

— В смысле?

— Света осталась невинной. Врач сказал: «синдром Девы Марии».

— Так вы нам Исусика принесете, — мать горько улыбнулась.