— А вы знаете, это действительно что-то феноменальное! — говорит главный инженер. — Тем более для строгального!..
Начальник жестом предлагает Семенычу подойти поближе.
— А вот вам и виновник торжества!
— Скажите, — главный инженер с неожиданной для его полного тела живостью повертывается к Семенычу, — а как станок? Ничего?
— Станок-то? Вроде как ничего... Тут, видишь ты, заточку особую надо...
— Заточка-то заточкой... — говорит главный инженер. — Но вы должны понять, что это огромная нагрузка для оборудования.
— Нагрузка, она, конечно, есть, — соглашается Семеныч, — но ежели со станком поласковее...
— Как вы сказали? Поласковее? Замечательно! Но какой же это все-таки станок? Я что-то не припоминаю...
Начальник напоминает, где станок находится.
— Ах, этот... Так, позвольте, это ж старье!
— Как и его хозяин, — неожиданно добавляет Семеныч.
— А ведь вы, кажется, давно на заводе?
— Сорок восемь годков... сорок девятый пошел...
— Почти полвека? И все на одном станке. Но почему вы не смените его? Ведь он неудобен!
— Я ему несколько раз предлагал, — вставляет начальник. — По мне, говорит, и этот хорош!
— Привык я к нему, — признается Семеныч. — Как-нибудь век скоротаем...
— Ну, ну... Будет выдумывать-то...
Начальник быстро поднимается из-за стола.
— Позволь тебя поздравить, Семеныч, с серьезным успехом! Что ж, давай руку-то!
Но Семеныч, покраснев, как будто его поймали на нехорошем, пятится от начальника:
— Не твердо я еще, Никита Степаныч... Как бы конфуза какого не вышло...
За начальником подходят поздравить главный инженер и парторг. Потом все вместе отправляются в цех.
Под любопытными взглядами окружающих Семеныч держится с достоинством. Перед самым пуском станка он для большей торжественности снимает кепку и кладет ее на инструментальный шкафик.
— Вы моего старика не хайте... — говорит он о станке, как о живом существе. — Он только с виду ледащий...
Остальная часть фразы тонет в шуме запущенного станка. Главный инженер пригибается к столу станка, чтобы удобнее было наблюдать.
— Нет, это просто удивительно! — восклицает он с заблестевшими от удовольствия глазами. — И что любопытно — тянет старый станок. Заснять, обязательно заснять! И вас, конечно, как автора, — повертывается он к Семенычу. — Только знаете что? Вам побриться необходимо.
— Что, братец, попался? — начальник, улыбаясь, хлопает старика по плечу. — Говорил я тебе, что мохом оброс.
Едва начальство расходится, как старика окружают соседи-станочники.
— Чего это они у тебя собирались?
— Видишь ты, стружку крупную снимаю, ну и... удивляются.
С этого дня популярность Семеныча стала заметно расти. У его станка нередко можно было увидеть двух или трех посетителей из других цехов. Вначале они с молчаливой почтительностью следили за работой старика. Потом брали в руки стружку и, рассматривая ее, покачивали головами... Польщенный старик терпеливо давал самые подробные объяснения, не замечая, что на это уходит много рабочего времени. Как-то раз по уходе таких посетителей даже беспечный Сашка Ушаков со вздохом сказал:
— Как погляжу я на тебя, Семеныч, трудновато тебе приходится!.. Того и гляди без получки оставят!..
— Я и то думаю приемные часы завесть, — отшучивался старик.
— Я слышал, сам министр будто к тебе собирается!
— Будет врать-то!..
Появление в цехе фотографа сразу привлекает внимание станочников.
— Сейчас нашего старика снимать будет! — вполголоса передают они друг другу.
— Сначала мы зафиксируем рабочий процесс! — объявляет фотограф, пристраивая свой аппарат на треногу. — И вы мне, конечно, поможете?
Буркнув что-то, Семеныч берется помогать.
— Теперь вы — главное, а станок будет фоном. Попрошу, пожалуйста, разденьтесь!
Семеныч начинает медленно стаскивать с себя затасканный полушубок. Под ним оказывается новый, темной расцветки джемпер. Подбородок старика начисто выбрит, а усы подстрижены. Некоторым из наблюдающих даже кажется, что по цеху плывет легкий запах одеколона.
— И кепочку, пожалуйста... — просит фотограф. — А то, знаете, лицо затянет...
После небольшого размышления Семеныч расстается и с кепкой. С неестественно напряженным лицом он замирает у станка. Со стороны ему кричат:
— Старик! Давай твой полушубок заброшу!
— Семеныч! Зачем усы подстриг? Нюх потеряешь!!
Ослепительно вспыхивает магний. Облегченно вздохнув, Семеныч начинает одеваться.
Проходит несколько дней. Жизнь цеха продолжает двигаться своим обычным путем. Но теперь этот путь уже не кажется таким обычным старому строгальщику. Работа, которую он в силу многолетней практики выполнял, почти не думая, вдруг обернулась к нему какой-то другой, совсем непривычной стороной. Она заставила увидеть в ней что-то такое, чего раньше он и не замечал вовсе.
Да и внешне он изменился. Насквозь промасленную кепчонку, которую он уважительно именовал рабочей, теперь заменила немного старомодная, но зато кожаная фуражка. Из-под ворота спецовки стал выглядывать краешек добротной шерстяной фуфайки. Знаменитый полушубок лежал, как подстилка, на сиденье табурета.
Только отношения с редактором продолжали оставаться неясными. По крайней мере так казалось старику. Он, конечно, понимал, что теперь положение его в цехе изменилось, и при встречах с редактором старался не замечать его. Но одна и та же мысль каждый раз беспокоила его: «А кто его знает?.. Возьмет да «дружески» и измордует? Молодежь!..»
Как-то однажды, придя в цех, он увидел вывешенную свежую стенгазету. Несколько рабочих оживленно обсуждали что-то. Семеныч в нерешительности остановился...
— Ребята! Смотрите-ка, Семеныч-то наш, как святой! От лысины аж сияние... — услышал он знакомый голос Сашки Ушакова.
Сердце старика екнуло: «Неужели?..»
Не желая служить мишенью для шуток, он прошел прямо к себе.
«И чего ржут, черти, и чего ржут?» — с досадой думал он, прислушиваясь к хохоту рабочих.
Только во время работы, выбрав момент, когда все были заняты, он решился подойти к стенгазете. Приладив на нос старые, не раз чиненные очки, он разглядел на видном месте свою фотографию в красиво сделанной цветными карандашами рамке. Ниже была помещена заметка, в которой рассказывалось о его резце.
Старик, смущенно покашливая, отошел от стенгазеты.
В этот день время до обеда проскочило особенно быстро. Сидя в столовой, он был оживленнее обычного. Много разговаривал со своими приятелями за столом. Те приставали к нему:
— А с те5я, Семеныч, причитается... с премии-то...
— Что вы, ребята! Какая премия?
— Ну вот еще, какая!.. Прогремел со своим резцом в мировом масштабе!
В самом прекрасном настроении Семеныч вернулся в цех. Между станков расхаживал перторг, раздавая заводскую газету. Семенычу захотелось как можно скорей ее получить. Но он не был подписчиком. Конечно, попросить почитать можно у каждого, но ему хотелось сохранить этот номер на память. Проще всего было обратиться к парторгу, но ведь тот обязательно скажет: «Какой ты нескладный, старик! Предлагал подписаться — не надо, я не курящий! А теперь написали о тебе — давай скорей!»
Размышляя, как бы все получше устроить, Семеныч незаметно подошел и станку и вдруг на своем столе обнаружил кем-то забытую газету. Не вдаваясь в размышления, он поспешно надел очки. На второй странице сверху живо отыскал три фотографии. На средней он узнал самого себя у станка, а на боковых была заснята его работа старым и новым резцом. Разница в съеме стружки даже на фотографии получалась разительная.
Слезливо заморгав, Семеныч засуетился... Сложив газету вчетверо, хотел было убрать ее в карман, потом передумал. Повел глазами кругом и увидел невдалеке от себя парторга. Тот, улыбаясь, смотрел на старика. Расправляя на ходу газету, Семеныч пошел к нему.
— Вот, Михаил Трофимович, чья-то ко мне попала.
Парторг, глянув за спину Семеныча, кому-то подморгнул. Семеныч хотел посмотреть, кому, но не успел... Чьи-то руки обхватили его сзади... Сашка Ушаков сильным рывком поднял старика от пола.
