— Тогда была совсем другая обстановка, — возразил Робис. — Нельзя забывать о том, что тюрьма — это настоящая крепость с многочисленной и хорошо вооруженной охраной!…

Однако доводы Фауста и Робиса не прекратили споров, а, наоборот, раздули их еще жарче. Атаман с Брачкой настаивали на своем. Фауст, пытаясь убедить их, выдвигал аргументы один научнее другого и до того распалился, что даже снял пиджак. Робис время от времени вставлял дельные замечания, но больше молчал. Наконец он сказал:

— Товарищи, трудно разрешить этот вопрос, тем более что он связан с судьбой близких нам людей! Я, например, в душе — «за», а умом — «против». Но моя личная точка зрения в данном случае не имеет значения. Дело слишком важное и серьезное, и мы не имеем права браться за него без ведома Федеративного комитета. Пусть решают там…

Около полудня дверь камеры Парабеллума отворилась, и охранники втащили в нее железную кровать.

— Придется тебе потесниться, — сказал один из них. — Так много вашего брата набралось, что и девать некуда!

— А мне какое дело? Стройте новую тюрьму! — огрызнулся Парабеллум, хотя, по правде говоря, был очень рад.

Иметь в камере товарища лучше, нежели сидеть в четырех стенах наедине с проклятыми мыслями, которые неустанно вертятся вокруг денег. В то же время Парабеллума тревожило — всунут к нему какого-нибудь чужого человека, быть может, уголовника, что тогда? Вдруг во сне еще сболтнешь что-нибудь лишнее? Ведь бывает же, что проснешься весь в поту, вцепившись обеими руками в подушку, словно это мешок с деньгами, который кто-то хочет у тебя вырвать.

Тем больше была его радость, когда надзиратель втолкнул в камеру знакомого. Не скрывал своего удовольствия и Лип Тулиан.

— Арестован? — буркнул Парабеллум — он не умел шумно выражать свои чувства.

Уже знакомый с телеграфным стилем Парабеллума, Лип Тулиан понял вопрос правильно.

— Вчера. Только из квартиры вышел, как меня тут же и сгребли. Одного подстрелил, надеюсь, наповал!

— Били?

— И еще как! — Лип Тулиан повернул лицо так, что стали видны синие и лиловые кровоподтеки. — Сам Регус удостоил чести! Но я ни полслова! Восемь часов он со мной провозился.

— Только-то? — усмехнулся Парабеллум. — Тебе повезло!…

Лип Тулиан присел на край койки.

— От меня им все равно ничего важного не узнать, — сказал он. — Не то что от тебя. Надеюсь, ты им про деньги не сболтнул?!

— Ничего о деньгах не знаю!

Лип Тулиан улыбнулся:

— Правильно, так и надо! — Он придвинулся к Парабеллуму. — Ну, а на самом деле? Удалось их спрятать? Мы все так волновались — и я, и Атаман!…

— Ничего о деньгах не знаю! — упрямо повторил Парабеллум.

Лип Тулиан подошел на цыпочках к двери и прислушался. Надзирателя поблизости не было.

— Никого нет — можешь говорить смело! — сказал он, возвращаясь на место. — Это правда, что слово — серебро, а молчание — золото! Но скажу тебе по секрету — Робис поручил мне переправить деньги на «Один» и…

Парабеллум вздрогнул:

— Робис? Не убит?

Лип Тулиан недоуменно пожал плечами:

— А почему его должны были убить? Перед самым моим арестом мы о тебе толковали.

Парабеллум насторожился:

— О чем же?

Лип Тулиан замолчал.

— О чем говорили?! — повторил Парабеллум и, угрожающе подняв кулаки, двинулся на него.

— Ничего особенного не говорили, — быстро ответил Лип Тулиан, отодвигаясь к стене, — гадали, куда ты деньги девал.

— И что же вы нагадали?

Лип Тулиан встал, засунул руки в карманы.

— Ну, если уж ты так хочешь, то изволь. Только не сердись! Сам-то я ничуть в это не верю, просто передаю тебе слова Робиса. Скажу прямо: Робис побаивается, не утаил ли ты деньги! Он сказал, что, может быть, ты и есть тот самый предатель…

Договорить Липу Тулиану не пришлось. У него вырвался слабый хрип, потому что рука кузнеца сдавила ему горло, тряся его, как мешок с требухой. В дикой злобе лицо Парабеллума налилось кровью. Казалось, он и сам вот-вот задохнется. Неизвестно, чем кончилось бы это для Липа Тулиана, не появись на шум надзиратель. Звон ключей вернул Парабеллуму рассудок. Только теперь сообразив, что делает, он в испуге выпустил свою жертву из рук. Однако, когда вошел надзиратель, Лип Тулиан, вместо того чтобы броситься к нему, прикрыл горло.

— Что тут происходит?! — крикнул надзиратель. — Что за возня?!

— Ничего… — сказал Лип Тулиан. — Мне просто стало нехорошо.

Ответ удовлетворил надзирателя. И он, поворчав еще немного, ушел.

Парабеллум сел напротив Липа Тулиана и молчал, предаваясь своим тяжелым мыслям.

— Прости! Чуть совсем тебя не прикончил, — сказал он после долгой паузы. — Только знай — никто не смеет называть меня предателем, даже Робис!…

Лип Тулиан вел себя как настоящий друг. Забыв нанесенную ему обиду, он думал лишь о душевных муках Парабеллума.

— Не беспокойся! — сказал он как можно мягче. — Я-то знаю, что ты не способен на такую подлость. Но что может подумать Робис? Ведь ты не отвечаешь на его записки. Если не хочешь, чтобы тебя подозревали, то скажи сразу и прямо. Самое лучшее, давай сейчас напишем Робису, сообщим, где эти деньги, и дело с концом. У меня под подкладкой спрятана папиросная бумага. При обыске не нашли. — Расстегнув пиджак, он принялся подпарывать шов.

Парабеллум протянул руку:

— Давай сюда!

Он достал из-под воротника кусочек графита и начал вырисовывать буквы, загораживая написанное ладонью от Липа Тулиана. Но вдруг вскочил и яростно изорвал бумажку на мелкие клочки.

На все вопросы Липа Тулиана он в этот день больше не отвечал. Метался по камере, словно зверь в клетке, стонал:

— Вырваться! Только бы вырваться отсюда!… Я уж им покажу!

Подойдя к служителю Мариенбадской купальни, Робис огляделся — как будто слежки нет. Он поставил чемодан на песок. По правде говоря, чемодан этот был пуст, но, чтобы не вызвать подозрений, надо было притворяться с самого начала. Для отвода глаз Робис выпустил из-под крышки кончик ярко-желтого махрового полотенца — единственное содержимое чемодана.

— Мне, пожалуйста, восемнадцатую кабину, — попросил он и подал билет.

Бадемейстер с сожалением развел руками:

— Занята. Может, угодно другую?

— Я могу и подождать, — сказал Робис, — все равно потным нельзя в воду лезть. Сперва надо остыть немножко.

Робис и в самом деле вспотел — он долго ходил по накаленному пляжу, пока окончательно не убедился в том, что за ним никто не следит. Взяв в буфете бутылку «Синалко», он присел за столик, откуда была видна восемнадцатая кабина.

Не сомнения в верности Парабеллума побудили Робиса приехать за деньгами раньше времени. На это были иные причины. Ведь, возможно, Федеративный комитет согласится с их планом напасть на тюрьму. А тогда неизвестно, останется ли он в живых, а если останется, то удастся ли ему попасть сюда. Кроме того, товарищи из порта сообщили, что ввиду тревожной обстановки «Один» на этот раз пришел из Швеции без груза и, по-видимому, отдаст концы раньше, чем предполагалось.

Глядя на залитый солнцем пляж, Робис подумал, как мало времени прошло с того дня, когда он был здесь в последний раз — всего неделя! Вот тут сидел Брачка, беззаботно бренчавший на мандолине, рядом с ним счастливый Атаман, занятый охлаждением вина. И Дина! Как ясно он видит ее разгоряченное, улыбающееся лицо!… Как много событий произошло за эти семь дней: нападение на банк, предательство, арест трех товарищей…

Оправдывает ли удавшаяся экспроприация денег потерю трех товарищей? Стоила ли она таких жертв?… Да, стоила! И все же сознание неизбежности жертв в борьбе за правое дело не уменьшает тяжести, камнем давившей душу. Дина в тюрьме!… Увидит ли он когда-нибудь ее? Вопрос буфетчика вывел Робиса из раздумья.

— Не прикажете ли еще чего-нибудь?