Одного этого письма достаточно, чтобы понять: Доджсон, вернее Льюис Кэрролл, был мастером той веселой чепухи, которую англичане зовут нонсенсом. Подобных писем он написал огромное множество.
Среди своих юных друзей Кэрролл отдавал предпочтение девочкам. Его современников это не удивляло. В ту пору в Англии был весьма распространен культ ребенка, в особенности девочек, которые в глазах викторианпев были нежными неиспорченными созданиями, ближе всех стоящими к Богу. На рубеже XVIII и XIX веков этот взгляд на детство нашел выражение в «Песнях невинности» Уильяма Блейка и получил дальнейшее развитие в поэзии романтиков. Отношение Кэрролла к его маленьким друзьям было глубоким и искренним. «Чтобы понять натуру ребенка, — писал он матери одной девочки, — нужно немало времени, особенно если видишь детей всех вместе, да еще в присутствии старших. Не думаю, что те, кому довелось наблюдать их только в этих условиях, имеют представление о том, насколько прелестен внутренний мир ребенка. Я имел счастье общаться с ними наедине. Такое общение очень полезно для духовной жизни человека: оно заставляет убедиться в скромности собственных достижений по сравнению с душами, которые настолько чище и ближе к Господу».
У Льюиса Кэрролла было множество маленьких друзей. Но Алиса Лидделл, дочь ректора Крайст Чёрч, известного автора «Древнегреческого лексикона» (им и по сей день пользуются в Англии), занимала среди них особое место. Спустя много лет Кэрролл писал Алисе Лидделл, вышедшей замуж за выпускника Крайст Чёрч Реджиналда Харгривза: «После Вас у меня было множество маленьких друзей, но все это было не то». Некоторые исследователи полагают, что Кэрролл любил Алису и надеялся со временем жениться на ней. Загадочный разрыв с семейством Лидделл, происшедший в 1865 году, вскоре после публикации «Алисы в Стране чудес» (Кэрроллу в то время было 33 года, Алисе — 13), они объясняют тем, что Кэрролл, по-видимому, говорил об этом с родителями Алисы и просил о помолвке с их дочерью. Такие помолвки, отнесенные на более поздние годы, были не так уж редки в Викторианское время. Родители Алисы, по мнению этих исследователей, скорее всего, отвечали отказом и закрыли перед ним двери своего дома. Эта версия, впрочем, представляется маловероятной. Даже если Кэрролл думал о браке, он, конечно, прекрасно понимал, что родители Алисы, которые занимали высокое место в обществе и мечтали о блестящем браке своей очаровательной дочери, никогда не согласились бы на ее брак со скромным преподавателем математики. Ему предстояла всемирная слава, но никто еще не подозревал об этом.
Другие исследователи полагают, что разрыв произошел из-за того, что Доджсон занял непримиримую позицию в так называемом «деле Ньюбери». Так звали одного студента из высокопоставленной семьи, которому покровительствовал доктор Лидделл. Это якобы привело к тому, что миссис Лидделл, не одобрявшая дружбы своих дочерей с молодым преподавателем, не имевшим ни средств, ни влиятельных друзей, отказала ему от дома. Как бы то ни было, но литература при этом понесла невосполнимые потери, ибо разгневанная миссис Лидделл уничтожила письма, которые Кэрролл писал Алисе. Впоследствии, правда, отношения были восстановлены, о чем есть записи в дневнике Доджсона. Очевидно, мы так никогда и не узнаем, что именно произошло.
История написания двух сказок об Алисе известна достаточно хорошо, не будем снова пересказывать ее. Зададимся иным вопросом: как случилось, что две маленькие сказки скромного математика из Оксфорда сохранили свою свежесть и привлекательность по сей день? Что заставляет новые и новые поколения читателей читать их и восхищаться ими?
«Приключения Алисы в Стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье» написаны необычным человеком и в необычном жанре. Несмотря на то что перу Кэрролла/Доджсона принадлежит свыше 300 литературных и научных сочинений, в сказках об Алисе он выразил — в предельно сдержанной и обобщенной форме — свои сокровенные мысли и чувства. Это был ученый, эксцентричный, застенчивый и сдержанный человек, по какому-то необъяснимому капризу судьбы сохранивший в себе «кристалл детства» (Вирджиния Вулф). Занимательность его сказок сочетается с «безответственностью» — так считал другой английский классик Гилберт Кийт Честертон, понимая под этим отсутствие назидания, того «урока» или «морали», до которых так охочи были викторианские авторы, писавшие как для детей, так и для взрослых.
Мысли Честертона о Кэрролле заслуживают того, чтобы их процитировать более подробно. В одном из своих эссе он писал: «Девятнадцатое столетие сделало одно подлинное открытие: оно открыло так называемые книги нонсенса. Эти книги — до такой степени творения исключительно нашего века, что нам следует ценить их подобно тому, как мы ценим всеобщее образование или электричество. Они представляют собой совершенно новое литературное открытие — открытие того, что несообразность сама по себе может быть гармоничной. Крылья птицы прекрасны, ибо они порождают мечту; и точно так же прекрасны и крылья носорога, ибо они порождают смех. Льюис Кэрролл велик в своем лирическом безумии». Этой мысли Честертона вторят другие, рассыпанные по разным его работам. Он настаивает, что «Алиса» вовсе не детская книга: «Льюиса Кэрролла следует читать не детям — дети пусть лучше лепят пирожки из песка; „Алису в Стране чудес“ должны штудировать ночами напролет мудрецы и седовласые философы, стремящиеся постичь труднейшую проблему метафизики, кроющуюся в пограничной зоне между рациональным и иррациональным — природу юмора, самую неуловимую из духовных сил, которая вечно порхает между ними». Вдумайтесь в это парадоксальное высказывание — какая глубокая мысль кроется в нем! Честертон развивает ее, подчеркивая интеллектуальный характер кэрролловского нонсенса. «Подозреваю, что лучшее у Льюиса Кэрролла было написано не взрослым для детей, но ученым для ученых. Самые блестящие из его находок отличаются не только математической точностью, но и зрелостью». Особенность замечательных сказок об Алисе Честертон видит в том, что это веселая игра, «интеллектуальные каникулы», которые позволяет себе хорошо тренированный логический ум. «При первом поверхностном взгляде интереснее всего в Кэрролле то, что он вошел в свой особый иррациональный Эдем именно сквозь железные ворота рационального, — замечает он. — В этом человеке, как нередко бывает с литераторами, все, что могло бы быть привольным, легкомысленным и беспечным, было особо строгим, респектабельным и ответственным. Лишь своему интеллекту он позволял каникулы, чувства его каникул не знали, и уж конечно не знала их и его совесть!.. Его воображение двигалось само собой в сторону интеллектуальной инверсии». Не следует понимать метафоры и парадоксы Честертона буквально — задумаемся лучше над мыслями, которые он выдвигает так убедительно и так поэтично. Нонсенс Кэрролла — это и впрямь интеллектуальная игра, веселая и на первый взгляд совершенно безответственная, в которой, впрочем, поразмыслив, видишь особую логику и порядок.
Кэрролл часто использует так называемые «перевёртыши» (Честертон называет этот прием «интеллектуальной инверсией»); немало примеров подобной игры можно найти и в народной поэзии. «Едят ли кошки мошек?.. Едят ли мошки кошек?» — твердит сонная Алиса, меняя местами субъект и объект действия. В Стране чудес Алиса несколько раз катастрофически изменяется в размерах: то уменьшается, да так, что начинает опасаться, как бы ей совсем не исчезнуть, то вдруг вырастает. Соответственно всё меняется в обратном отношении, да так быстро, что от этой игры размерами у читателя начинает кружиться голова. «Обратный» принцип повторен и в эпизоде со щенком: Алиса там крошка, а щенок огромный, как ломовая лошадь. Принцип «перевертыша» подчеркивается наставлениями, которые дают Алисе участники Безумного чаепития. «Я говорю, что думаю, — заявляет Алиса, — и думаю то, что говорю». «Это совсем не одно и то же, — поправляют ее. — Ведь не все равно, как сказать: „Я вижу то, что ем“ или „Я ем то, что вижу“». Собственно говоря, принцип зеркальности, легший в основу второй сказки об Алисе, есть частный случай «перевертышей». Чтобы спуститься с холма, Алисе приходится идти вперед, а не назад, а чтобы разрезать пирог, надо сначала раздать его!
