– Это вы, патрон? – спросил он.

Вертретер уже собирался забрать у Сенталло трубку, как вдруг тот, с побелевшими губами, опустил ее на рычаг и, словно потерянный, уставился на них с Эдит.

– Ну, что с вами стряслось? – не выдержал полицейский. – Подошел кто-нибудь? С вами разговаривали?

Не в силах ответить, Людовик молча кивнул. Франц подошел поближе.

– В чем дело?

– Вертретер…

– Да что такое? Говорите же, черт возьми!

– Это был голос господина Шмиттера…

В комнате наступила глубокая тишина. Слышалось лишь прерывистое дыхание женщины и двух мужчин, ошарашенных внезапно открывшейся им правдой. Разоблачение выглядело настолько неправдоподобно, так сбивало с толку, что они не осмеливались даже смотреть друг на друга. Эдит первой пришла в себя и так тихо, как будто в комнате лежал покойник (впрочем, разве мудрый и благородный Энрико Шмиттер и в самом деле не умер для них в эту минуту?), проговорила:

– Вы уверены, что не ошиблись, Людовик?

Сенталло горестно повел плечами.

– Я бы и сам очень хотел усомниться, но слишком хорошо знаю его голос… И потом, этот номер сразу показался мне знакомым, пробудил какой-то отзвук в памяти, но я был так далек от мысли о господине Шмиттере…

Франц тоже потихоньку оправился от изумления и вспомнил, что вести расследование надлежит ему.

– Повторите, какой номер вы набрали!

Людовик повиновался.

Полистав справочник, Вертретер вслух прочитал:

– Энрико Шмиттер: двадцать-ноль девять-тридцать девять.

Он захлопнул толстую книгу.

– Что ж, история окончена… – с напускным спокойствием заметил полицейский. – Убийца у нас в руках.

Услышав подобное определение господина Шмиттера, Людовик невольно вздрогнул.

– Нет! – вскрикнул он. – Тут должно быть какое-то объяснение! Это невозможно! Говорю вам, невозможно! Если б вы только знали, какой чудесный человек господин Шмиттер, вам бы и на секунду не пришло в голову, что он способен на преступление! Сколько лет он всю жизнь посвящает другим! Сколько лет творит в Люцерне добро! Неужели, по-вашему, проходимец мог бы стать для всего города идеальным примером?

– Разве что это просто фасад…

– Ну нет же! Повторяю вам, его самоотверженное служение продолжается много лет!

– Некоторые люди способны проявить незаурядное терпение, лишь бы в конце концов достигнуть цели. А кстати, Шмиттер, кажется, говорил вам, что хочет раньше времени уйти в отставку?

– И что с того? Он устал…

– Или достаточно богат… Теперь, когда все сообщники мертвы, у него куча денег…

Но Сенталло упрямо покачал головой. Он не желал так просто сдаваться, доводы друга его не убеждали.

– Надо смотреть правде в глаза, Сенталло, как бы обескураживающа и даже печальна она ни была. Вы и в самом деле видели, как Эрлангер набирает этот номер?

– Да.

– Вы слышали, как он спрашивал «патрона»?

– Да.

– И вы сами только что именно так обратились к собеседнику?

– Да.

– Вот и все…

Снова наступила долгая тишина. Наконец Людовик заговорил, как будто сам с собой.

– Господин Шмиттер, которому я обязан решительно всем… Господин Шмиттер, который вытащил меня из нищеты, вернул уверенность в себе… Господин Шмиттер, всегда такой добрый и внимательный ко мне… Он говорил, что я в какой-то мере заменил ему так и не родившегося сына… а его жена не знала, что еще изобрести, лишь бы мне помочь и сделать приятное… И по-вашему, он мог затеять всю махинацию? Он отправил бы меня в тюрьму?

– А она, возможно, убила Эрлангера…

Сенталло вскочил.

– Вот видите, до какого абсурда так можно договориться!

– Преступление всегда абсурдно, Людовик. Позвоните Шмиттеру.

– Что?

– Позвоните Шмиттеру и договоритесь с ним о встрече.

– Под каким предлогом?

– Скажите, что Эрлангер доверил вам какую-то тайну, придумайте что-нибудь, но напустите побольше туману и постарайтесь его встревожить! А потом поглядим на реакцию.

Сенталло колебался. Несмотря на все логические доводы, на все доказательства, он, похоже, боялся признать правду. Эдит склонилась к нему и тихо проговорила:

– Я понимаю, что вы сейчас чувствуете, Людовик… и разделяю вашу боль, но мы должны установить истину… должны во что бы то ни стало…

Людовик вздохнул и начал набирать номер господина Шмиттера. Опять послышались гудки, а потом сняли трубку.

– Алло! Господин Шмиттер?… Это Людовик… Простите, что беспокою вас так поздно, господин Шмиттер, но мне снова пришлось пережить несколько очень тяжелых часов… Эрлангер… Да, Альдо Эрлангер… Он тоже оказался сообщником… Да-да, уверяю вас… Разумеется, невероятно, но, к несчастью, так и есть… Нет, вы не сможете с ним поговорить, господин Шмиттер, потому что Эрлангер мертв, но… перед смертью он… он рассказал мне кое-что настолько… настолько неправдоподобное… и я обязательно должен обсудить это с вами… Что? То-то и оно, что дело касается вас, господин Шмиттер… Нет-нет, я ни слова никому не говорил, тем более полиции, сами понимаете! Нет-нет… вы можете рассчитывать на мое молчание… и потом, то, что он мне сказал, в сущности, ужасно глупо… Я слишком хорошо и давно вас знаю… Да, вы правы, лучше не болтать лишнего по телефону… Когда хотите… В субботу вечером? А раньше никак нельзя?… Хорошо-хорошо… дверца со стороны Фринденштрассе? Согласен… Значит, в девять вечера? Договорились… До свидания, господин Шмиттер… Нет-нет, не беспокойтесь, я все понимаю… Спокойной ночи, господин Шмиттер.

Сенталло медленно повесил трубку, казалось, он никак не может прийти в себя.

– Ну? – нервно осведомился Франц.

– Похоже, вы правы… Смерть Эрлангера господина Шмиттера не удивила, а когда он предложил лично допросить Альдо, в голосе – по крайней мере, такое у меня сложилось впечатление – не чувствовалось особой уверенности… как будто господин Шмиттер уже знал, что его шофер перебрался в мир иной… А когда я намекнул на разоблачения Эрлангера, вместо того, чтобы выразить полное недоумение, сразу стал просить меня молчать, пока мы с ним не объяснимся… Господин Шмиттер явно встревожен… и очень настаивал на необходимости сохранить все в тайне, особенно от полиции.

– Когда вы должны с ним увидеться?

– В девять вечера в субботу в банке.

– Зачем так долго ждать, если Шмиттер и вправду нервничает?

– Завтра утром он едет в Берн и вернется лишь в субботу, во второй половине дня.

– А почему он не позвал вас сейчас же?

Эдит первой нашла возможное объяснение.

– Вероятно, господин Шмиттер не хотел показывать Людовику, как сильно он испуган… а кроме того, счел неосторожным принимать его дома… Правда, если жена в курсе заговора, не понимаю, почему…

Вертретер немного подумал.

– В субботу в девять вечера Шмиттер останется один во всем здании банка, и, если он действительно задумал разделаться с Людовиком, о лучшем времени и месте нечего и мечтать…

– Так далеко он не зайдет, – снова возмутился Сенталло.

– Если Шмиттер подозревает, что Эрлангер назвал вам имя своего патрона, ему волей-неволей придется вас устранить. Поэтому вы доставите мне большое удовольствие, отправившись на это свидание вооруженным.

– Я никогда не смогу поднять руку на господина Шмиттера!

– Ну, если хотите до конца разыгрывать роль жертвы – ваше дело! Эдит, свари нам немного кофе, по-моему, мы все в этом чертовски нуждаемся!

Но молодая женщина сначала подошла к Людовику.

– Хотя бы ради наших планов на будущее вы не должны пренебрегать разумными мерами предосторожности, Людовик… Вы обязаны защищать свою жизнь… она теперь отчасти принадлежит и мне, не так ли?

Смущенный до слез Сенталло поцеловал Эдит руку.

– Обещаю вам…

Инспектор недовольно заворчал.

– Рано еще нежничать! Успеем еще расслабиться, когда покончим со всей этой историей.

Однако, несмотря на сварливый тон Франца, молодые люди чувствовали, что в глубине души полицейский счастлив.