– Никогда.
– И муж ни разу вам о нем не рассказывал?
– Нет.
– А вы знали, что они должны встретиться?
– Разумеется, нет. Иначе Рудольф мне бы сказал. Он держал меня в курсе всех своих дел…
Инспектор кивнул, решив, что не стоит развеивать иллюзии фрау Шауб. А потому он не стал говорить, сколь многие ее товарки тешат себя подобными заблуждениями и верят в полную искренность супруга, пока какое-нибудь очень серьезное происшествие, например, вроде нынешнего, не покажет, как мало они, в сущности, знали о тайной жизни своего спутника. И полицейский оставил вдову оплакивать мужа таким, каким его рисовало, возможно, лишь ее воображение. А сам, сочтя, что вполне разобрался в случившемся, поспешил на Обергрундштрассе докладывать обо всем комиссару Лютхольду. Тот немедленно вызвал к себе Вертретера.
– Вот это успех – так успех, Вертретер, поздравляю вас! Что о нас скажут, когда выяснится, что мы добились условного освобождения преступника исключительно для того, чтобы дать ему возможность отправить на тот свет трех человек. По-моему, нам обоим лучше заблаговременно поискать другую работу!
– Сенталло не виновен.
– Почему вы так думаете?
– Да просто это не вяжется ни с его характером, ни с фактами.
– Бросьте! Лучше скажите честно, что хватаетесь за прежнюю версию, боясь признать, что совершили страшную ошибку да еще уговорили меня!
– Но ведь Людовик не сумасшедший!
– Это вы так говорите! И советую понизить голос, ибо сослаться на помешательство – для него единственный способ спасти свою шкуру. Пережевывая в тюрьме горькие воспоминания, парень рехнулся и убедил себя, что стал жертвой заговора, а потому, едва выйдя на свободу, начал колошматить тех, кого в своем больном мозгу считал виновниками всех несчастий. Хороший адвокат, опираясь на версию вроде этой, может добиться неплохих результатов.
– А вы, господин комиссар, верите в безумие Сенталло?
– Конечно, нет! Ваш Сенталло – редкий мерзавец, и его надо до конца дней отправить либо в тюрьму, либо в клинику!
– Так вы по-прежнему думаете, что это он украл деньги у банка?
– Естественно!
– И где они, по-вашему?
– Припрятаны, черт возьми!
– А зачем?
– То есть как это: зачем? Да чтобы пожить в свое удовольствие, оказавшись на свободе!
– И вместо этого, господин комиссар, Людовик начинает убивать кого ни попадя, как будто только и мечтает вернуться за решетку до конца своих дней?
– Вы действуете мне на нервы, Вертретер! В конце концов, может, ваш приятель и в самом деле псих?
– Возможно, но возможно также, что он не виновен.
– Что за чушь!
– Быть может, вы позволите мне изложить вам свою точку зрения, господин комиссар?
– Терять нам особенно нечего… но Сенталло тем временем может удрать…
– Я уверен, что нет. Впрочем, давайте проверим…
Инспектор позвонил домой, и Людовик тотчас же снял трубку.
– Это вы, Сенталло? Да-да, я в курсе… Полиция вас разыскивает. Вас приказано немедленно арестовать. Стало быть, не высовывайте из моего дома носу, пока я не вернусь, ясно? Разумеется, я не считаю вас убийцей, иначе вы уже сидели бы тут в наручниках. Не волнуйтесь и ждите, я попробую все уладить. До скорого…
Вертретер повесил трубку.
– Как видите, господин комиссар, Людовик мирно поджидает меня дома. Неужели преступник побежал бы прятаться в дом инспектора полиции?
– А куда же еще ему, по-вашему, деваться?
– Швейцария не так уж велика, и, если бы Людовик в самом деле украл деньги, запросто мог бы сбежать за границу. И ему еще вполне хватило бы на безбедное житье.
– Ага, раз не уехал – значит, невиновен! Знаю я эти песни! Но, черт возьми, коли ваш протеже – невинный агнец, объясните, почему, стоит ему куда-то пойти, как там совершается преступление!
– Этого я не могу сделать… по крайней мере пока…
– И вы воображаете, что там, наверху, удовлетворятся подобный ответом?
– Господин комиссар, я не особенно верю в возможность заведомо дурацких поступков. Меж тем, со стороны Сенталло убить любимую женщину, потом Оттингера, которого он, в сущности, не знал, и наконец Шауба, о чьем существовании и думать забыл, выглядит просто по-идиотски!
– Преступление – всегда глупость.
– В конечном счете – разумеется, но не в тот момент, когда человек его совершает. Убийство Мины, Оттингера и Шауба не только не приносило Сенталло никакой выгоды, но, напротив, даже в глазах самого ограниченного полицейского выставляло преступником. Такое поведение совершенно не вяжется с образом человека достаточно ловкого, чтобы придумать целый роман и таким образом ограбить фургон денег, отвести от себя подозрения судей. Сенталло – либо хитрец, либо кретин, но никак ни то и другое сразу!
– Вы слишком много рассуждаете, Вертретер!
– Позвольте заметить вам, господин комиссар, что люди нашей профессии часто рассуждают недостаточно, и это очень обидно.
– Какие же вы сделали выводы, господин Мыслитель?
– Кто-то пытается изобразить Сенталло преступником, чтобы отделаться от него раз и навсегда.
– Угу! И почему же этот неизвестный господин, с такой легкостью убивающий других, не занялся самим Сенталло? Это было бы куда проще и уж наверняка избавило его от вашего приятеля. А главное, сам бы он управился гораздо быстрее, чем мы…
– Чего не понимаю – того не понимаю, господин комиссар. И у меня складывается такое впечатление, что, доберись мы до смысла этой кажущейся нелепости, разрешили бы сразу все проблемы.
– К несчастью, ни вы, ни я сделать этого не можем. Так что отправим Сенталло за решетку, предъявив ему достаточно убедительное обвинение в трех убийствах, или закроем глаза и дадим возможность проверить силу рук на других мирных гражданах старого доброго Люцерна?
– Оставить Людовика на свободе – значит допустить насильственную смерть еще нескольких человек…
– Ага, так вы все-таки с этим согласны?
– Но арестовать его – это признать, что женщину и двух мужчин убили совершенно напрасно. И мы ни на шаг не продвинемся в нашем расследовании, господин комиссар.
– Возможно, зато мы сможем спать спокойно.
– Не слишком ли дорогая цена? И в таком случае, господин комиссар, надеюсь, вы примете мою отставку?
– Ну, конечно! И я один останусь расхлебывать заваренную вами кашу, да?
– Я готов целиком и полностью взять ответственность на себя!
– Здесь я один за все отвечаю, Вертретер! А вы действуете мне на нервы! И даже не представляете, до какой степени! Ибо, представьте себе, господин инспектор, у меня тоже есть совесть, и мне не больше вашего хочется сажать невиновных в тюрьму! Но еще меньше мне по вкусу взваливать на ту же совесть бремя смертей, которые я мог бы предотвратить!
– Так что нам делать?
– Откуда мне знать? Вы со своей щепетильностью отравляете мне жизнь. Слушайте, Вертретер, я попытаюсь замять дело Шауба, во всяком случае, подвесить… хотя бы на три дня. Сейчас вечер среды. Если в субботу в это же время вы не явитесь сюда и не представите мне не только доказательства невиновности Сенталло, но и имя того, кто совершил все эти преступления, клянусь, ваш Людовик проведет ночь в тюрьме, а сами вы навсегда распрощаетесь с полицией! Готовы заключить такой договор?
Вертретер пожал плечами.
– Как будто у меня есть выбор!
– Тогда – за работу, да поживее! И постарайтесь, чтобы эта отсрочка не позволила Сенталло совершить новые зловещие подвиги!
– Господин комиссар, если вы и вправду думаете…
– Даю вам совет, инспектор: скорее бегите отсюда, пока я не пожалел о своей слабости!
Когда Вертретер вернулся домой, Эдит заклеивала царапины на лице у Людовика.
– Охота тебе возиться с этим дурнем!
– Франц!
– Да-да! Дурнем! Надо думать, вы очень горды собой, а, Сенталло?
– Нет, инспектор…
– Право же, какая скромность! Вам, видно, не только доставляет болезненное удовольствие навлекать на свою голову неприятности – и какие! – нет, вы еще тащите за собой в пропасть тех, кто имел несчастье вам поверить! Теперь не только премия Линденманнов может ускользнуть у меня из-под носа по вашей милости, но я еще и места вот-вот лишусь! Так вы довольный собой?
