Плеск воды о набережную, казалось, отбивает время с точностью хронометра. На колокольне Хофкирхе прозвонили девять раз. Пустынная набережная напоминала Людовику его жизнь, но завтра сюда снова вернутся прохожие, а он, он навсегда останется один, один со своими страхами и сожалениями. Молодой человек встал и, скользнув под кроны деревьев, приблизился к самому озеру. Кое-где ночную мглу прорезали нависшие над водой полоски тумана. Озеро казалось Сенталло фантастическим, нереальным миром, и он подумал, что, быть может, где-то там, за гранью известного бытия, в таком же матовом сумраке блуждает Дженни. Почему бы не присоединиться к ней и не покончить раз и навсегда с теми мерзостями, которые отравляют ему существование так бесконечно долго? Зачем продолжать заранее проигранное сражение, если даже тот единственный человек, на кого Людовик как будто был вправе рассчитывать, покинул его? Сенталло ускорил шаг. Ему вдруг послышалось, словно откуда-то очень издалека доносится приглушенный шепот.

– Дженни… – бессознательно пробормотал он.

Сенталло добрался до балюстрады, шедшей вдоль набережной, посмотрел направо – налево. Пусто. Он, как всегда, один… Людовик перекинул ногу через последнее препятствие, отделявшее его от вожделенного покоя. Молодой человек не обратил внимания на торопливые шаги за спиной, но, когда он уже отпускал парапет, чьи-то цепкие руки ухватили его за плечи и рванули назад, а над ухом заворчал сердитый голос:

– И что бы ты этим доказал, идиот?

В маленьком кафе, куда притащил его инспектор Франц Вертретер, Людовик тупо смотрел на бокал дымящегося грога. Казалось, он возвращается из очень далекого путешествия и еще не в состоянии в полной мере воспринимать мир, который чуть-чуть не покинул. Полицейский молча наблюдал за его реакцией. Наконец, устав ждать, он первым завязал разговор:

– Ну?

Сенталло вскинул глаза. Он наконец узнал полицейского и, сообразив, что обязан Вертретеру жизнью, вдруг проникся к нему глубокой ненавистью:

– Какого черта вы помешали мне…

Но тот грубо перебил Людовика:

– Потому что я не люблю трусов!

Сенталло пожал плечами. Как легко судить, презирать, ненавидеть, а вот понять…

– Будь вы на моем месте…

– На вашем месте я бы ни за что не стал сдаваться! Я бы дрался до последнего!

– С кем?

– С теми или тем, кто сделал из вас козла отпущения!

Людовик вздрогнул. Возможно ли, чтобы хоть кто-то… Боясь услышать ответ, он все же тихо спросил:

– Так вы не верите в мою виновность?

– Нет.

Сенталло глубоко вздохнул.

– И с каких же пор?

– После того, как снял с парапета. Человек, у которого где-то припрятано триста тысяч франков, не станет кончать с собой.

Неужто эта злополучная попытка самоубийства его спасет?

– И однако это вы арестовали меня два года назад! – с горечью заметил молодой человек.

– Я выполнял свой долг. Все улики указывали на вас. Мастерская работа. И до недавнего времени я твердо верил, что кражу совершили вы. А потому, с тех пор, как вы вернулись в Люцерн, не свожу с вас глаз. Я же и придумал ловушку, надеясь, что вы приведете меня прямо к тайнику. Первые сомнения у меня возникли после того, как вы ушли от Шмиттера. А теперь я убежден, что вы – просто жертва.

– Ну? И вы им об этом скажете?

– Кому?

– Всем! Судьям, полиции, господину Шмиттеру!

– И что это вам даст? У меня нет никаких доказательств. Даже ваша попытка самоубийства никого не убедит. В то, что человек искренне хотел умереть, верят обычно только после его смерти. Наверняка найдется умник, который скажет, будто вы меня заметили и нарочно разыграли комедию.

– Но это ведь ложь!

– Ничто не может быть ни правдивым, ни лживым, пока не доказано наверняка. Послушайте меня, Сенталло: ваш единственный шанс восстановить свою репутацию – отыскать деньги!

– Найти деньги? Но как же, по-вашему, я смогу…

– Добравшись до настоящих воров!

– Да разве я один сумею что-нибудь сделать, если вся полиция, при ее-то возможностях, не добилась толку?

– Я с вами не согласен. От полиции бегут, а с вами постараются встретиться.

– Но я не понимаю, почему…

– Да пораскиньте же мозгами, Сенталло! Если, допустим, вы стали жертвой махинации, то, узнав о вашем возвращении в Люцерн, те, кто чувствовал себя в полной безопасности, полагая, что ближайшие семь лет вы проведете в тюрьме, должны забеспокоиться. За вами начнут следить. Возможно даже, сообразив, что вы ищете их след, вас попытаются убить… Не стану скрывать, я предлагаю вам очень опасную игру, но в случае успеха это единственный способ добиться справедливости. Так что решайте.

– Что ж, я готов сыграть. Все равно терять мне уже нечего. Но я хотел кое о чем вас спросить, инспектор…

– Валяйте!

– Вы думаете, я лгал насчет Дженни Йост?

– Нет, поскольку, соврав в одном, вы соврали бы и в другом, а тогда неизбежно и были бы вором. Но мне так и не удалось обнаружить ни единого следа этой особы…

– Она была опасным свидетелем… Появись только Дженни на суде – и моя невиновность стала бы очевидной! Вы не думаете, что ее могли…

Комок в горле помешал Людовику договорить.

– …что ее убили? – продолжил за него инспектор. – Это возможно… боюсь даже, наверняка… с хорошим грузом труп очень долго может пролежать в oзepe…

Этот голос, что послышался Людовику, когда он хотел броситься в озеро… голос, шептавший его имя… Что, если это Дженни звала его из своей водяной могилы?

– Не падайте духом, Сенталло… Если Дженни жива, я не сомневаюсь, что в конце концов вы ее найдете. Ну, а коли девушка погибла, вы отомстите убийцам, отправив их за решетку.

Но Людовик уже принял решение.

– Если они убили Дженни, я отплачу им той же монетой, инспектор! – очень спокойно возразил он.

– Не болтайте глупостей! Давайте-ка лучше договоримся так: закончить жизнь в тюрьме должны грабители банка и возможные убийцы Дженни, а вам совершенно незачем составлять им компанию. Дайте мне слово, Сенталло, что не станете делать глупостей, иначе на этом мы и расстанемся.

Людовик колебался. Но на что он мог рассчитывать без помощи Вертретера?

– Хорошо, инспектор, даю вам слово!

– Где вы собираетесь ночевать?

– Не знаю.

– Тогда пойдемте ко мне.

– К вам?

– Я холост и живу вдвоем с сестрой, Эдит.

– Но… она не захочет, чтобы я оставался под вашей крышей. Я же под подозрением, во всяком случае, пока…

– Эдит поступит так, как скажу я. А кроме того, ей лучше, чем кому-либо еще известно, что значит попасть в беду…

– Так она тоже была несчастна?

– Да, Сенталло, она несчастна.

Вертретер жил в старом доме, выходившем на улицу Ауф Музег у самой крепостной стены. Эдит оказалась высокой рыжеволосой девушкой. Сенталло решил, что ей лет двадцать восемь, хотя суровое выражение несколько старило ее утомленное лицо. Крепкая, ладно скроенная фигура отличалась своеобразным изяществом. Эдит встретила брата и Сенталло со спокойной любезностью. Узнав, в какое положение попал Людовик, девушка предложила ему комнату, где зимой жила ее мать, предпочитавшая не проводить холодное время у себя в горной деревушке Этценерлен, в родовом гнезде Вертретеров. Эдит в общих чертах знала историю Людовика и нисколько не удивилась, когда брат сообщил, что временно освобожденный арестант немного поживет у них. Сенталло попытался спорить, не желая навязывать свое общество совершенно посторонним людям, но инспектор разом отмел все возражения.

– Я не могу круглые сутки следить за вами сам или поручить это кому-либо еще. У полиции полно других дел. Днем я не думаю, чтобы вам угрожала особая опасность, а вот ночью лучше держать ухо востро. Вероятно, они не сразу обнаружат ваше пристанище, но, узнав, что вы живете в моем доме, еще больше встревожатся. Так что с любой точки зрения это великолепный тактический ход.

– Но у меня не так уж много денег и…