— Хватит пялиться в чужие окна. — Пристыдила меня влетевшая на балкон подруга, и я вернулась на прежнее место.

— Не смей ничего писать про Сеню. — С притворной угрозой в голосе, я взглянула на Иннку.

— Больно надо. — Фыркнула подруга и протянула мне листик офисной бумаги и карандаш.

Я уставилась в абсолютно белый лист, пытаясь сформулировать свое пожелание. Подняв глаза, я увидела, как быстро выводят тонкие пальчики, обхватившие шариковую ручку, короткие слова. Заметив мой интерес, подруга дернулась, и повернулась ко мне спиной.

— Это личное. — Бросила она через плечо. Я хмыкнула, и вновь уставилась на пустой лист.

«Дорогой, Дедушка Мороз. Поздравляю тебя с наступающими праздниками. Хотя мне до сих пор не верится, что я это делаю, я бы хотела попросить у тебя подарок. Мне не нужно кукол, конфет или украшений. Я понимаю, что возможно не заслужила, того что хочу попросить, но я очень на тебя надеюсь. Мне бы очень хотелось, — тут я осеклась, понимая, что мне никак не удается обличить свои желания в слова. А потом, решив, что я придаю слишком много значения этому письму, усмехнулась и коротко заключила, — Сеню»

Несколько раз, перечитав письмо, я не могла не улыбнуться.

— Хватит его мусолить. — Заворчала Юркова.

— И что дальше? — я уставилась на подругу.

— Ну что дальше, — девушка перевела глаза на соседний дом. — Надо отправлять.

Я вскинула брови предлагая озвучить варианты. Но подруга несколько минут сидела молча, бездумно глядя в окно.

— Да фиг знает, — правильно расценив мое выражение лица, ответила подруга, но тут же встрепенулась. — Давай сложим самолетиком и запульнем из окна?

— Ты хочешь, чтобы потом кто-то прочитал наши пожелания? — не веря своим ушам, уточнила я.

— А ты че фамилию написала?

— Нет, но..

— Фигли, но! Даже если кому то придет в голову прочитать валяющуюся на земле бумажку, он все равно не узнает автора. И вообще, — подруга окинула меня презрительным взглядом, — мы же Деду Морозу пишем, значит, никто кроме него не прочтет. Все, не порть рождественское чудо!

Едва сдерживая хихиканье, я сложила листок, придавая ему форму самолетика. Мы поднялись с софы, и Иннка шире распахнула приоткрытое окно. Так, что мы вдвоем уместились в проеме, не мешая друг другу.

— Ну что, — подруга посмотрела на меня, и в ее глазах искрилось безудержное веселье. — Раз! Два! Три!

И с криками «Йохуууу» бумажные птицы рванули в воздух. Холодный ветер подхватил белые листки, и понес куда-то в сторону детской площадки. Я проследила, как наши желания исчезают в темноте, и как можно глубже вдохнула, обжигающий легкие, морозный воздух.

— Стопудово исполнятся. — Прошептала подруга.

Волнительное чувство приближающегося праздника коснулось меня, еда мы вышли из машины, в которой тряслись последние три часа. Часы показывали половину шестого, и вокруг уже было темно. В небольшой деревушке царила тишина. Дорогу, ведущую к Иннкиному дому, освещал лишь одинокий фонарь, и от того звезды, светившие над головой, казались гораздо ближе. Вот где царила атмосфера настоящего Рождества. Которую мы, так одержимо, искали в украшенных витринах магазинов, и парках города. Здесь, где небо, усыпанное звездами, нависало морозным воздухом; здесь, где не вычищенный снег переливался и хрустел под ногами, и множество деревянных домов венчали усыпанные снегом крыши, а из печных труб поднимались струйки белого дыма. В детстве я мечтала уехать жить в город, в погоне за красотой и небывалыми возможностями. Не раз я представляла как здорово, наверное, встречать новый год в каком-нибудь дорогом ресторане, в компании друзей. А сейчас поняла, что праздник — это хлопочущая у плиты мама, переживающая, что еды может не хватить. И отец, который в середине декабря приносил свежеспиленную ель, усыпанные снегом усы которого, делали его похожим на деда мороза. Что праздник — это старший брат, тащивший самые вкусные конфеты, из подаренных на работе родителям наборов, утверждая, что выбрал самые плохие. Настоящее рождество — это когда все родные рядом с тобой. Когда вы весь день готовите множество блюд, а потом за десять минут наедаетесь, не попробовав и половины. Когда мама шлепает тебе по рукам вафельным полотенцем, не давая стащить кусочек колбасы, с красиво сервировано стола. Это когда ложишься спать, надеясь утром обнаружить под елкой то, чего так сильно хотел, не зная, что родители уже давно прячут подарок на антресолях. Праздник — это недовольное лицо брата, которого заставились чистить картошку, и папа, весь день усиленно пылесосивший дом. Это тот самый набор хрустальных бокалов, который извлекали из массивно шкафа, с прозрачными дверцами, исключительно по большим праздникам. Это множество знакомых, пришедших в гости, и принесших подарки. Это самое главное чудо в жизни, ведь тебя любят, и любишь ты.

С Марией Федоровной мы не виделись почти два года, с того дня, когда попрощались с Иннкиным отцом. Высокая, стройная женщина, пережив кончину мужа, взвалила на себя все домашние хлопоты. Инна не раз предлагала ей продать старенький дом, но Мария Федоровна наотрез отказывалась. Не желая расставаться с местом, где прожила полжизни, она не страшилась носить со двора воду и колоть дрова. Взглянув на нее, я восхитилась, стойкости и невероятному оптимизму, исходившему от этой мужественно женщины. Мама подруги любила меня не меньше родной дочери. И потому увидев, как сильно я похудела, несколько минут отчитывала нас за плохое питание. Еле как, умудрившись успокоить ее, и, объяснив, что к чему, Инна наградила меня извиняющимся взглядом. А потом мы вместе запекали заранее замаринованную курочку. Заправляли салаты и весело обсуждали прошедший год. В старой печке, на кухне, потрескивал огонь, а в зале негромко вещал телевизор. Так по-домашнему уютно, я не справляла Новый Год уже давно. Мария Федоровна весело рассказывала, что происходит в деревне, и каждый раз при упоминании очередного Иннкиного одноклассника, стреляла глазками на дочь. В такие моменты я отворачивалась, и беззвучно хихикала, видя, как возмущенно, смотрит на меня Юркова.

Не желая изменять традициям, Мария Федоровна усадила нас за стол еще за час до полуночи, призывая проводить старый год. Она усиленно заставляла нас есть, все, что стояло на столе, поэтому к бою курантов мы были уже не весле, а животы болели от съеденного. Мария Федоровна поинтересовалась, написали ли мы письма Деду Морозу, на что весело переглянувшись, мы дали положительный ответ. Тогда женщина встрепенулась и, сбегав в одну из спален, вынесла две небольших коробочки. Это были наши подарки. И пусть внутри находилось не то, о чем мы просили в письмах, нам было безумно приятно. Иннке досталась золотая подвеска, не большими прозрачными камушками, а в моей коробке оказалась кружка с изображением снеговика и подарочный сертификат магазина дорогого, нижнего белья. Словно дети, получившие нечто очень ценное, мы кинулись обнимать растроганную женщину. Спрятав проступившие слезы, Мария Федоровна, обратила наше внимание, на возникшее, на экране телевизора, изображение Спасской башни. Подняв бокалы, и радостно выкрикивая «Ура», мы встретили наступивший новый. Иннкина мама все передразнивала президента и его слащавые речи, когда не выдержав давления, мы с подругой поспешили сменить праздничные наряды на более комфортную одежду. Потом мы долго сидели за столом и вспоминали всякие веселые истории из нашего детства, пили шипучее шампанское и бесконечно хохотали.

«— Вы знаете, Наденька, а я представитель самой консервативной профессии.

— Да? Мы можем с вами посоревноваться.

— Нет, я серьезно. У нас иметь собственное мнение особенно трудно. А вдруг оно ошибочное? Ошибки врачей дорого обходятся людям.

— Да… Ошибки учителей менее заметны, но, в конечном счете, они обходятся людям не менее дорого»

— Меня бесит этот фильм. — Выплюнула охмелевшая Юркова, наблюдая за парочкой, болтавшей с экрана телевизора. Мария Федоровна легла спать чуть меньше час назад, а мы продолжили смотреть новогодние передачи, опустошая бутылки с шампанским. — Я всегда рыдаю, когда вижу его.