Красный песок стекал с покрывала на пол – часы, отмеряющие время грандмастера. Я смотрел в зрачки умирающего мага и понимал: не врет. Скорее всего, цербер выбрался сам. Одна из тех случайностей, что порой встречаются на нашем пути…

– Ладно, – нехотя признал я, – верю. Тогда объясни, что случилось с Литницким на самом деле? Чупакабрасы трусливы. Чтобы прогнать тварь, ему стоило крикнуть или хлопнуть в ладоши.

– Я немного помог боевой магией. – Мое выражение лица говорило само за себя, так что он обозлился: – Ну что смотришь?! У Литницкого более двухсот поводков! Двести тридцать, понимаешь?!! Если бы он догадался – Светке не жить! – Он опустил взгляд. – Да и мне самому, если честно, он мешал… Силищи – пол-Ведена спалить можно, а мораль – средневековая. Азиатская!

– А Марченко?

– Он так, мелкая сошка… Под раздачу попал. Хотя тоже – сто сорок четыре поводка.

Я мысленно присвистнул. Учитель с большой «У» действительно любил школу: с такой силой он мог безбедно прожить, накладывая какие-нибудь простенькие, но мощные заклинания. Снег чистить или мусор сжигать файрболами. Работа непыльная, а платят щедро.

– Ты пойми: все эти чудовища, дзайаны-сотенцы – они же мир калечат! Ты не видишь этого, а я вижу!

– Что ж ты с себя не начал, святоша? – усмехнулся я. – У самого-то сколько поводков?

– Двадцать четыре.

Ухмылка сама сползла с губ. С двадцатью четырьмя поводками накладывать те чары, что я видел?

Рядом со мной – гений от магии.

И этого гения скоро не станет.

Потому что Людей умирает от перерасхода маны. Заклятья выпили все его резервы и принялись жрать тело. А все оттого, что щепетильность не позволила ему когда-то набросить лишний поводок, лишить кого-то судьбы.

Какая все-таки глупая штука эта жизнь…

Что-то грохнуло, и пейзаж за окном изменился. Чара «Мой дом – моя крепость» ослабевала. Резиденция давно рухнула; когда Людей умрет, заклятие плавно опустит кабинет на груду обломков, и мы сможем выбраться.

Языки празднично-алой пыли жадно доедали тело

грандмастера.

– Бумаги в ящике шкафа, – с трудом проговорил он. – И вот еще… наклонись…

Я нагнулся к лицу умирающего. В ноздри ударил запах старых подпорченных пряностей: корицы и мускатного ореха.

– Когда… встретишь господина мертвых… передай…

Лицо мага разгладилось, внезапно помолодев, а потом рассыпалось буддистской мандалой. Поверх материка Гондваны лежал новый материк – из алого песка.

– Прощай, господин Людей, – одними губами прошептал я. – Прощай, и пусть дороги магов приведут тебя в мир, где тебе будет хорошо. Где ты сможешь творить в полную силу, не оглядываясь на завистников и убийц.

Я решительно смахнул с покрывала песчаную мандалу. На душе стало радостно и легко.

Да, так будет правильно.

Я вытащил из шкафа бумаги, о которых говорил Людей. Полные списки Порогов и Замков Истени… Фактически я держал в руках историю заговора ассасинов. Вот только самого ордена уже не существовало.

Мыльным пузырем, сорвавшимся с кончика соломинки, кабинет заскользил вниз. Я положил актрисе руку на плечо:

– Варечка, собирайся. Нам пора.

Девушка посмотрела на меня вопросительно:

– Я немножечко не дочитала… Можно я возьму эту книжку?

И, подумав, ответила сама себе:

– Теперь можно.