– Ой! – Света запоздало отдернула руку. На ладони насмешливо расплылись черные полосы. Возмущенно пискнув, дзайана достала носовой платок и принялась оттирать краску.

Из домика так до сих пор никто и не вышел.

Я нагнулся к калитке, чтобы осмотреть сетку.

– Эге, – проворчал я себе под нос. – Похоже, у Вениамина недавно умерла жена.

Дзайана посмотрела на меня с восхищением:

– Неделю назад. Он, что, тебе рассказывал?

– Нет, но… – Я забрал у Светы изгаженный платок, обернул черный прут и подергал. – Но забор ухожен, петли смазаны, грядки по линеечке. А калитку вчера красили водоэмульсионкой. Знаешь, перед тем, как соваться с кисточкой, краску перемешать надо. Тот, кто красил, собрал всю олифу сверху и размазал по прутьям. Значит, никогда этим раньше не занимался.

Восхищение в Светкином взгляде зашкаливало все мыслимые границы:

– Здорово! Круче Шерлока Холмса!

– Стараемся. – Придав себе скромный вид, я распахнул калитку. – Прошу, сударыня!

Мы двинулись к садовому домику. Поникшие хризантемы качались нам вслед, стряхивая с растрепанных лепестков росу. Пахло яблоками и разрытой сухой землей. В компостной яме зеленела изломанная кабачковая ботва.

Взявшись за ручку двери, Света в нерешительности остановилась.

– Все-таки странно… Куда же Викуха запропастилась? Вон ее ошейник лежит…

Действительно странно! Сердце подсказывало мне, что дело неладно. Да и сгустившаяся над участком тишина начала действовать на нервы.

– Подожди здесь, – я отстранил свою спутницу, – я пойду первым.

– Нет, я!

Но было поздно: я уже взялся за ручку. Дверь широко распахнулась, впуская нас в обиталище дзайана.

В домике стоял тот особенный удивительный дух, что накапливается в местах, где живут старики. Вонь лекарств и старой ветоши, ароматы сушеных трав и древней пыли. Спроси меня, как пахнет время, я не колеблясь назвал бы этот запах.

Сама обстановка располагала к поиску кладов. Круглый оловянный бок печки, газовая плита, заставленная выскобленными до царапин алюминиевыми кастрюлями. Стол у окна, заваленный тряпьем диван, древний шкаф. Шкаф заполняли подшивки журналов прошлого тысячелетия, ветхие книги, пустые лекарственные пузырьки в липких потеках.

На полу свивались длинные пряди тонких волос. Если присмотреться, становилось ясно, что шерстью усыпано все: плита, подоконник, шкаф. Собаку здесь вычесывали, что ли?..

Я присел на корточки и коснулся одной пряди. Та растаяла прямо в пальцах, оставив после себя поблескивающую слизь.

– Ну что? Что там?! – приплясывала от нетерпения Света.

– Плесень. – Я вытер руки о штаны. – Следы искать бесполезно: она скоро исчезнет.

Куча тряпья на диване заворочалась, застонала. Мы бросились к ней:

– Деда! Ты?!

– Вениамин Серафимович?!

Куча отозвалась протяжным вздохом, сделавшим бы честь самому Кентервильскому привидению. Неудивительно, что я принял старика за тряпье… Со дня нашей встречи для меня прошел день. Для Вениамина – лет двадцать. Удивительно, как он вообще протянул до нашего появления.

– Дед Вень, что случилось?!

От одежды огородника несло заброшенным подвалом. Полуоторванный воротник завернулся, обнажая серповидную рану на старческой груди. Края ее успели набухнуть и почернеть. От раны во все стороны расплывалось багровое пятно.

Так, так… Непостижимый и загадочный зверь чупакабрас побывал здесь раньше нас. Я почувствовал, как меня охватило веселое возбуждение, означавшее, что я встал на след.

– Света, водички, – приказал я. – И быстренько!

Та опрометью бросилась к плите. Загремели, ссыпаясь со стола, кастрюли. Пластиковый стаканчик в ее пальцах смялся, выплескивая колу на мои джинсы; ткань сразу же прилипла к телу.

Пить Вениамин Серафимович оказался не в состоянии. Я поддерживал ему голову, а Света тыкала в губы пластиковым стаканчиком, бестолково разливая питье. Руки ее дрожали. Я отобрал стакан и принялся поить старика сам.

– Звери… – прошелестел тихий голос. – Звери из тени…

– Подушку! – решительно приказал я Свете. –  Одеял!

Подушка скоро нашлась: она завалилась в щель между диваном и стеной. Я устроил старика поудобнее, укутал несколькими одеялами. Его колотила дрожь, несмотря на то что печка еще не успела остыть.

– А теперь вызывай «Скорую», милая. И побыстрее.

Света кивнула и отчаянным жестом, словно делая харакири, рванула застежку рюкзачка. На стол полетели книги, косметичка, трамвайные билеты, ручки, разномастные фломастеры. Отыскав мобильник и крохотный бубен, девушка бросилась вон из домика.

– Викуху съели… – прошептал старик. – Игорь, на вас надежда… Таблеточка… в кармашке…

Я деловито приступил к мародерству. В кармане старого дзайана нашлась лишь измочаленная пачка валидола. Увидев ее, Литницкий страдальчески прикрыл глаза. Ладно, попробуем еще. Ага. Квитанция, сложенный вчетверо тетрадный лист, пергаментный пакетик. В нем – что-то круглое, белое.

Таблетку пришлось размочить в коле. Умеют же устроиться господа маги! На серой коже умирающего вспыхнул румянец. Глаза заблестели, морщины разгладились – дзайан выглядел свежим и цветущим, как манго на ветке! Я с восхищением покрутил головой.

С улицы доносились шаманские завывания и грохот бубна.

– «Скорая» сейчас будет, – отрапортовала Светка. заглядывая в дверь. – Я ее по школе вызывания хастнула! У меня девятый уровень!

И укоризненно посмотрела на старика:

– Ну что, дед Вень, допрыгался?! А ведь говорила тебе!

– Прости, внуча, дурака старого!.. – пробормотал тот. – Отныне буду тебя слушать.

– Ладно, – смягчилась та. – Листы при тебе?

– В бумажнике… Остальные у Марченко…

– У Алексея Петровича? – уточнила девушка. В глазах ее горел азарт охоты.

Старик дернулся:

– Внучка! Все отдам, только спаси!

«Вениамин – глава рода, – вспомнилось мне кстати. – Присвоил белые листы дома Литницких…»

Так-так-так… Разрешения на поводки, фактически монополия на силу и чудеса… А девчонка молодец! Не так проста, как могло бы показаться!

Света зыркнула на меня разозленной кошкой. Ладно, решил я, у моей замечательной спутницы дела родственные, семейные, чужим встревать не след.