Настала Одиннадцатая луна. Во Дворце одно за другим проходили торжественные празднества, доставлявшие немало забот дворцовым прислужницам. Они то и дело обращались за советами к новой своей начальнице, поэтому в Западном флигеле в те дни царило необычайное оживление. К величайшему огорчению госпожи Найси-но ками, Удайсё теперь даже в дневное время оставался в ее покоях, прячась от прислуживающих дам. Надобно ли сказывать о том, каким разочарованием был этот союз для принца Хёбукё и прочих?

Сахёэ-но ками печалился еще и потому, что имя младшей сестры его, госпожи Северных покоев в доме Удайсё, стало достоянием людской молвы. Однако же ему ничего не оставалось, как смириться. Да и в самом деле, разумно ли было теперь кого-то винить?

Удайсё, всегда пользовавшийся в мире славой человека благонравного и благоразумного, не способного на сумасбродства, теперь словно переродился. Как будто, отдав сердце девушке, он вдруг впервые ощутил вкус к жизненным удовольствиям. Когда приходил он к ней вечером и уходил на рассвете, дамы наперебой восторгались великолепием его наряда и изысканностью манер. Однако сама госпожа утрачивала в его присутствии всю свою жизнерадостность. Глубокое уныние, отражавшееся на лице ее, ясно говорило о том, что не по душе ей этот союз. Со стыдом представляя себе, что должен думать теперь о ней Великий министр, вспоминая, сколько искренней нежности было в посланиях принца Хёбукё, она еще больше тяготилась присутствием Удайсё и обращалась с ним весьма сурово.

Наконец-то все, кто принимал такое участие в юной госпоже из Западного флигеля, получили возможность убедиться в том, что их подозрения были лишены оснований и что за Великим министром нет никакой вины. «О, я никогда не обнаруживал склонности к случайным, недозволенным связям», – думал Гэндзи, вспоминая былые увлечения.

– Вот видите, – не преминул сказать он госпоже Мурасаки, – а ведь, наверное, и вы сомневались во мне.

«Теперь тем более не следует поддаваться искушению», – решил Гэндзи, но не так-то просто было заставить себя отказаться от той, к которой еще совсем недавно сердце его влеклось с такой неодолимой силой, что, казалось, готовы были рухнуть последние преграды.

Однажды днем, когда Удайсё куда-то уехал, Великий министр зашел в Западный флигель. Удрученная столь скорой и неожиданной переменой в своей жизни, госпожа Найси-но ками постоянно чувствовала себя больной и редко бывала в хорошем расположении духа. Однако же, узнав о приходе Великого министра, нашла в себе силы подняться и побеседовать с ним через занавес.

Гэндзи проявлял необычную для него осторожность и держался куда церемоннее, чем прежде, стараясь касаться в разговоре лишь самых общих предметов. Постоянно видя рядом с собой человека вполне заурядного, ограниченных способностей, юная госпожа смогла наконец в полной мере оценить достоинства Великого министра и теперь, глядя на него, печально роняла слезы. Ей было стыдно, неловко. Ведь еще совсем недавно она и помыслить не могла, что ее жизнь так внезапно изменится. Постепенно разговор стал более доверительным. Министр сидел, облокотясь на стоящую рядом скамеечку, и время от времени заглядывал за занавес.

Бледное, осунувшееся лицо Найси-но ками казалось ему необыкновенно привлекательным. Ее нежные черты словно стали еще нежнее, и Гэндзи снова пожалел о том, что согласился отдать ее другому.

Увы, трудно было предвидеть… – всхлипывая, проговорил он, и лицо его в тот миг было таким прекрасным, что дрогнуло бы самое суровое сердце. Смущенно потупившись, Найси-но ками отвечала:

– Что за неразумное желание! – улыбнувшись, сказал министр. – Разве есть средство миновать эти три переправы? Единственное, чего желал бы я, – перевести вас самому, крепко держа за руку. Впрочем, если говорить всерьез, – добавил он, – вы, наверное, успели понять, что более безобидного и доверчивого глупца, чем я, трудно сыскать в этом мире. Надеюсь, хоть теперь…

Заметив, что этот разговор явно неприятен госпоже Найси-но ками: «Не поздно ли?..», министр поспешил заговорить о другом.

– Я полагаю, что мы не вправе пренебрегать желанием Государя, поэтому мне представляется совершенно необходимым перевезти вас во Дворец хотя бы на некоторое время. При том, что господин Удайсё считает вас теперь своей личной собственностью, вам будет чрезвычайно трудно исполнять придворные обязанности. Все сложилось совершенно не так, как я предполагал, но, поскольку министр со Второй линии доволен, мне вряд ли стоит проявлять беспокойство.

Слушая его, госпожа Найси-но ками молча заливалась слезами, растроганная и одновременно смущенная. Видя ее в таком унынии, Великий министр из жалости к ней не позволил себе никаких вольностей и лишь объяснил, как следует вести себя во Дворце и в чем будут заключаться ее обязанности. Судя по всему, он готов был любыми средствами отдалить ее переезд в дом супруга.

Удайсё же, недовольный решением Великого министра, дал свое согласие лишь потому, что рассчитывал прямо из Дворца, где Найси-но ками проведет несколько дней, перевезти ее к себе. Необходимость тайно посещать супругу была ему внове и казалась крайне обременительной, поэтому он с воодушевлением принялся приводить в порядок свое запущенное жилище, распорядился, чтобы вычистили покои, обновили убранство. При этом он совершенно не замечал, как удручена происходящим госпожа Северных покоев, и даже на детей, которые были прежде столь милы ему, не обращал никакого внимания.

Люди мягкосердечные, обладающие чувствительной душой, при любых обстоятельствах стараются прежде всего щадить чувства окружающих, однако Удайсё, будучи человеком своенравным, не желал считаться ни с кем, в том числе и со своей первой супругой. Она же была не из тех женщин, которыми можно легко пренебречь. Ее отец, принц Сикибукё, принадлежавший к высшей столичной знати, дал дочери воспитание, сообразное ее полу и званию. В свете о ней отзывались весьма благосклонно, к тому же она была хороша собой. Но, к несчастью, уже много лет преследовал ее на редкость упорный дух, и часто, вовсе теряя рассудок, она лишалась человеческого облика, что скорее всего и послужило причиной охлаждения к ней супруга. Однако до сих пор не находилось никого, кто дерзнул бы посягнуть на ее положение в доме Удайсё, и только теперь, когда его сердцем завладела дочь министра Двора – прекраснейшая из прекрасных, к тому же оказавшаяся неповинной в том, в чем ее подозревали… Мудрено ли, что Удайсё совсем потерял голову?

Услыхав о намерениях зятя, принц Сикибукё сказал:

– Хорошо, если для вас найдется хоть какой-нибудь жалкий уголок в доме, когда он перевезет к себе эту молодую, блестящую особу. Над вами станут смеяться! Нет, пока я жив, я не позволю моей дочери позорить свое имя!

Приведя в порядок Восточный флигель своего дома, он готов был немедленно перевезти дочь к себе, но ее одолевали сомнения. Хотя и родным был для нее этот дом, могла ли она вернуться туда и, открыто признав, что пришел конец ее казавшемуся таким прочным супружеству, вверить себя попечениям отца? От тягостных мыслей рассудок ее помрачился, и она слегла.

От природы супруга Удайсё была кроткого, миролюбивого нрава, простодушная, словно дитя. Однако частые приступы безумия отвращали от нее близких. В покоях ее царил невообразимый беспорядок, одевалась она небрежно, подчас просто неопрятно, вид имела угрюмый и мрачный. Ей ли было соперничать с окруженной изысканнейшей роскошью Найси-но ками? Впрочем, не так-то легко разорвать столь давние узы, и в глубине души Удайсё до сих пор жалел ее.