Об этом факте Рерих узнал позднее (из письма Грабаря). «Вдвойне я… порадовался. Во-первых, Алексей Максимович высказывал мне много дружества и называл великим интуитивистом. Во-вторых, семь картин „Красного всадника“ — Гималайские, и я почуял, что в них Алексей Максимович тянулся к Востоку».
Имя Горького нередко возникает в статьях и выступлениях Рериха, в обстановке, подчас накаленной и враждебной. В Шанхае он читает эмигрантам лекции о русском искусстве и литературе. В ряду великих русских писателей он упоминает Горького. Гул негодования катится по залу. Рассказывая об этом случае, художник говорит, что это было человеконенавистническое рычание.
Но для Рериха имя Горького прочно и ярко утвердилось в пантеоне всемирной славы. В статью, посвященную памяти Горького, он включает близкие ему по духу слова Ромена Роллана об их общем великом друге:
«Горький был первым, высочайшим из мировых художников слова, расчищавшим пути для пролетарской революции, отдавшим ей свои силы; престиж своей славы и богатый жизненный опыт… Подобно Данте, Горький вышел из ада. Но он ушел оттуда не один. Он увел с собой, он спас своих товарищей по страданиям».
5
«Случалось так, что Горький, Андреев, Блок, Врубель и другие приходили вечерами поодиночке, и эти беседы бывали особенно содержательны. Никто не знал об этих беседах при опущенном зеленом абажуре. Они были нужны, иначе люди и не стремились бы к ним. Стоило кому-то войти, и ритм обмена нарушался, и торопились по домам. Жаль, что беседы во нощи нигде не были записаны. Столько бывало затронуто, чего ни в собраниях, ни в писаниях никогда не было отмечено».
Действительно, жаль, что не были зафиксированы эти «беседы во нощи». Даже по отдельным, отрывочным записям подчас воскресает такая яркая картина, с такими живыми подробностями, которые память, увы, не всегда сохраняет. Например, из коротенького очерка Рериха о Леониде Андрееве выясняется забавная сторона их общения. Оказывается, писатель Леонид Андреев говорил главным образом о своей живописи, а художник Николай Рерих — о своих литературных трудах. Обнаружив «такую необычную обратность суждения», собеседники от души смеялись над собой.
А Блок? «Помню, как он приходил ко мне за фронтисписом для его „Итальянских песен“, и мы говорили о той Италии, которая уже не существует, но сущность которой создала столько незабываемых пламенных вех». Тогда в журнале «Аполлон» готовились к печати «Итальянские стихи» Блока. Они были опубликованы в четвертом номере журнала за 1910 год вместе с рисунком Рериха, сделанным сухой кистью и тушью. За этим рисунком и пришел к художнику Блок.
Опираясь на стихи Блока и учитывая характер собеседников, можно с какой-то степенью достоверности судить о содержанииих разговора. Главная «незабываемая пламенная веха» — это, конечно, эпоха Возрождения. Для обоих она олицетворялась могучей фигурой Данте.
Лишь по ночам, склонясь к долинам,
Ведя векам грядущим счет,
Тень Данте с профилем орлиным
О новой жизни мне поет.
В «Итальянских стихах» Блока находит неожиданный отзвук знаменитая теория перевоплощения, корни которой уходят в древние философско-поэтические восточные учения, в те годы увлекавшие Рериха.
Слабеет жизни гул упорный.
Уходит вспять прилив забот.
И некий ветр сквозь бархат черный
О жизни будущей поет.
Очнусь ли я в другой отчизне,
Не в этой сумрачной стране?
И памятью об этой жизни
Вздохну ль когда-нибудь во сне?
Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,
Купец, рыбак иль иерей
В грядущем мраке делит ложе
С грядущей матерью моей?
— Почему-то всегда случалось, — говорит Рерих, — что общения наши всегда бывали какими-то особенными.
На вопрос Рериха, почему он перестал посещать модное в интеллигентских кругах Петербурга религиозно-философское общество, Блок отвечал кратко: «Там говорят о Несказуемом». Впрочем, этот лаконичный ответ имел внушительное добавление: пьесу «Балаганчик», где поэт беспощадно развенчал претенциозные мистерии русских теософов.
Документов, где Блок говорит о Рерихе, сохранилось немного. Но они весомы и показательны. Вот телеграмма, присланная поэтом в юбилей Рериха в декабре 1915 года:
"Горячо поздравляю любимого мною сурового мастера.Александр Блок ".
Вот письмо "редактору журнала «Аполлон» Сергею Маковскому. Маковский просил у Блока на некоторое время рисунок Рериха к «Итальянским стихам» для нового воспроизведения в печати. Блок пишет:
«Многоуважаемый Сергей Константинович! Рисунок Н. К. Рериха вошел в мою жизнь, висит под стеклом у меня перед глазами, и мне было бы очень тяжело с ним расстаться даже на эти месяцы. Прошу Вас, не сетуйте на меня слишком за мой отказ, вызванный чувствами, мне кажется, Вам понятными. Искренне Вас уважающий Александр Блок».
Чтобы понять всю значимость такого отношения Блока, надо вспомнить, какою высокой и строгой мерой мерил он искусство. Артистка Театра Комиссаржевской Веригина (она участвовала в постановке «Балаганчика» Блока) рассказывает:
"Когда я по привычке делилась с поэтом впечатлениями от прочитанного талантливого произведения, он неизменно говорил:
— Да, но ведь это не имеет мирового значения".
Для Блока представляло ценность лишь то, что «имеет мировое значение».
Живопись Рериха и стихи Блока соприкасаются на самых жгучих точках современного им бытия. В озареньях и предчувствиях они прозревают наступление нового мира. Они не только предвосхищают его (это еще полдела, и другие предвосхищали его, да только впадали от этого в отчаянье), но и принимают грядущие события с твердой душою. Они приветствуют их.
«В пене океанских волн каждый неопытный мореход находит хаос и бесформенное нагромождение, — пишет Рерих, — но умудренный опытом ясно различает и законный ритм и твердый рисунок нарастания волны. Не то же ли самое и в пене смятения народов? Так же было бы недальновидно не различать гигантских волн эволюции».
В поэме Блока «Двенадцать» некий вития «говорит вполголоса»:
"— Предатели!
— Погибла Россия!"
Весь энергический строй и утверждающий пафос поэмы служат ответом насмерть перепуганному кликуше. Не погибла Россия! Погибла — «кондовая, избяная, толстозадая»! И как тут не вспомнить Рериха: «Поверх всяких России есть одна незабываемая Россия».
6
"К черным озерам ночью сходятся индийские женщины. Со свечами. Звонят в тонкие колокольчики. Вызывают из воды священных черепах. Их кормят. В ореховую скорлупу свечи вставляют. Пускают по озеру. Ищут судьбу. Гадают.
Живет в Индии красота.
Заманчив Великий Индийский путь".
Это написано Рерихом в 1913 году. Художник вынашивает планы научной экспедиции в глубины Азиатского континента. Гипотеза о единых корнях индийской и русской культур требовала основательных доказательств и подтверждений фактами. Рерих полагал, что изучение Индии даст соответствующий материал. Откладывать на долгий срок это изучение нельзя, ибо надо считаться с возможностью, что далекая от индийских традиций английская культура сотрет или обезличит многое из того, что нам близко.
Первая мировая война помешала планам художника. Поэт Рерих пишет в стихотворении «Послан»:
Не подходи сюда, мальчик.
Тут за углом играют большие,
кричат и бросают разные вещи,
Убить тебя могут легко.
Людей и зверей за игрою не трогай.
Свирепы игры больших,
на игру твою непохожи.
Это не то, что пастух деревянный
и кроткие овцы с наклеенной шерстью.
Подожди — игроки утомятся, —
кончатся игры людей,
и пройдешь туда, куда послан.
