Внезапно ему стало до жути интересно: что там за этой тишиной? Неужели настоящие немцы? А как по-немецки: «Я командир Красной Армии, и я ничего говорить вам не буду!..»? Неужели правда: один шаг — и все?.. А, будь что будет! Как это в «Герое нашего времени»? Фаталист… Русская рулетка — заложил патрон в барабан револьвера, крутанул, приставил к виску — и… пан или пропал!.. В конце концов, чего хорошего знал он в этой жизни? Скандалы с бабой-Нёней, ругня с соседями в тесной квартире, тоскливое существование в Ленинграде, друзей всех раскидало неизвестно куда… Любви настоящей нет… Все он уже видел, ничего стоящего не было и не будет… И тут возникло круглое некрасивое лицо с добрыми умными глазами, лысый череп… Юрий услыхал знакомый мягкий голос, который напевал «тотль-то, тотль-то…» Дурацкую песенку… Когда это было? Пятнадцать (шестнадцать, семнадцать) лет назад?.. Отец… Совсем еще недавно они вместе пилили сосну у них на даче… Немцы не любят евреев, сажают в концлагеря, вынуждают говорить про самих себя: «я грязная еврейская свинья». Как того профессора из романа Вилли Бределя… Но Юрий ведь не похож. И у него нет обычного для иудеев признака… Зато отец похож… Нет, он все-таки здорово пьян. Ни капли не протрезвел за дорогу… И воды, так хочется воды… Полцарства за стакан воды…

Юрий вошел в деревню. Одна длинная улица, заборов нет. Какая-то бабка копошится возле избы.

— Что за деревня? — спросил Юрий.

Бабка разогнулась и оказалась совсем не старухой.

— А ты откуда будешь?

— Да вот иду в штаб, заблудился немного. Пить хочется… Немцев нет?

— Сейчас пойду спрошу, — непонятно сказала она и быстро скрылась в доме.

Начинается, — подумал Юрий с каким-то безразличным интересом. Больше всего хотелось, чтобы женщина вынесла ковшик с водой.

Она вышла, но без ковшика, с нею был крепкий по виду старик, еще одна женщина и мальчик, который сразу побежал вглубь деревни.

— Говоришь, в штаб идешь? — спросил старик. — А в какой?

Юрия стала злить эта ситуация: что они ему допрос устраивают? Про немцев не говорят, пить не дают.

— В штаб армии, — сказал он. — Я оттуда. — Говорить было тяжело, он не узнавал своего голоса. — Немцы далеко?

— Не близко. Тут все свои. А тебе кто нужон?

— Я ж говорю, штаб! Документы, что ли, показать?

— А и покажи.

— Пить дайте! Все пересохло. Тараньку ел.

Стоявшие рядом с ним переглянулись. Дед подошел поближе, вгляделся.

— Да ты вроде выпивши?

— Выпивши, выпивши… В артдивизионе угостили. Перебрал немного.

— Ну, если выпивши, то наш, — решительно сказал дед. — Манька, поди скажи, не надо людей беспокоить… Мы уж подумали, шпиён какой, в особый отдел заявить хотели.

— Вот мне туда и надо, где особый отдел, — сказал Юрий. — В штаб армии…

Вторая женщина уже принесла воды, он никак не мог оторваться от ковшика.

Штаб армии, как он мог понять из объяснений, был не очень далеко, но надвигалась темень. Ему предложили заночевать, он согласился, поел со всеми картошки, выпил какого-то жуткого самогона с керосиновым запахом, после чего стало легче.

Назавтра он благополучно добрался до штаба, где его отсутствие, как и присутствие, почти не замечалось, потому как и не требовалось.

5

Шестого ноября 1941 года верховный главнокомандующий Сталин сообщил всей стране, что наши войска потеряли к этому времени 350 тысяч убитыми и 378 тысяч пропавшими без вести — то есть 728 тысяч человек. А немцы, по данным родного Иосифа Виссарионовича, не досчитались убитыми, ранеными и пленными четырех с половиной миллионов солдат и офицеров.

Начальник германского генерального штаба Ф.Гальдер докладывал в те же дни Гитлеру, что к 7 ноября того года потери немцев на советском фронте составили 145 тысяч убитыми и 29 тысяч пленными, — то есть 174 тысячи.

Первые данные отличаются от вторых всего на 4 миллиона 326 тысяч или почти в 26 раз.

Кому верить больше: вождю прогрессивного человечества или генералу — решать не мне. Но по недавно рассекреченным сведениям только в вяземском «котле» в октябре 41-го немцы захватили 655 тысяч пленных, о которых товарищ Сталин как-то подзабыл. А ведь был еще брянский «котел»… Впрочем, пленные для вождя не существовали — все они были предатели и вообще не люди.

А вот еще цифры, ставшие известными недавно. За первые шесть месяцев и девять дней войны (с 22 июня по 31 декабря 41 года) Советский Союз потерял 4 миллиона 473 тысячи 820 человек, из них в плен попало 2 миллиона 335 тысяч.

Теперь о московском наступлении (5 декабря 1941 года — 7 января 1942-го).

Западный фронт состоял из 50-ти стрелковых, 3-х танковых, 16-ти кавалерийских (зачем так много лошадей?) дивизий, из 16-ти стрелковых бригад, 2-х воздушно-десантных, 22-х танковых бригад. Численность войск — 748000 человек. Потери — 101 тысяча убитыми и 160 тысяч ранеными, всего — 261 тысяча. (Примерно 25 % от общего состава.)

Но это только один фронт из трех и только за один месяц. Если считать, как теперь пишут историки, что московская битва окончилась не в январе, а в апреле 42-го, то по тем же засекреченным еще недавно данным наши потери в ней составляют 2 миллиона 300 тысяч человек.

А победа? Она была. Но местного характера и больше всего морального свойства. Что, конечно, имело громадное значение. Однако… какой ценой? Хотя известно из песни одного достойного человека, что мы «за ценой не постоим…» Хорошо, «не постояли». Но на правду-то, по крайней мере, могли рассчитывать?

Нет, не могли. И, поскольку гордиться при таких жертвах и потерях нашим генералам и маршалам вроде бы нечем, создавались туманные лубочные картинки общего подвига, а конкретные факты сводились к смелым и отчаянным действиям одиночек-снайперов (Мария Поливанова), одиночек-партизан (Зоя Космодемьянская), отдельных пулеметных расчетов и стрелковых взводов, или к непонятному мне уже тогда безнадежному противостоянию двадцати восьми бойцов и командиров целой немецкой танковой колонне… Возникал вопрос, чреватый опасными последствиями для спрашивающего: где же были остальные войска, почему 28 храбрецов должны были заменять собой целый батальон или бригаду?..

То же происходило и во время финской кампании 39-го-40-го годов: страшные односторонние потери и полное их замалчивание. То же было и в прошлые века: русская армия всегда несла наибольшие потери — и относительные, и абсолютные. (Достаточно вспомнить «битву народов» под Лейпцигом в 1813 году.)

До второй мировой войны создалось твердое убеждение, среди военных тоже, что мы противника (немца, японца — любого) шапками закидаем. Под Москвой, и не только там, мы закидали его трупами наших бойцов и командиров…

Впрочем, что говорить о войне — а до нее? А после?.. Трупы умерших от голода на Украине, погибших в междоусобной бойне, на принудительных работах, расстрелянных и замученных в концлагерях, в тюрьмах…

Пепел сожженного отца, как мы знаем из книги нашего детства, долгие годы стучался в сердце Тиля Уленшпигеля. А в наши сердца?.. Можно ли в них достучаться?

ГЛАВА VIII.

 Юрий и некий инженер Талмудовский. Последняя встреча с отцом. «Лучший друг» писателя Симонова… «Кошка, скажи этой дуре…» Майор очень хочет Юрия… Поездка в Иран. Мелкие военные передряги. Юрий становится «властителем» 70-ти живых душ и 50-ти автомашин. Бывший Левьер — ныне просто Мерсье… Пронесло!.. Слово «геноцид» тогда не знали

1

Да, вы правильно догадались: Юрий не слишком долго задержался в штабе 11-й армии на не вполне понятной ему, но упорно существующей в штатном расписании должности помначальника автоотдела. В апреле 42-го его опять вызвали в Москву и он получил новое назначение — на этот раз далеко от родных мест: аж в Тбилиси, в штаб Закавказского фронта… Должность? Помнач… (ну, никак не уйти от этого «пом»!) отдела. Опять, наверняка, сводки, бумажки, телефоны…