– Но кого?! – стенали неправдисты, не находя вокруг себя и уж тем более среди себя достойного лидера.

– Вообще-то я готов, – скромно потупившись, заметил председатель местного парламента.

– Ты?! Да ты… Да у тебя фамилия знаешь какая!

– Ну и что, подумаешь, фамилия! Зато умище, умище…

– Да ты сам свое название вслух выговорить не можешь!

– Отчего же, очень могу: Руслан-Имран-Хасбулат-Абдул-Об стул-Табурет!

– Ааа, – безнадежно махнули рукой неправдисты. – Сиди уж, серый кардинал. Нам местного надо!

Тут-то их воспаленный, затуманенный мщением взгляд упал на сапог.

– Братцы, сапог! – воскликнул самый хитрый из неправдистов. – Ей-богу, сапог!

– Так он же на нем…

– Ну и что? Сейчас на нем, а будет на нас! Он же не левый, не правый – нового образца… Гляди, наблистили как, – сияет что твой двугривенный! Ну-ка, тащи его!

И, подкравшись к царьку, почивавшему на лаврах, неправдисты вместе с дружественной им частью депутатов подхватили сапог за каблук и общими усилиями – хэк! хэ-э-эк! – стянули его с царственной ноги. И стал сапог служить делу патриотизма, как прежде служил делу демократии. Натянул его на басурманскую свою ногу Абдул-Об-стул-Табурет и стал им топать перед собранием:

– Вот так раздавлю я неверных! Вот так покажу я узурпатору!

– И жидов! – кричала оппозиция.

– И жидов, конечно, жидов! Чпок, чпок – всех перечпокаю!

– И телевидение!

– А конечно, телевидение! Наденем наш сапог на Останкинскую телебашню, чтоб не показывала чего не след!

– Господин вашество! – хором запричитали помощники. – Пробудитесь, отец родной! Вы слышите: грохочут сапоги!

– А, где, что! – встрепенулся царек. – Где мой это… ну этот-то, правая нога моя!

– Его стащили, вашество! – выли перепуганные помощники. – Позорно стащили!

В одном лапте, полубосой и заспанный, отправился царек стыдить свою обувь:

– Ай-яй-яй, а еще боевой сапог! Ты же мне присягал!

– Никак нет, – отвечал сапог, у которого прорезался дар речи. – Я присягал Отечеству.

– Так я и есть твое Отечество, дурной твой каблук!

– Никак нет, мое Отечество есть тот, на которого я надет.

– Тьфу ты, черт, – почесался царек. – Так я ж тебя на кол надену, кирзовая душонка.

Царек был крут и с оппонентами разбирался живехонько: не прошло и часу, как патриотической оппозиции, засевшей в парламенте, отключили свет, газ, воду и электричество, а также забили канализацию: ни тебе чайку поставить, ни, извиняюсь, наоборот. А это последнее очень скоро понадобилось патриотической оппозиции, потому что к парламенту пришли танки и начали предупреждающе рычать. У Абдул-Об стул-Табурета вспотели ноги, и сапог очень быстро это почувствовал.

– Батюшки! – заорал он. – Я все понял! Я его знаю, чать не один год он меня на себе таскал! ОН НАШЕЛ СЕБЕ ДРУГОЙ САПОГ!

Сообразить это было нетрудно – топот нового сапога по кличке Грач, прозванного так за свою черноту и беспросветность, уже вовсю раздавался по кремлевской брусчатке.

– Пли! – кричал Грач, почувствовав, что от того, как он будет сейчас плить, зависит то, сколько ему будет можно в ближайшие годы. – Топчи! Рррви!

– Братцы! – закричал сапог, выбегая на крышу парламента и размахивая голенищем. – Братцы, летите сюда, боевая авиация! Прихватите побольше женщин и детей – пускай они нас прикроют своими телами!

Но в ответ на все его призывы только залп грохнул из танка, и патриотическая оппозиция в панике залегла на полы. Часть неправдистов уходила через коллекторы, другая выходила с поднятыми руками. Сапога схватили на крыше, повязали и отвезли в Лефортово, где он стал размышлять о присяге и понял наконец, что поступил неправильно.

– Я осознал свою ошибку! – отстукивал он по стене, чтобы услышала охрана. – Я понял, что если ты на ком надет, так за того и держись!

– Ну что, вашество? – доложила охрана царьку. – Сапога-то, может, выпустим? Он же безвредный… пал жертвой заблуждения… неодушевленный предмет, что вы хотите.

– И то сказать, – кручинился глава. – Удобный был… А он осознал?

– Осознал, вашество! Говорит, что верней раба у вас таперича не будет!

– Ладно, – вздохнул царек. – Прощаю. Он пуганый, будет мой навеки. Мне верные люди… то есть вещи… чрезвычайно нужны!

И сапог извлекли из «Лефортова» и привезли перед царьковы очи.

– Что это ты будто покраснел? – спросил царек. – Опять, что ли, прокоммунистические симпатии?

– Никак нет, исключительно от стыда…

– То-то. Прощаю. Служи мне исправно и больше чтоб ни-ни! – И сапог надели на целую область. Область была выбрана сравнительно недалеко от Москвы, чтоб сапог оставался под присмотром, небогатая и негордая, ко всему привычная. Поначалу она даже обрадовалась:

– Ну, этот-то у нас порядку наведет!

Сапог снова присягнул царьку на верность, заявив во всеуслышание:

– Господа-товарищи! Между человеком и сапогом чего не бывает. То он меня вляпает, извините, в навоз, то я ему жму, извиняюсь, до мозолей. Но вообще-то живем мы душа в душу и ходим теперь исключительно в ногу!

Очутившись удельным князьком, сапог прежде всего потребовал себе новую стельку:

– Старая надоела, – объяснил он помощникам. – Нам, губернаторам, новые стельки положены.

– Постыдись, старый, – уговаривали сапога боевые товарищи. – Седина в голенище, а бес в подметку! Подумай, вместно ли тебе, старому сапогу, с новой стелькой прилюдно якшаться!

– Папрашу не учить! – воскликнул сапог и топнул. Соратники сгинули.

В полном соответствии с армейским опытом сапог, надетый на область, мигом ввел шагистику как обязательную дисциплину, за ударный труд стал присваивать звание «Отличник боевой и политической подготовки», а все свое время стал посвящать наведению единообразия. Об урожаях и удоях он особо не заботился, думая все больше о том, чтобы злаки на полях были подстрижены по ранжиру, коровы ходили строем, а средства массовой информации пели в унисон. С утра он лично строил эти средства и задавал ритм:

– Ать – и, два – и! Правое плечо вперед, песню запе… вай! Кто спасает род людской?

– Разумеется, Руцкой! – хором отзывалась толпа.

– Полон доблести мужской?

– А-бя-за-тель-но Руцкой!

– Радость области Курской?

– Ис-клю-чи-тель-но Руцкой!

– Атлична!

Для довершения единовластия сапог расставил своих родственников на все главные областные должности, так что скоро на всех руководящих постах оказались: тупой валенок, рваный тапочек и инфузория-туфелька.

– Единообразие! – завидовали в центре.

Область постонала-постонала да и привыкла. Подумаешь, сапог. Не хуже, чем у людей. В Белой Руси вон вообще чурбан избрали, и ничего, царствует. Тем более что в далеком Красноярске тоже уже вовсю грохотали сапоги, да такие скрипучие, что слышать невозможно. Тенденция, решила область.

Вскорости царька опять разбудили помощники:

– Проснитесь, вашество! Срок истекает!

– Ну так я Грача сброшу, – и царек спросонья потянулся лаптем к другой ноге, чтобы стащить очередной сапог.

– Да мы его давно сняли, чтоб народ не раздражать!

– Ну Коржа…

– И его сняли. Развонялся.

– Ну Лебедя…

– И его скинули, вашество! Пока вы спали, мы эти сапоги меняли как перчатки. Оттого-то вы до сих пор и у власти. Но таперича надо освобождать престол для нового человека, да такого, чтобы вы при нем могли себе спокойно почивать на тех же лаврах, а не закаляться, допустим, в районах Крайнего Севера!

– Нда, – задумался царек. Со сна он соображал туго, а так как спал теперь почти все время, то тугость эта не проходила вовсе. – Надо бы вместо меня сапога поставить, но только верного…

– Не поддержат сапога, вашество.

– Да кого я спрошу!

– Вы-то, может, и никого, да и они вас не спросят. Сами изберут. Надо такого, чтобы всем понравился и чтоб лица у него не было видно. Потому что если лицо будет – так он уж точно понравится не всем!

– Это дело, – заметил царек. – Надо бы человека-невидимку…