Больше всего на свете Юра любил лесть. Сначала он потребовал, чтобы его именовали не шаром, а монгольфьером. Потом переименовал себя в аэростат и подумывал даже о названии «Союз-5», но узкоглазый Петрович опередил его, торжественно присвоив шару звание Пуп Земли.

– А что это такое? – спросил польщенный Юра.

– Это центр вселенной, – отвечал Петрович, подобострастно согнувшись. – Где центр, там и вы, а где вы, там и центр.

Это немедленно вдохновило Юру на создание партии политического пупизма. Что такое пупизм, не мог объяснить даже зобастый. Вся идеология нового движения исчерпывалась словами «Где мы, там и пуп». Накачивали Юру к тому времени так, что в самой гондоле дышать стало почти нечем: весь воздух ушел в главного пуписта. По бокам гондолы стояло четверо придворных певцов Юры: Захар, Табак, Каляг и Хазан. Они гремели в погремушки, дули в дудочки и тем выражали всенародную любовь. Процессом поддува руководил крутой коротышка по кличке Таран, давно еле передвигавшийся из-за надетого на нем золота, которое далеко превышало его собственный вес. Он для того и надевал золото, чтобы прибавить себе весу. Коротышка Цери, любитель побаловаться с пластилином, заставил все внутреннее пространство гондолы таинственными химерами, общим свойством которых была шарообразность. Коротышки Минштейн и Хинкин, ненавидевшие друг друга из-за конкуренции, дрались за право лично превознести шар и опозорить его врагов.

Эта идиллия могла бы продолжаться весьма долго, если бы в гондоле и вокруг хватало воздуха. Но поскольку кислород производится все-таки на земле вследствие процесса, называемого фотосинтезом, в разреженном пространстве вокруг Юры очень скоро стало трудно дышать, тем более что почти весь воздух шел на подкачку. Шар так раздулся, что практически полностью затмил собою солнце, и его огромная тень в кепке легла на просторы бедной страны коротышек. Правда, был у шара и навязчивый, вполне обоснованный страх. Юра страшно боялся сесть, и все его окружение эту фобию разделяло, поскольку было очевидно, что если сядет Юра – сядут и они. Поэтому путь на землю был им заказан, оставалось только стремиться вверх, и Юрины амбиции вполне такое стремление оправдывали. Дело в том, что в какой-то момент он стал подозрительно долго вглядываться своими нарисованными глазками в солнце. Окружение заметило, что это не к добру, как и многие Юрины инициативы последнего времени, но перечить боялось.

– А что, Петрович, – начал как-то Юра со своими характерными рублеными интонациями, – не напоминает ли тебе вон тот маленький золотистый шарик кое-кого своею формою?

– О мудрейший! – только и мог выдохнуть Петрович, чьи худшие опасения сбывались на глазах.

– А не кажется ли тебе, Петрович, что я-то побольше буду?

– Так знамо! – воскликнул Петрович, на ходу придумывая изощренный комплимент. – Вы и получше будете, ваша круглость, потому что тот маленький золотистый шар появляется днем и исчезает ночью, а вы изволите круглосуточно исполнять свои обязанности!

– Соображаешь! – похвалил польщенный Юра. – А еще?

Он уже очень привык к Петровичевой грубой, но витиеватой правде, и частенько заставлял читать себе вслух некоторые главы из сочиненной Петровичем (под именем Юры, разумеется) книжки «Я сын твой, небо!». Книжка начиналась описанием полета Юры над столицей: летает Юра – и видит грязные крыши, кучи мусора, клубы дыма от экологически нечистых производств… «Нет, так не пойдет, – думал Юра в книжке Петровича. – Я построю новый Солнечный город, где установлю новый солнечный порядок!» И так далее, можно цитировать всю главу, называвшуюся «Мне сверху видно все».

Петрович подумал еще, пожевал губами и выдал требуемый комплимент:

– Все небесные тела без кепок, а вы в кепке! Только Сатурн от зависти обзавелся какими-то дурацкими кольцами, но хоть ты весь окольцуйся, а краше нашего шара не станешь. Вот и то сомнительное светило – где у него кепка? Не вижу!

– То-то, – сказал шар, поощрив Петровича очередной благожелательною улыбкой. – А как ты думаешь, Петрович, не пора ли нам, исходя из всего этого, заменить это слабогреющее светило, вечно шатающееся из края в край неба, на что-нибудь более центристское? На что-нибудь, что никуда бы не двигалось, не всходило и не закатывалось, а вечно сияло в центре небосвода, как пуп не только земли, но и всей Вселенной?

Тут только до Петровича дошел весь ужас нового плана. Он мог бы попытаться объяснить Юре, что воздушным шарам не следует подниматься выше муниципального уровня, но тогда его самого тут же сбросили бы, как балласт, благо недостатка в конкурентах не было. Да и перспектива стать спутником Солнца его отчасти радовала, но своим восточным задним умом, который за время пиаровской деятельности очень увеличился от непрерывного поддува, он не мог не понимать: взлетев слишком высоко, шар либо ввергнет их всех в безвоздушное пространство, либо лопнет от солнечных лучей, как некий Икар! Не в силах ничего решить, он трусливо искал ответ, но шар уже расценил его молчание как восхищенное согласие.

– То-то, – изрек он снисходительно. – А у вас разве есть настоящий полет мечты? Тьфу, один я и летаю… пигмеи…

По личному распоряжению шара и под руководством коротышки Вована была тотчас же создана корпорация «Солнечная Система», главной целью которой стало накачать Юру до верхнего предела. Поскольку этого верхнего предела никто не знал, коротышки из «Системы» не жалели сил и дули в Юру так, что воздух в гондоле стали раздавать по карточкам, хоть и кредитным. Для страховки – все-таки мало ли что – одновременно поддували зобастого, который и сам дулся не по дням, а по часам, невероятно гордясь на старости лет своим положением. На всякий случай Юра уже оповестил население земли, испуганно наблюдавшее за странными манипуляциями наверху, что если народ его вдруг не поддержит, он предложит народу кандидатуру вице-шара, с которым они вместе создали политическую партию «Небо – моя обитель». Часть неблагодарных землян прицелилась в Юру из рогаток, потому что перспектива замены солнца им совершенно не улыбалась, и самый храбрый коротышка по имени Сережа вместе с юным очкариком Знайкой несколько раз даже попали. Пробить шар им, естественно, не удалось, но от злости Юра раздулся немного больше положенного предела, и в скором будущем это сыграло свою роковую роль.

Подталкиваемый рогаточными выстрелами с земли, подкачиваемый окружением и раздуваемый самолюбием, Юра резко рванул вверх, в сторону солнца, – и, очутившись в безвоздушном пространстве, почувствовал избыточное давление изнутри. Он вообще-то всегда страдал от давления, что было естественно при его апоплексической фигуре и полном отсутствии шеи, но тут давление явно превосходило допустимый предел. Еще не поздно было вернуться на прежний уровень, но это означало потерять лицо, а возможно, и кепку. И Юра поднимался выше, выше, выше… Всю гондолу уже тошнило, но Петрович из последних сил запрещал гондольерам блевать под угрозой сброса. Стало холодно. Зобастый, как некий Дедал, попытался урезонить политического партнера, но говорить уже не мог – весь воздух ушел в Юру. Некоторые сообразительные коротышки, заранее сшившие парашюты, начали катапультироваться. Особенно их привлекало то, что внизу в очередной раз побили бородатых (правда, добивать не стали – пригодятся) и как раз праздновали победу. Пробки так и вылетали из бутылок, грозя пробить Юру.

– Мародеры подкуплены землей! – из последних сил крикнул Петрович, но слушать его было почти некому: попрыгивание с Юры приобрело массовый характер. Первые мародеры с покаянными, но счастливыми улыбками уже приземлялись на родную почву, где коротышка Сережа выдавал каждому из них по десять нарисованных долларов и бутылку шампанского. Это была его концептуальная акция.

Тут-то и произошло то, о чем долго еще вспоминали коротышки: наверху раздался оглушительный треск, хоровой вопль, и на землю хлынули грязные финансовые потоки. Под вой Тарана, Каляга, Хазана, Захара, Табака и Вована клочья Юры планировали среди облаков, как хлопья небывало крупного снега, а коротышки стремительно летели вниз. Последним, пытаясь сохранять достоинство, планировал зобастый.