Шумливая толпа на площади возле городского парка привлекла его внимание. Обрадованный, что можно отвлечься от неотвязных дум, Нестеров свернул к парку.

За ночь выпал первый снег. Он лежал на талой земле, песок размяк под ним, и ноги оставляли глубокий отпечаток. Сергей заметил на этом разбитом следами снегу странную ископыть, как если бы большой зверь прошел по улице и свернул к парку. Люди, собравшиеся у ворот, прошли по площади, осторожно минуя эти черные, глубоко взрытые следы.

Все, что могло бы заглушить горечь, Нестеров согласен был принять как чудо. И он не спеша подходил к парку. Изгородь была повалена. На заснеженном лугу парка, где сторож поставил стог сена для своих коз, лежали маленький лосенок и лосиха с покрытыми кровью боками.

Очевидцы сотый раз уже повторяли историю о том, как они увидели на главной улице городка лосиху с лосенком, которые, по-видимому отбившись от волчьей стаи, бежали, роняя клочья пены. Лосенок отставал от матери, и мать звала его тонким, жалобным голосом. Люди бросились следом за ними. Лосиха перемахнула из последних сил через высокую изгородь парка, а лосенок остался на другой стороне, жалобно мыча.

Передохнув, лосиха ударила широким лбом под низ изгороди, и столбы повалились. Так она делала и прежде, пробираясь к огороженным зародам[13] сена. Лосенок перешагнул тоненькими ножками через поваленные столбы и прижался к матери. Теперь они лежали возле стога и мирно жевали. Ослабевший зверь только дико озирался на людей, которые стояли около изгороди и не переступали через нее, словно то была заветная черта, за которой, собственно, и начиналось чудо. Толпа с любопытством глядела на животных. Тут же стоял и Нестеров, ожидая, чем же все это кончится.

Неожиданно раздался топот конских копыт и из переулка выскочил вислоухий, длинношерстый конек, как из сказки «Конек-Горбунок». На коньке – старик с темным скуластым лицом и острыми глазами, поверх короткого зипуна надет безрукавный лузан[14], на ногах меховые унты. За спиной его на широких ремнях – берестяной пестерь[15]. Старик пригляделся к толпе, чмокнул губами, заметив лосиху с лосенком, и решительно направил конька в толпу. Люди подались перед коньком, почтительно приветствуя старика.

Кто-то пояснил недоумевающему Нестерову:

– Хозяин Красных гор.

Только теперь Нестеров узнал в старике остяка Иляшева. Его прозвали Хозяином Красных гор с того времени, как правительственная комиссия по рекомендации Саламатова присвоила ему звание хранителя заповедника. Вот так же приехал он тогда в город на своем вислоухом коньке и явился в комиссию. Старик привез в своем пестере подробный план устройства загонов, вольер и пастбищ, начертанный углем на бересте. Рассмотрев составленную комиссией карту заповедника, он забраковал границы и посоветовал переместить центр – охотоведческую станцию – к Красным горам, где в малодоступных ущельях легче сохранить зверя.

Иляшеву дали трех биологов, построили в заповеднике научную станцию и домик для сотрудников, но сам старик остался жить все же в своем берестяном чуме. Письменные дела вел старший сотрудник научной станции, а Иляшев следил за зверями.

В первый год войны Иляшев заметил много пришлого зверя. Хозяйство старика стало быстро расти, питомцы плодились и расселялись не только в пределах заповедника, но и в соседних лесных дачах. Иляшев даже хвастался, что всех своих зверей знает по фамилиям.

Когда он вызвал лучших охотников района и произвел первый отстрел пушного зверя, – оказалось, что заповедник дает государству изрядный доход.

Красные горы находятся в двадцати километрах от города. Это три массивные скалы из красноватого песчаника, видимые со всех почти точек района. За горами сразу же начинаются отроги главного хребта. На этом пустынном участке, ограниченном с севера рекой, а с юга так называемыми Размытыми горами, и разместилось огромное хозяйство Иляшева.

В нескольких лощинах были построены вольеры для молодняка. Звери приходили сюда на прикормку и заселяли звериный городок. Остяк обходил его ежедневно, радуясь приплоду, подбирая для лучших самцов чистопородных самочек, отлавливая их для присадки. Старший научный сотрудник обучил старика некоторым методам ведения охотничьего хозяйства, но больше сам учился у охотника: только один Иляшев из всех охотников района умел подзывать к себе дикого зверя, разговаривая с ним так, что зверь не пугался человеческого голоса.

Браконьеры не осмеливались пересечь границ заповедника. Старик словно особым чутьем узнавал о появлении нарушителей. Иляшев бегал на лыжах лучше любого спортсмена. При встрече с ним браконьер просто отдавал ружье, потому что при первой попытке к сопротивлению старик стрелял разрывной пулей «жакан» в приклад ружья и дробил его вдребезги. Противиться же ему без ружья никто не мог.

Говорили, что однажды его пытались подкараулить в лесу, но он вышел прямо на засаду и тут же своим волшебством отвел глаза ожидавшим его людям. Они видели, как он остановился под дулами их ружей, слышали, как он крикнул им страшным голосом: «Стреляйте!» – и превратился в сухое дерево. Пока злоумышленники, еще не разобравшись в том, что произошло, расстреливали сушину, охотник подобрался к ним сзади и всадил им по заряду беличьей дроби в мягкие места. С той поры браконьеры предпочитали переваливать за легкой добычей на Печору и охотиться в Усть-Ылычском заповеднике.

Филипп Иляшев и сам любил рассказывать, как его слушается всякий зверь. Этим он придавал себе значительность и таинственность, а он любил почтение и требовал его.

Вспоминая все это, Нестеров наблюдал сейчас, с каким безмолвным вниманием зрители ждали первого слова старого охотника.

Иляшеву льстило это уважение толпы. Он нарочито медленно слез с лошади и отпустил ее, бросив поводья ей на шею. Затем он перешагнул через изгородь и тихо пошел к лосихе, которая словно только и ждала его, чуть-чуть приподнимаясь на задних ногах. Иляшев говорил что-то на своем языке тихим и мерным голосом, будто уговаривая лосиху. Потом присел на корточки и протянул лосихе кусок хлеба, вынутый из пестеря. Лосиха обнюхала хлеб. Тогда он протянул хлеб лосенку. Лосенок неумело облизал его и попытался стащить с руки.

Старик говорил долго; он скормил лосихе недельный паек хлеба, голос его становился все мягче и мягче, и лосиха начала отвечать ему каким-то печальным мычаньем, словно жалуясь на злую судьбу, загнавшую ее сюда, где враждебные запахи раздражают ее ноздри, где толпа непонятных и чуждых существ стоит между ней и свободой.

Потом Иляшев встал, снял опояску, обратал ею лосиху, как делают это с коровами, и повел ее за собой. А теленок бежал резвой рысью рядом с матерью и все пытался на ходу поймать ее вымя или догонял старика, чтобы обнюхать его карманы.

Старик шел спокойно и тихо, а чуть позади шли ребятишки, позабывшие о школе, и взрослые, оставившие свои дела. Даже Нестеров, не удержавшись, сделал несколько шагов вслед за ними и только потом вспомнил, что его ждет Палехов.

Старик уже исчез вместе с провожатыми за низкорослыми соснами, красневшими на выезде к заповеднику, а Нестеров все еще стоял и смотрел ему вслед.

Палехов жил в гостинице.

Уже эта обособленность начальника от своих подчиненных не понравилась Нестерову. Сам он никогда не отделял себя от них. Ведь все были геологами, занятыми одним делом, и осталось их так мало, что всякое разделение было не что иное, как дробление сил. Добро бы не хватало помещения в том доме, который Нестеров еще задолго до войны получил у районных властей для размещения экспедиции. Уезжая на фронт, он передал Палехову не только дела, но и свою комнату в доме, и все-таки Палехов предпочел отделиться от участников экспедиции. А сколько их? Из тех, кто не ушел на фронт, большинство было еще на полевых работах. Отряд Уварова до сих пор обследовал старые золотые прииски, определяя наличие редких земель – ища стронций и цезий. До сих пор в палатках возле своих буровых скважин жил и отряд Суслова, и лишь один начальник отряда бывал в городе, готовясь к ликвидации работ. Только отряд Меньшиковой прекратил работу и ожидал скорого отъезда, однако Палехов отдалился и от этой группы, хотя она считалась важнейшей в экспедиции. Да что там, он не зашел даже повидаться с Сергеем! Неужели Нестеров, узнав о приезде своего товарища с фронта, не бросился бы к нему поприветствовать и узнать о здоровье, о новостях? Или Палехов беспокоился за свое единовластие? Так ведь Варя передала ему письмо из комитета, в котором ясно сказано, что у Нестерова особое задание, а Палехов обязан по-прежнему заниматься металлическими рудами…