— Мудрые люди говорят: лучше армия баранов под предводительством льва, чем армия львов, которую ведет баран. Так оно и есть: ни Желтые Воды, ни Корсунь ничему не научили панов-ляхов. Но и мы были бы неразумными, если бы преуменьшили силы врага: еще довольно в Польше искусных воинов, оружия и пороху. Надо хитрую тактику применить: перед лагерем противника болотистый луг; вот он и должен для него стать могилой.
Хмельницкий, прежде чем объяснить свою мысль, обвел всех присутствующих внимательным взглядом, дольше задержался на Остапе, и вдруг неожиданно закончил:
— Что будет нужно, скажу потом каждому.
II
Между голых холмов, изрезанных желтыми овражками, протекала узенькая, но глубокая речка Пилявка. На правом берегу возвышался небольшой замок, обнесенный древними валами. Замок успели захватить казаки, и польскому войску пришлось расположить свой лагерь по другую сторону реки, на низком болотистом берегу. Шатры трех рейментарей поставили рядом на пригорке, а вокруг — как будто зацвела ромашка — забелели шатры вельможной шляхты, маркитанток [Маркитантка – мелочная торговка преимущественно съестными припасами, сопровождавшая армию в походе], шинкарей. Шляхта сверкала пышными нарядами, как жар-птица пером, золото и серебро блестело не только на каретах с фамильными гербами, но даже на возах с кладью, увязанных шнуром с золотыми кистями. Лагерь был уставлен ими так густо, что издали напоминал морской берег, покрытый валунами. На левом крыле, немного поодаль, стоял такой же лагерь князя Вишневецкого и других магнатов, не признавших старшинства рейментарей. Лагери эти ничем друг от друга не отличались: здесь также было больше золота и серебра, чем железа. Так же шляхта, даже самая бедная, но полная чванства, стремилась превзойти друг друга в пирах и банкетах. Музыка гремела по всей долине.
Казаки стояли под пилявским замком, построившись в шесть рядов: сорок две пушки были впереди, по две с боков и две сзади, а в середине между возами расположилось войско, разделенное на полки и сотни, с развернутыми знаменами и значками. Позади белели, как гуси на выгоне, шатры старшим.
Шляхта высыпала на валы. Этого только и ждали казаки; сразу же посыпались насмешки, каждый, как умел, старался уязвить противника. С валов им отвечали тем же. Наконец вперед выскочил пучеглазый шляхтич и, потрясая канчуком, закричал:
— Вот я их... вот я вам... По десятку на одну виселицу, хамы!
Это был стражник коронный Лащ. Казаки громко захохотали:
— Еще не окочурился? Ой, Лащок, побежишь ты в кусток!
— Удирай скорее, а то завтра некогда будет!
— Ему матка боска поможет! Ведомо — бабник...
Этого паны уже не могли стерпеть, и несколько человек выскочили за валы. Им навстречу выехали казаки. Начался поединок.
— Не те уже стали паны-ляхи, — пренебрежительно говорили казаки.
Метла и Пивень, голые по пояс, засыпали землей сруб под пушку. С польской стороны доносилась музыка, от которой даже неповоротливый Метла начал поводить плечами. Пивень захохотал:
— Так это же их молитва! Слышишь, паны подвывают. Вот я тебе лучше сыграю.
Он взял бандуру.
— Ну, Метла, слушай:
Ой, да в славном Переяславе, в Переяславе на рынке
Продавала, продавала бабусенька хрен, хрен.
Вдруг пришел казак Ефрем,
Схватил и оскреб, съел бабусин хрен, хрен,
Съел хрен, съел хрен!..
— Ну-ка, Метла!
Метла, как медведь лапой, притопывал ногой в худом постоле, но, когда Пивень начал приговаривать еще быстрее, не выдержал и сначала неловко, потом все смелей пошел вприсядку. Он хоть и был мешковат, но плясал на диво легко. Пивень тоже весь так и ходил ходуном.
Продавала, продавала бабусенька перец,
Вдруг пришел казак Ференц,
Схватил, и размял, и растер бабусин перец,
Перец, перец...
А на берегу Пилявки все еще продолжался поединок между шляхтой и казаками. Выехал полковник Ганджа, а следом за ним Остап. Вместе с Остапом выехал тонкогубый, остроносый Семен Забусский, оказачившийся шляхтич.
На вызов полковника Ганджи из польского лагеря выскочил шляхтич в цветастом жупане, на сильном коне турецкой породы; клинок его сабли сверкал арабским узором. Шляхтич был горячий, как и его конь, и он напористо налетел на Ганджу. Ганджа встретил первый выпад противника спокойно, даже неуклюже. Тот еще стремительнее налетел второй и третий раз, но Ганджа не изменял тактики. Это наконец рассердило пана, и он начал бить вслепую. Тогда Ганджа перешел в атаку. Еще один выпад, и тело противника рассталось бы с душой, но в этот момент конь Ганджи, как ужаленный оводом, сделал неожиданный скачок, клинок полковника свистнул мимо головы шляхтича, а тот, воспользовавшись этим, вонзил клинок под сердце Ганджи. Никто не заметил, как Остап Бужинский уколол концом сабли коня полковника, видели только, что он вертелся рядом, но когда Остап, а за ним и Семен Забусский поскакали к польскому лагерю, для всех стало ясно, почему погиб полковник Ганджа.
Измена Остапа Бужинского и Семена Забусского, пусть и ничем не приметного старшины, поразила всех казаков. Но особенно взволновала их гибель полковника Ганджи. Казацкий стан бурлил. Гетман Хмельницкий понял, что сейчас никакая сила не удержит казаков, и, чтобы предупредить самочинные действия, приказал двум полкам перейти речку и атаковать вражеский лагерь. Именно в этот момент к нему в шатер ворвался повстанец с искривленным от злобы лицом.
— Кто это дозволил так швыряться нами? — выкрикнул он, ощерясь.
Хмельницкий никак не мог примириться с мыслью, что погиб его боевой друг, бесстрашный казак, опытный полковник. И из-за кого? Из-за подлого изменника! Значит, он вредил и раньше?
— Ты кто такой, что вмешиваешься в мои распоряжения?
— А не все равно? Ну, сотник из отряда пана Остапа.
— Мало одной измены!
— Не доводите челове...
Но окончить он не успел — гетман с налитыми кровью глазами ударил его по голове своей тяжелой булавой, и сотник только охнул, пошатнулся и упал на землю.
— Уберите! К пану Капусте его!
А бой шел уже по всей долине. Казаки были сегодня страшны: скорбь по полковнику Гандже и возмущение Остапом удвоили их силы, и они целыми косяками уничтожали противника, брали в плен. Первый же пленный из панцирных гусар, чтобы вымолить себе жизнь, рассказал все, что знал, полковнику Капусте.
— А о чем там болтают шляхтич Забусский и Остап? — спросил пленного Капуста.
— Пан Забусский сказал, что в казацком лагере полный беспорядок, после первого же боя казаки разбегутся — никто из них не верит, что можно победить коронное войско. Это очень обрадовало шляхту, и пана Забусского ласкают, как только могут.
— А Остапа Бужинского?
— Остапу никто не верит, хотя он прямо землю ест.
— Так ему и надо!
— Он говорит, что ему сам гетман коронный поручил собрать отряд и озлоблять посполитых. И он это делал.
— Вот падаль!
— А может, он врет, пана Потоцкого-то нет, не проверишь!
— А вспомните, что он выделывал, клятый, так и проверять не надо, — сказал Морозенко. — Милость хотел заслужить у панов, ну и получил.
Гетман Хмельницкий решил дать генеральное сражение, когда подойдут татары. Крымский хан и сейчас не верил в силы и военную мощь запорожских казаков и все еще выжидал, а потому и на этот раз послал в помощь Хмельницкому только четыре тысячи татар во главе с Карач-мурзой. Татары были уже у Ольшаны и через два дня должны были прибыть в казацкий лагерь. Хотя у Богдана Хмельницкого теперь было одних только казаков около семидесяти тысяч да повстанцев столько же, однако без татарской конницы он не хотел начинать бой, ограничивался мелкими стычками, как сегодня. Поляки обрадовались, что прогнали казаков назад, за речку. «Ну и пусть радуются!» — подумал Хмельницкий и хитро улыбнулся.
