И теперь глава Сацумы вот-вот должен был заключить союз с первым человеком бакуфу, Масахиро Абэ. Более того, Абэ установил добросердечные отношения с кланом Мито, который слыл ядовитой змеей, затаившейся в доме Токугава, а расстарался он так для того, чтобы в дальнейшем иметь возможность воспользоваться мощью Мито для отражения иностранной интервенции. Нет ничего удивительного в том, что Абэ изо всех сил стремился устроить брак Ацухимэ с сёгуном Иэсадой, а Кэйки сделать его преемником.
Ко времени визита Сюнгаку к Кэйки в женском паланкине Ацухимэ уже стала третьей женой сёгуна.
– По-видимому, ей это нелегко далось, – разоткровенничался с Кэйки Сюнгаку Мацудайра, намекая на интимные отношения в браке. Неспособный к выполнению супружеских обязанностей, Иэсада не горел любовью к женщинам, их присутствие только раздражало его. Влиятельная мать сёгуна, Хондзю-ин, относилась к Ацухимэ с подозрением и старалась держать ее на расстоянии. – И все же, – добавил Сюнгаку, – теперь я точно знаю, что творится на женской половине дворца.
Конфиденциальные встречи с Ацухимэ, на которых присутствовал он сам или его представители, проходили в эдоской резиденции Мацудайра. Кроме того, Нариакира делился с Сюнгаку любой добытой информацией.
Эти политические интриги оставались для Кэйки тайной за семью печатями. Несмотря на утверждение Сюнгаку, что только он, Кэйки, способен спасти Японию, надежда нации не понимал, каким образом столь юный человек может так сильно повлиять на события.
– Ну разве это возможно? – спросил он однажды у Энсиро Хираоки.
Преданный вассал сильно возмужал со времени своего поступления на службу к семейству Хитоцубаси. Несмотря на бесславное начало карьеры, когда он даже рис раздать не умел, к настоящему времени, благодаря своему достойному поведению, этот человек заслужил уважение всех патриотов и влиятельных людей, посещавших резиденцию Хитоцубаси. Хираока никогда не признавался в этом Кэйки, но на самом деле он являлся центральной фигурой в «рекламной кампании», развернутой для продвижения кандидатуры его хозяина на пост сёгуна. По просьбе Сюнгаку Хираока вел летопись ежедневной жизни Кэйки под заголовком «Изречения и деяния Кэйки Хитоцубаси». Сюнгаку заставлял своих вассалов переписывать листы и рассылать влиятельным сторонникам бакуфу, а также всем даймё, с тем чтобы дарования Кэйки стали всеобщим достоянием. Сюнгаку твердо вознамерился сделать из юноши героя, и Хираока верил, что его план сработает.
– Господин, – ответил он, – мне кажется, что степень влияния человека частенько основывается на его уверенности в себе. Вот что вам сейчас нужно. Если позволите сказать, то вы – величайший гений нашей страны со времен самого Иэясу. Вы, и только вы способны изгнать варваров, вернуть отечество к миру и процветанию, а также воплотить в жизнь чаяния императора.
– Нет, это задача для моего отца, – криво усмехнулся Кэйки. Он считал, что никто не в состоянии добиться большего общественного доверия, чем Нариаки. Многие патриоты считали главу дома Мито чуть ли не сверхчеловеком. Конфуцианское воспитание заставляло Кэйки преклоняться перед отцом, и все же до него начинало медленно доходить, что Нариаки совсем не таков, каким его считают окружающие, что за его спиной стоят мудрый Токо Фудзита и другие вассалы, благодаря усилиям и способностям которых он и вознесся до небес. Кэйки полагал, что образ его отца в сознании общественности – по большей части фикция, и от этой мысли ему делалось не по себе. – Я не желаю даже малой толики подобной славы, – заявил он.
Удивленный Хираока в момент наития осознал, что Кэйки начисто лишен честолюбия – скорее всего, это результат аристократического воспитания. Незаконные отпрыски любовниц влиятельных мужей зачастую вырастали людьми весьма амбициозными, но Кэйки был рожден от законной супруги отца. Аристократ безупречного происхождения, он всегда пользовался приличествовавшими его положению привилегиями, которые принимал как должное, так что ни обычного человеческого стремления к лучшей доле, ни особой нужды в этом он не испытывал.
Что-то надо делать, подумал верный вассал. Отмеченный в свое время за честность и прямодушие, достойные мудрецов прошлого, Хираока начал осознавать рост собственных амбиций. Если Кэйки станет сёгуном, ему, Хираоке, будет поручено вести текущие дела государства. Для человека нет ничего приятнее, чем воплощать в жизнь свои идеи, не говоря уже о внутреннем удовлетворении от достижения столь высокого положения. Но чтобы эти сладостные мечты превратились в реальность, прежде всего надо сделать Кэйки наследником сёгуна.
Не только Сюнгаку, но и весь дом Мито неустанно плели закулисные интриги, чтобы услышать наконец, как Кэйки провозгласят преемником Иэсады. Нариаки прилюдно заявлял, что не имеет к этому никакого отношения. На деле, однако, тайные маневры шли полным ходом. Сам Нариаки обладал задатками великого конспиратора. Он назначил Токо Фудзиту и Тадамасу Тоду ответственными за политическую игру, и вместе заговорщики разработали секретный код, которым надлежало пользоваться в разговорах и при письменных сношениях.
Кэйки было присвоено кодовое имя Амииса, вероятно, из-за того, что он обожал ловить рыбу сетью – «или». Сам Кэйки, понятия не имевший о своем тайном имени, узнал о коде, случайно застав Хираоку за чтением записной книжки, странички которой были испещрены знаками катакана,[23] как будто подобранными наугад.
– Что это? – удивился молодой человек, выхватив записную книжку у Хираоки из рук.
Тот на мгновение пришел в замешательство, но быстро собрался с мыслями и сказал правду.
– Господин, – добавил он, – вы должны приготовиться к тому, что вас ожидает.
Кэйки побледнел и поморщился от отвращения:
– Это слова предателя!
Он удалился в свою комнату и набросал сердитое послание отцу. «Ходят упорные слухи, что меня хотят сделать преемником сёгуна, – идея, которая мне претит, – писал он. – Если под этими слухами имеются основания, я прошу, чтобы вы немедленно выступили с опровержением».
Письмо это он доверил не мужчине, а женщине по имени Карахаси (которая вообще не питала каких бы то ни было политических пристрастий), с тем чтобы послание его не перехватили по дороге и не прочли. Карахаси была дочерью вельможи из Киото; и, хотя многие исторические источники называют ее «старухой», на самом деле ей в ту пору едва исполнилось двадцать два года.
Когда Кэйки, Микако, приемная дочь регента Тадаки Итидзё, отправилась в свадебное путешествие из столицы в Эдо, Карахаси сопровождала ее. Теперь она являлась старшей управляющей домашними делами в семействе Хитоцубаси и, если Кэйки становился сёгуном, автоматически поднималась до тюро, а то и выше, – положение, равнозначное титулу даймё для мужчин.
Энсиро Хираока частенько предупреждал Кэйки, чтобы тот «держал Карахаси в чистоте и непорочности». Если бы князь посягнул на интимные отношения с ней, она лишилась бы права вести хозяйство, когда он станет сёгуном. Подобного рода предупреждения доказывают, что Энсиро Хираока в душе ужасался масштабам распутства Кэйки. «У его светлости сильное либидо», – приговаривал он. Само по себе это было совсем неплохо для мужчины, особенно для даймё, но Хираока сожалел, что необычайное жизнелюбие Кэйки не могло трансформироваться в общественные амбиции. Более того, он чувствовал, что такой человек, как Кэйки, просто не имеет права закончить свои дни безропотным даймё, которого интересует только продолжение рода.
«Знаю, знаю», – кивал Кэйки, когда ему напоминали о необходимости избегать интимной близости с Карахаси. Но женщина эта отличалась редкостной красотой, и противостоять искушению было не так уж легко. Ростом она, правда, не вышла, зато руки у нее были совершенной формы, а пальчики – длинные, изящные и тоненькие, словно палочки для еды. Кэйки поражало, как женщина с такими пальцами может ловко и энергично управляться со своей работой. «Интересно, как она сложена? – не раз задавался князь вопросом. – Как у нее все остальное выглядит?» При виде Карахаси он приходил в трепет, волна любопытства накрывала его с головой. Эта странная одержимость была сродни любви. Любой мужчина положения Кэйки всегда легко удовлетворял свои физические потребности, без каких-либо переживаний, сантиментов и романтической привязанности. Почти все женщины-служанки Кэйки становились объектом его вожделения. Хираока считал подобное поведение элементарной распущенностью.
