В самую глухую пору ночи, в какую начинается большинство загадочных, детективных историй и в какую также лучше всего завязываться историям ничуть не загадочным, чтобы таинственности, занимательности в них казалось больше, чем есть на самом деле, — в эту пору дежурная в проходной электрозавода услышала страшный удар по заводским воротам, скрежет и треск, как будто на ворота налетел, например, автомобиль.

Выскочив из будки, вахтёрша с ужасом увидела, что одна половина ворот сорвана и валяется на асфальте, вторая покосилась, держась только на нижней петле, и готовится тоже грянуться оземь. Преступной автомашины, или что там пронеслось, след простыл в ночи.

В первый момент женщина утратила дар речи от негодования. Последняя оставшаяся петля жалобно завизжала, с корнем вывернулась из кирпичного столба, створка с грохотом легла на землю и одновременно — на ответственность дежурной. Пришлось отпрыгнуть. Лишь тогда отыскались те самые, единственные, от сердца идущие слова:

— Налил глазищи-то!

Примерно в это же время другая женщина в одном из цехов завода сказала:

— В моё отсутствие преподаватель взломал дверь электрощитовой и включил ток. Он что-то изготавливал на нашем оборудовании.

Она сидела за пультом, чуть не сплошь занятым клавишами с цифрами. Женщина удручённо сжимала лоб ладонями, уперев локти в пульт, и невидяще смотрела на цифры.

Возле неё стоял мужчина маленького роста, в сапогах и в широких галифе, в длинном кителе, — командир отряда военизированной охраны Вохриков. Его сухое тёмное лицо и острый взгляд уже на протяжении многих лет повергали в трепет любителей выпить и тех, кто не прочь иногда унести с завода домой что-нибудь полезное. К сожалению, ещё встречаются и в здоровых коллективах отдельные недостойные граждане.

— Не-е, — возразил Вохриков. — Преподаватель всю ночь у меня чай пил.

— Значит, он включил оборудование и ждал поблизости, когда оно справится с заданием.

Командир отряда поражённо открыл рот и спохватился. Выходит, он некоторым образом поспособствовал нарушителю! Он растерянно забормотал:

— А-а… Я и то гляжу: чего он не уходит? Пристал с какой-то ерундой и болтает…

— Он погиб… Чего-то не рассчитал в своём эксперименте.

Офицеру стало жарко, он почувствовал необходимость сесть. Опустившись на подвернувшуюся кипу бумаг, он снял фуражку и провёл ею по лбу.

Всего два-три часа назад преподаватель института Колба-Воблов сидел в караульном помещении и вслух читал очерк из многотиражной газеты:

— «Н. Е. Хороший, ранее работавший на нашем заводе, но уволившийся, собрался навестить своих приятелей в цехе 03. Через проходную его не пустили. Тогда он, видимо, перелез через забор и преспокойно отправился к друзьям. Но тут же в цехе появился Вохриков. „Нехорошо, Хороший!“ — остроумно заметил он и задержал нарушителя». Как вы догадались именно в этот момент зайти в цех 03? — спросил преподаватель, опуская газету.

Вохриков туманно отозвался:

— Да так… Пошёл чего-то…

Они располагались по разные стороны голого стола в такой же голой служебной комнатке. На столе запевал электрический чайник.

— Ага… — произнёс Колба-Воблов вдумчиво и зачитал следующий абзац: — «Рабочий Водоносов из цеха 02 вынес спирт. Он тоже как-то обошёл проходную. Но на автобусной остановке его настиг Вохриков. „Товарищ, сдайте спирт! — непримиримо потребовал он. Водоносов оказал сопротивление и в результате вместо цеха 02 очутился там, куда надо звонить по телефону 02“».

— Я ему не так сказал. Я говорю: Васька, ты чего в банку веток насовал? Он говорит, букет. А пахнет спиртом. Хоть бы уж цветов нарвал для маскировки, а то веток.

— Но почему вас потянуло как раз тогда на остановку?

— Ну-у… Почувствовал…

— Вот-вот! — обрадовался Колба-Воблов.

Зазвонил телефон. Командир молниеносно снял трубку. Но это было не что-нибудь спешное, голос издалека неловко сказал:

— Постовой Постников. Замёрз я чего-то…

— Это в июле-то замёрз?

— Ночь холодная. — Постовой застучал зубами для демонстрации. — Пусть мне принесут шинель.

Офицер покачал головой, однако встал и, приоткрыв дверь, отдал распоряжение. Затем возложил трубку обратно на аппарат и опять сел.

— А как это вы… чувствуете? — продолжил преподаватель.

— Ну, так уж как-то…

— Толкает что-нибудь внутри?

— Ага, толкает.

— А как?

— Ну… Нет, не толкает. Так просто выхожу чего-то и иду тихонько…

— Ну-ну?

— Ну, и вижу расхитителя собственности.

Колба-Воблов поднял брови и задумался.

— Прекрасно, чудесно… — приговаривал он. — Необъяснимое явление… А нельзя ли мне с вами подежурить? Вдруг как раз поймаете кого-нибудь!

— Воспрещается посторонним в караульном помещении. Инте… интер-вью могу дать, про меня уж и в нашей газете писали, и в районной… — Командир заколебался и спросил: — А вы в областную будете писать?

— Нет, я не журналист. Я интересуюсь этим всем: предчувствиями, интуицией… телепатией, в общем.

— Воспрещается посторонним.

— Но для науки! Я документы предъявлю.

Колба-Воблов полез во внутренний карман пиджака, потом в другой внутренний, вскочил и сунул руку в задний карман брюк. Извлёк единственную нашедшуюся бумажку — доверенность на получение наглядных пособий и, спохватившись, что она помята, разгладил её белым кулаком на столе. Длинное лицо преподавателя стало неуверенным, галстук сполз на сторону, прядь светлых волос упала на лоб.

Вохриков без охоты повертел в руках потрёпанный листок.

— Школа. Учитель, значит?

— Да, — заторопился Колба-Воблов. — И в институте по совместительству… почасовик…

— А на завод зачем попали?

— Помогал вашей… как её, начальницу вычислительного центра… фамилию всё забываю…

— Дисплей.

— Да, Дисплей. На сегодня был назначен пробный пуск цеха-автомата. Сорвался! Срочно созвали со всего города тех, кто разбирается в электронике.

— Ну? — заинтересовался командир отряда. — Чего же он сорвался?

— Да машина, которая должна была управлять цехом, — начал преподаватель, радуясь своей осведомлённости, благодаря которой он может подольше пробыть рядом с предполагаемым телепатом, — ЭВМ устала!

Вызов с завода застал Колбу-Воблова на перемене, когда он принимал зачёт у злостного хвостиста. Пришлось прерваться, отправиться в деканат и на кафедру, а также всем встретившимся в коридоре сообщить: «Просят приехать. Горят без меня!» Завкафедрой, старая дева, ехидно уточнила: «Творчески горят? При вас погаснут?» Он не нашёл своевременно, как парировать выпад. Отменил следовавший по расписанию практикум и поспешил к трамваю.

Хвостист бежал следом и отвечал на вопросы. После каждого вопроса он отставал: то ли задумывался, то ли искал шпаргалки. Зачёт продолжили и в трамвае, двоечник заученно барабанил: структурное и модульное программирование повысили производительность труда в четыре-восемь раз, модульное называется также стандартным, выпуском электронной вычислительной техники в странах бывшего Совета Экономической Взаимопомощи занималось больше восьмидесяти заводов и объединений, триста с лишним тысяч человек, еще столько же обслуживало действовавшие ЭВМ…

Экзаменатор делал снисходительный вид, хотя информация была для него очень ценна. Конечно: школа, семья, вуз… не успеваешь сам повторять материал. Пассажиры, прислушиваясь к беседе столь учёных людей, притихли. По проходу пробирались осторожно, шёпотом извиняясь. Выходили из вагона робкие и необыкновенно культурные.

Преподаватель гордо начал спрашивать об элементарном. Пусть видно будет: вот какие у человека ученики, отвечают без запинки. Студент тоже почувствовал себя в некотором роде представителем, расправил плечи и если забывал что-нибудь, всё равно уверенным тоном шпарил напропалую.

Дотянув зачёт до самой остановки, где надо было слезать, Колба-Воблов все-таки не успел вполне насладиться всеобщим вниманием. Он тайно вздохнул, спускаясь по ступеням, и, уже стоя на асфальте, на виду у пассажиров важно расписался в зачётной книжке и даже пожал студенту руку. Тот изобразил на лице, будто иного не ожидал, чинно откланялся и пошёл прочь. Но едва трамвай скрылся, юный физик победно свистнул и полетел вприпрыжку, хлопая зачёткой по свисавшим над мостовой липовым веткам.