Эмилиана берет Сержа под руку, склоняет голову на плечо юноши, на его грудь; почувствовав через рубашку медальон и цепочку, она трется щекой об его грудь:
— Я хочу видеть золотую цепочку на твоем обнаженном теле.
— Пусть откроется моя рана, пусть снова кровоточит под твоими губами. Разбуди мою кровь, пусть твои губы разгонят ее по телу и соберут в моем члене.
— Ляжем на песок под ветвями тамариска, будем любить друг друга здесь, на берегу, пусть пена прибоя стекает по нашим сплетенным телам, смывая пот со слипшихся животов, пусть тени облаков скользят по твоей спине; я, задыхающаяся, скованная, бьюсь под тобой на песке, как раненая птица; я вижу, как по нижним, осыпанным песком ветвям тамариска ползают мошки, как они падают на раковины улиток и на куски коры, поднимают их и зарываются в песок, их усики одно мгновение блестят в солнечном луче, вокруг моей талии с хлопаньем обвивается горячий сырой ремешок, и ты овладеваешь мной.
— Моя золотая цепь струится между твоих грудей, из твоих глаз к вискам стекают слезы, ты улыбаешься, откинув голову на песок, твои щеки ввалились, кровь приливает к твоей груди, твои бедра трепещут под моими, между твоим животом и моим хлюпает сперма, я кусаю твой рот, кровь брызжет на мои зубы, подъем моего бедра прижимает низ твоего живота, ты отталкиваешь ладонью мое лицо, твой язык слизывает кровь с моих зубов, я сжимаю их, прикусывая твой язык, ты кричишь, плюешься, слюна покрывает мой подбородок, я тяну твой язык вбок, к уголку губ. О, съешь меня, съешь, я соскользну в тебя, я заберусь в твою утробу через раскрытое влагалище, я войду в тебя взрослым, исторгни меня назад младенцем, храни меня, съешь меня, я — твоя кровь, твое тело, твое желание, твой голод, когда ты смотришь на мужчин, я отливаю от твоих колен и разжигаю низ твоего живота. Все твое тело покрыто моей спермой, ты встаешь, я, голый, остаюсь лежать на спине, ты надеваешь платье, оно прилипает к твоим бедрам, животу, груди, спине; я лежу, скрестив ладони под затылком, ты наклоняешься надо мной, набираешь в ладонь песок и медленно высыпаешь его на мой член, песок, намокший от спермы, понемногу засыпает мой обмякший член, ты наклоняешься ближе и гладишь мокрый песок, зверек, где прячется полевой зверек, не под этой ли кучкой песка?
Под твоей лаской он поднимается, пробивает песок, касается твоих пальцев, ты опускаешься рядом, я перекатываюсь через тебя, я провожу рукой по вороту твоего сырого платья, покрываю ладонью твои груди, глажу плечо перекатываюсь, задираю твое платье, моя ладонь, мои пальцы спускаются по ткани на твой живот, ты стонешь, раздувая щеки, мою ладонь согревает нежный бугорок твоего влагалища; твои груди протыкают платье, я целую их стягиваю ткань, они хлынули в мои губы, я обнимаю их, прижимаю к своим щекам; ты ласкаешь ладонями мои бедра, твои пальцы касаются основания моего члена, ворошат мокрую прядь волос у меня на лобке, член бьется, упирается в твое бедро, ты уже не смеешься, я наваливаюсь на тебя, ты сдавливаешь ляжками мой горячий отвердевший член, ты часто дышишь, твое дыхание колышет твое тело, я приникаю к твоим губам, пью твою кровь, твое дыхание, твои жилы дрожат под моими зубами, основание моего члена прижимается к губам твоего влагалища, я приподнимаюсь, мой член скользит между твоими ляжками, потом твое влагалище, как магнит, втягивает его.
— Заживо сожженная, смятая, брошенная на песок, поднятая, избитая, разорванная, съеденная этим влажным ртом, задушенная, побелевшая, покрасневшая, остывшая, отброшенная, созревшая, сварившаяся, поглощенная, выпитая, связанная, развязанная, исхлестанная, туман наплывает на меня, солнечный дождь, рыбы проплывают у меня между ног, ложатся на мой живот, твоя сперма разрезает меня пополам, поднимается к груди, омывает плечи и жжет меня, жжет… она клокочет в моем горле, ты сжимаешь мне шею, чтобы удержать ее, но она брызжет тебе на пальцы, переполняет мой рот, ты приникаешь к моим губам и всасываешь свою собственную остывшую сперму; выпив ее, ты опрокидываешься на песок рядом со мной, растопырив онемевшие от объятий, залитые спермой пальцы, ты раздвигаешь ноги, солнце проникает между твоими ляжками, под его лучами блестят пот и слюна; я лежу неподвижно, оставив на своем теле следы от твоих ладоней и лохмотья моего платья; я раздвигаю ноги, ты привстаешь, держишь их руками, опускаешь лицо к моей вагине, приникаешь к ней губами; я вздрагиваю, ты сжимаешь пальцами мои ляжки, я приподнимаюсь на локте, другой рукой ласкаю твои влажные ладони, твои губы поднимаются вверх по животу, твой язык проникает во впадинку моего пупа, заливает ее слюной, твои ладони скользят по моим бедрам, накрывают мои груди, сжимают подмышки; твое тяжелое, мокрое, блестящее тело поднимается вверх по моему телу, твоя грудь сдавливает мои груди, твои челюсти трещат над моими глазами, твой еще стоящий член скользит по моему животу, омытому спермой, потом и слюной, мои ноги расслаблены, мои руки упираются в твои ляжки, пытаются оттолкнуть тебя, мои пальцы касаются твоих теплых, липких яиц, свисающих под членом, я проникаю ладонью во впадину между членом и ляжкой, я складываю ладонь в этом детском тепле; от моей ласки, от сложенной ладони твой член напрягается до предела, моя ладонь ласкает его у основания, за яйцами, потом поднимается вверх, к нежной синеватой головке, я беру ее в руку, бережно сжимаю, ты движешься на мне, ты стонешь, словно пробужденный ото сна, ты наваливаешься на меня, моя ладонь опускается за яйца, проникает между твоих ягодиц, я держу тебя, мой ребеночек, согнув руку, мой локоть между твоих ног, ладонь на пояснице, я подтягиваю тебя вверх по моему телу, как ребенка, которого купают; на твои джинсы, наполовину засыпанные песком, садятся птички.
— Я кусаю твои глаза, мои зубы скользят по жесткой коже между твоими бровями, мои ноздри упираются в твои волосы. Я пожираю, я раскусываю пальмы, леса, целлулоид нашего детства.
Ты, лишенная детства и я, убивший свое, мы можем любить друг друга, как сироты; наши сердца выброшены на ветер, наши сердца бьются у нас между ног. Нас будут искать, но я убью моего отца, заставшего нас вместе, перед его агонизирующим телом я овладею тобой; в ночи, полной огней, мы устроим избиение священников; мы бросим изуродованное тело кардинала в бассейн; в одной руке я держу факел, другой обнимаю твою грудь; мы освободили маленьких кастратов, они раздирают на куски чернокожего юношу, охранявшего их, от гнева шорты у них между ног окрасились кровью, многие из них к утру умерли; заря дымится в лохмотьях и в лужах; я прохожу по месиву из крови, жил, глаз, отрезанных членов, мои ноги увязают, словно в тине, кишащей червями и лягушками; я иду, опустив голову, факел в моей руке погас, горло сжимает тоска: надо похоронить все эти тела. А ты веселишься в караулке, солдаты положили тебя, полуголую, на пыльное, грязное одеяло и подбрасывают в воздух; когда ты падаешь вниз, они запускают руки в одеяло и щупают, шлепают твое тело в ярком свете лампы; разбуженные охранники смотрят на тебя, сидя на двухъярусных кроватях, одеяло на сапогах, винтовки между ног. Ты смеешься, когда один из тех, кто подбрасывает тебя, трогает тебя за грудь или за низ живота; та же рука, что трогала тебя за грудь и за низ живота, пыльная и горячая, касается пыльной и горячей лампы. Один из солдат расталкивает остальных и уносит тебя на нижний тюфяк, он ложится на тебя, одетый, с оружием, патронташ давит на твой живот, от его губ пахнет вином и мясом, он приподнимается, расставив ноги по краям тюфяка, расстегивает ширинку, вынимает член и входит в тебя.
Часовой с вышки укрепления видит за колючей проволокой убегающего священника, он направляет на него прожектор и кричит; все солдаты, кроме того, который лежит на тебе, выбегают из караулки, перепрыгивают через мешки с песком, бегут по выжженной траве, пролезают под колючкой, кричат, свистят, засунув пальцы в рот; священник петляет налево, направо, они ловят его, валят на пепел, вынимают ножи, отрезают ему голову, выбрасывают ее из круга света прожектора в заросли бамбука; они срывают с трупа одежды и повязывают обрывки сутаны на бедра и вокруг головы, старослужащий отрезает член священника и прикрепляет себе на ремень; часовой на вышке радостно вздрагивает, его ладони дрожат на стальном листе, стражники возвращаются в укрепление под вышку, раздвигая плечами ветви эвкалиптов; они поют; насекомые, летящие на свет прожектора, ударяются в их лбы и глаза. Пляшите, пляшите, кричите, войте вокруг меня, свистите, пейте, стащите с себя рубахи, кусайте их, мухи, кусайте свет и огонь, бросьте ваши рубахи в пыль и топчите, топчите пот, льющийся с ваших щек. Тем временем солдат, лежащий на тебе, обшаривает твой живот; твои глаза блестят, ты запрокинула голову на окровавленную подушку, но солдат поднимает твою голову к своему лицу и целует твои губы; по мешкам с песком бегают крысы, один шакал, потом два, потом десять теребят труп священника, по их шкурам стекает вода и тина; на реке паводок, болото подступает к колючей проволоке; одеяла в караулке отсырели, солдаты вокруг меня греются, переступая с ноги на ногу, легкие каски прижаты к животам; генерал смотрит на солдат, опершись на дверь караулки, его штаны топорщатся от вставшего члена. Сражайтесь, рвите друг друга на куски, принесите себя в жертву на моих глазах, перережьте горла друг другу у моих ног, поверните ваши шеи, подставьте их под нож; по лезвию стекают капли дождя, за эвкалиптами ревут моторы грузовиков; солдаты, стоя на трупах, прокалывают их штыками; на улицах нижнего города истекающие кровью дети цепляются к бортам грузовиков, фары слепят кошек и собак, из хижины выходит старуха с кошками, вцепившимися в ее лохмотья, она подходит ко мне; кошки мертвы, их зубы впились в тело старухи, их перерезанные горла черны, по запекшейся крови ползают красные насекомые; в нижнем городе по реке плывут трупы священников и офицеров — повстанцев. Я ненавижу вас, я вижу вашу кровь, я вижу ваши сердца. Кровь освещает праздник, который я вам устроил, вы не узнаете меня, я вырвал мое сердце и сжег его. Мне больше не нужно сердце, возьми его, священник наполнивший его, съешь его вместо моего члена, который заставлял тебя вздрагивать и преследовал тебя, как Иисус Христос. Съешьте мое сердце, мой член, мой мозг. Мне останутся зубы и руки, чтобы хватать и пожирать, мама, зачем ты не отказалась от меня?
