После минутного размышления она прибавила:

— Хотя это зависит от мужчины.

Анжелика расспрашивала Нинон о «страдальцах», которые обивали порог ее дома, не будучи уверенными в том, что однажды наступит вожделенный день и куртизанка снизойдет до них, вознаградив за долготерпение.

— Им это нравится! — утверждала прелестная Нинон.

Ее овеянный музыкой дом на улице Турнель, хотя и был скромнее многих роскошных особняков квартала, манил к себе, как маяк.

Наверху хозяйка радушно принимала многочисленных гостей, обожавших рассуждать о любви и об удачных делах. На цокольном этаже располагались кухня и кладовые, куда часто заглядывал старый управляющий Нинон — как говорили, лучше всех в Париже знавший толк в мясе. Он бдительно следил за тем, чтобы в доме не было недостатка в провизии для праздников, проходивших здесь едва ли не каждый день. На втором этаже было несколько гостиных со столами, сервированными для дневных приемов. Здесь же находилась и спальня хозяйки. В глубине дома, в самом укромном уголке, у выхода в сад была спрятана знаменитая «желтая комната», которую Нинон предоставляла в распоряжение друзей, чтобы те могли без лишних забот переночевать или отдохнуть в компании возлюбленного.

Она предложила эту комнату Анжелике, сказав, что делает это «от всей души и с самыми честными намерениями».

— Я знаю, насколько вы добродетельны. Приходите сюда, когда вам захочется позабыть о своих делах и заботах. Или о тех, кто мечтает, чтобы вы принадлежали им телом и душой… А таких много!

Порой Анжелика пользовалась гостеприимством «желтой комнаты», не думая о сплетнях, которые могло бы вызвать ее ночное отсутствие. Вечер, наполненный музыкой, завораживающими мелодиями лютни, на которой прекрасно играла сама Нинон, вечер беззаботной болтовни и ночь отдыха — без сновидений, под кровом Дружбы.

Анжелика знала, что Нинон, тонкая ценительница Красоты, заходит полюбоваться, как она спит.

У Нинон Анжелика встречала весь Париж и многих придворных, включая принца Конде. Но никто не узнавал ее.

День ото дня положение разбогатевшей торговки все сильнее тяготило Анжелику. Однажды, услышав из уст Нинон фамилию «Сансе», госпожа Моренс живо откликнулась:

— Подумать только, вы знаете кого-то из моей семьи?

— Из вашей семьи? — удивилась куртизанка.

Анжелика с грехом пополам вывернулась:

— Мне послышалось «Рансе». Это мои дальние родственники… А о ком вы говорили?

— Об одной подруге, которая должна вот-вот подойти. Это довольно язвительная особа, поэтому многие ее недолюбливают, но мне иногда нравится послушать мадам Фалло де Сансе.

— Фалло де Сансе? — эхом повторила Анжелика, отшатнувшись.

Ее глаза расширились.

— И она сейчас придет… сюда?

— Да. Я согласна, что ее остроумие злое, но оно настоящее. Нам нужны такие языки, источающие уксус, чтобы привносить в разговор остроту. От постоянного добродушия и мягкости беседа становится пресной.

— Признаюсь, я готова довольствоваться пресными блюдами.

— Кажется, вы ненавидите мадам Фалло де Сансе?

— Это мягко говоря.

— Она будет здесь через минуту.

— Пусть только появится, и я шкуру с нее живьем спущу!

— Нет, моя милая… только не в моем доме.

— Нинон, вы не знаете… вы не можете понять…

— Дорогая, если бы все мои гости решили сводить здесь счеты друг с другом, я была бы свидетельницей трех-четырех насильственных смертей в день… Будьте же благоразумны! Неужели эта встреча настолько вам неприятна?

— Еще как, — бледнея, призналась Анжелика. — Я лучше уйду.

— Но почему бы вам не остаться? Можно подчинить своему разуму любую страсть, моя дорогая, даже если это праведный гнев. Оправдать нельзя только глупость, а злость как раз одно из ее проявлений. Хотите совет? Держитесь подальше от своего гнева, как от раскаленной печи. Если вы обожжетесь, это принесет вам больше вреда, чем пользы. Присядьте, успокойтесь, соберитесь с мужеством и постарайтесь поменьше смотреть на предмет вашей ненависти.

— Это трудно, ведь я буду говорить с родной сестрой.

— Так она ваша сестра?

— Ах, Нинон, я уже не понимаю, что говорю, — прошептала Анжелика. — Это испытание выше моих сил.

— Анжелика, нет испытания, которое бы вы не сумели выдержать с честью, — смеясь, возразила Нинон. — Чем больше я вас узнаю, тем больше убеждаюсь, что вы способны вынести все… даже это. Смотрите, вот и мадам Фалло. Укройтесь здесь, в углу, пока вновь не обретете присущее вам хладнокровие.

Она поспешила навстречу вошедшим гостям.

Анжелика присела на обитый бархатом диванчик. Словно во сне, она узнавала резкий голос сестры, которая обменивалась приветствиями с присутствующими. Именно этот голос кричал ей когда-то: «Убирайся вон! Убирайся вон!»

Анжелика постаралась успокоиться, как ее учила Нинон, и заставить себя забыть этот крик.

Через мгновение она уже нашла в себе силы поднять голову и оглядеть гостиную. Посреди комнаты стояла Ортанс, в великолепном пурпурном платье из тафты. С момента их последней встречи сестра еще больше похудела, если только такое вообще было возможно. Зато теперь Ортанс была умело накрашена и красиво причесана. В ответ на ее резкий голос, должно быть отпускавший остроты, то и дело слышались взрывы смеха. Она выглядела женщиной, живущей в достатке.

Нинон взяла свою гостью за руку и подвела к тому месту, где укрылась Анжелика.

— Дорогая Ортанс, вы давно мечтали познакомиться с госпожой Моренс. Я приготовила вам сюрприз. Вот она.

Анжелика уже не могла сбежать. Она увидела прямо перед собой лицо Ортанс, на котором застыла гримаса приторной доброжелательности. И в этот момент Анжелика ощутила небывалое спокойствие.

— Здравствуй, Ортанс, — сказала она.

Нинон несколько секунд наблюдала за обеими, а потом исчезла.

Мадам Фалло де Сансе подскочила на месте. Ее глаза расширились от неожиданности, а лицо под слоем пудры пожелтело.

— Анжелика! — пробормотала она.

— Да, это я. Присядь же, дорогая Ортанс… Что ты так удивилась? Рассчитывала, что я умерла?

— Да! — со злобой выкрикнула пришедшая в себя Ортанс.

Она, как оружие, сжала в кулаке свой веер. Ее брови сошлись на переносице, рот искривился. Теперь Ортанс выглядела такой, какой ее помнила Анжелика.

«Какая же она некрасивая! Просто уродина!» — подумала Анжелика и почувствовала забытую детскую радость.

— И позволь заверить тебя, — едко продолжала Ортанс, — по мнению всей семьи, умереть — это лучшее, что ты могла сделать.

— Я не разделяю мнения нашей семьи по этому поводу.

— Очень жаль. Но что теперь о нас подумают в обществе? Только-только улеглись страсти после того ужасного процесса. Мы наконец-то сумели заставить всех забыть, что ты из нашей семьи, а ты опять появляешься, чтобы нам вредить!

— Этого ты можешь не бояться, Ортанс, — грустно промолвила Анжелика. — Графиня де Пейрак больше никогда не появится. Теперь меня знают под именем госпожи Моренс.

Но это не успокоило жену прокурора.

— Стало быть, ты и есть госпожа Моренс? Эксцентричная особа, ведущая скандальный образ жизни, женщина, занимающаяся торговлей, словно мужчина или вдова булочника. Всю жизнь ты только и делаешь, что стараешься выделиться — к нашему бесконечному стыду! Подумать только, в Париже есть всего одна женщина, торгующая шоколадом, и надо же такому случиться, чтобы ею оказалась моя родная сестра!..

Анжелика пожала плечами. Сетования Ортанс ее нисколько не тронули.

— Ортанс, — резко спросила Анжелика, — расскажи, как поживают мои дети?

Мадам Фалло неожиданно запнулась и растерянно посмотрела на сестру.

— Да, мои дети, — повторила Анжелика, — два моих сына, которых я оставила на твое попечение, когда меня отовсюду гнали.

Она увидела, как Ортанс вновь собралась с духом и приготовилась к борьбе.

— Самое время поинтересоваться, как там дети! Тебе нужно было повстречать меня, чтобы вспомнить о них, — усмехнулась мадам Фалло. — Ничего не скажешь, вот оно — сердце любящей матери…