– Впервые в жизни сталкиваюсь с частным детективом,– сообщил он, после того как мы обменялись гнездившимися у нас на ладонях микробами. Многие свидетели при первой встрече проделывают эту операцию с веселым и насмешливым видом. Притворяются, надо думать. Потом, правда, у некоторых вид становится достаточно кислым.– Прошу вас, садитесь.– Он указал на кресло, и я уселся.– Чем могу быть полезен?

– Речь идет о некоем Ленантэ,– ответил я.– Альбер Ленантэ или Абель Бенуа – я не в курсе, под каким именем вы его знали. Он вас в любом случае знал. Несколько дней назад на него было совершено нападение. Ему нанесли два удара каким-то колюще-режущим орудием, от которых он впоследствии скончался. Когда подоспела помощь, он предпочел Сальпетриер другим больницам, надеясь, что вы там еще работаете. Он назвал ваше имя.

Доктор Кудера нахмурился:

– Как вы сказали? Ле Нантэ – раздельно?

– Ленантэ – слитно. Или Абель Бенуа. Человек он был весьма славный, но пользовался двумя фамилиями. Его прошлая общественная деятельность оставляет немало места для критики, впрочем, это с какой точки зрения посмотреть. В газетах об этом было.

– Я редко читаю раздел происшествий.

– Он был старьевщик, жил в переулке Цилиндров. Года два назад вы заходили к нему, когда он болел. А поскольку, как мне кажется, ваши пациенты принадлежат к более высоким слоям общества, я решил, что вы знали его лично.

– Это вы и пришли выяснить?

– Да.

Доктор снял очки и принялся протирать стекла.

– Видите ли…– начал он, водружая очки на место.– Да, я понимаю, что вы хотите сказать. Симпатичный человек, немножко оригинал, вернее даже, большой оригинал.

– Вот-вот. С татуировкой.

– Да, с татуировкой…– Он немного помолчал и продолжил: – Лично я его не знал. Просто один из моих друзей и пациентов проявлял интерес к этому человеку и направил меня к нему.

– И как зовут этого пациента?

Он кашлянул.

– Гм… Это вопрос довольно деликатный. Я не справочное бюро и к тому же понятия не имею, что вам нужно от моего друга.

– Предостеречь.

– Предостеречь? От чего же?

– Теперь мой черед кое о чем умолчать, доктор, хоть я и не любитель делать из всего тайны. Но я могу сказать, что вашему другу угрожает опасность – если он был другом Ленантэ. Смертельная опасность. Конечно, как врач вы постоянно имеете дело со смертью… Одним больше, одним меньше…

Моя классическая шутка его не рассмешила. Но и не рассердила. Он проговорил:

– Послушайте, господин Бюрма, тут дело не в соблюдении профессиональной тайны, а просто в корректности. Я предпочел бы сам сообщить своему другу о вашем визите.

Я встал и кивнул в сторону телефона.

– Время не ждет. Сообщите ему немедленно, если у него есть телефон. Я могу выйти в соседнюю комнату.

Он тоже встал.

– Я не осмелился попросить вас об этом.

– Ничего, я человек понятливый,– улыбнулся я.– И порой, правда редко, произвожу впечатление прекрасно воспитанного.

Я вышел в коридор, раскурил трубку и принялся разглядывать «Анатомический журнал». Через несколько минут дверь докторского кабинета отворилась.

– Прошу вас, господин Бюрма.

Я зашел. Доктор Кудера испытывал явное облегчение. Неприятная миссия была исполнена.

– Господин Шарль Борено не видит никаких препятствий к тому, чтобы с вами встретиться,– сообщил он.– Напротив, он вас ждет. Благоволите записать его адрес.

По бульвару Араго я дошел до перекрестка с улицей Гобеленов. Купил в газетном киоске всю вечернюю прессу. Конечно, не в обычаях полиции поверять журналистам свои сокровенные мысли, однако умеющие читать между строк могут кое-что уловить даже из газетных публикаций. Мне хотелось выяснить, есть ли у полиции какая-нибудь свежая мысль относительно насильственной смерти экс-инспектора Норбера Баллена, и если есть, то какая. «Франс-суар», «Пари-пресс», «Информасьон» – ничего. Ничего нового по сравнению с тем, что я уже прочел в «Крепюскюль». Со скрытой иронией газеты разглагольствовали о несчастьях бывшего полицейского, держась версии ограбления. Вряд ли полиции могло прийти в голову, что некий цыган, весьма несдержанный в обращении с ножом и излишне чувствительный, когда затрагивается честь его племени, пришил бывшего полицейского, приняв его за другого. Не верил я и в то, что полиция вообразит, будто бедолага двадцать лет спустя – Александр Дюма, да и только! раскопал что-то касающееся «тайны моста Тольбиак» и поплатился за это жизнью. Хотя кто его знает… Ведь теперь высокопоставленные чиновники с набережной Орфевр входят в жюри по присуждению премий за лучший детективный роман. Это могло наложить отпечаток на их образ мыслей. Вкус к приключенческим книжкам вкупе с профессиональной подозрительностью вполне способен подхлестнуть игру воображения. Впрочем, «игра воображения» – это не совсем точно. Ведь что ни говори, а все же странно: Норбер Баллен приходит к Ленантэ и роется в его вещах, прочитав написанную по моей просьбе заметку Марка Кове. Он был чокнутый, пусть так, но все равно…

Раздумывая обо всем этом, я пошел назад, свернул налево, на улицу Бербье-дю-Ме, и дошел по ней до фабрики гобеленов. Сквозь зарешеченные окна виднелись ткацкие станки. Предприятие Борено помещалось напротив. Этот Борено был лесоторговец: пронзительный визг электрической пилы нарушал провинциальное спокойствие извилистой улочки с узкими тротуарами. Я толкнул прорезанную в главных воротах дверцу, но она оказалась запертой. Тогда я нажал кнопку звонка, и раздавшийся щелчок возвестил о том, что путь открыт. Из будки навстречу мне вышел охранник, пристально глядя на ручные часы. Затем он перевел взгляд на пачку газет, зажатых у меня под мышкой. (Трубка и кисет и без того оттопыривают мне карманы. Не хватало еще совать туда газеты.) Возможно, он решил, что я разносчик и собираюсь их ему предложить.

– Я к господину Борено,– чтобы разрешить его сомнения, сообщил я с места в карьер.– Он меня ждет.

Охранник вновь сверился со своими тикалками.

Вы вовремя пришли,– объявил он.– Приди вы минутой позже, я бы вам, пожалуй, и не открыл.

Пила внезапно перестала вгрызаться в дерево, которое ничего плохого ей не сделало. И сразу же атмосфера на фабрике как-то странно переменилась. Штабели досок, бывших когда-то деревьями, вдруг стали выглядеть брошенными и сиротливыми.

– Это еще почему? Вы дали обет?

Он склонил голову к плечу.

– Вы ведь не слышите пилу?

– Вернее, больше не слышу.

Вот я и говорю. Только что началась забастовка.– Сторож яростно поскреб свою плешь.– А я не знаю, что мне делать: должен я впускать и выпускать людей или нет?

– Справьтесь в забастовочном комитете.

– Да, пожалуй, я так и поступлю. Но раз уж вы здесь и вам нужно повидать господина Борено… Вам вон в то здание.

Я поднялся по ступенькам и вошел в дверь, на которой крупными буквами было написано: «Дирекция». Я обратился к машинистке, и та направила меня этажом выше. Там я обнаружил еще одну машинистку, которая так неистово лупила по клавишам, что сразу было ясно: передо мной штрейкбрехер. С огромным трудом мне удалось оторвать ее от машинки. Я сунул ей свою визитную карточку, она отнесла ее по назначению, после чего вернулась и пригласила меня следовать за ней. Я очутился в уютной комнате, дровяная печь распространяла приятное тепло. Человек лет пятидесяти, хорошо одетый, широкоплечий и тучный, смотрел сквозь тюлевую гардину во двор. Лицо его выражало сильное неудовольствие, если не сказать больше. Под окнами толпились рабочие, их гомон доносился до нас. Г-н Шарль Борено оторвался от угнетающего зрелища, резко повернулся на каблуках своих шикарных штиблет и смерил меня взглядом. По примеру своего цербера он покосился на пачку газет у меня под мышкой, после чего радостно – насколько позволяли обстоятельства – осклабился и двинулся ко мне, широко раскрыв объятия.

– Нестор Бюрма! возопил он.– Старый дружище! Ну, как поживаешь?

На моем лице, должно быть, изобразилось немое удивление. Такого приема я никак не ожидал. Вот уж, как говорится, не думал, не гадал. Хозяин кабинета схватил меня за руку и принялся дергать ее, словно я был насос подкачки топлива. Я сдался.