Итак, женщины видят и воспринимают ровно половину нашей мужской жизни: всё, что неподвластно их кастрированному восприятию неизбежно проходит через этот «фильтр». И оттого-то женщинам и не дана наша способность к творчеству, поскольку эта последняя связана с внутренним видением, с умением строить идеальные объекты внутри себя, со способностью вообразить себе разрушение. И — в конечном счёте — с (явным или латентным) страхом перед смертью.
Женщина как бы связана только с категорией бытия. Кстати, и «Ева» переводится как «дающая жизнь». И у неё есть свой собственный, очень удачный способ виртуального преодоления смертности — физическое рождение потомства. Способ настолько совершенный, что не нужно даже и сознание со всякими там идеями. В женском случае на место такого сознания, аналогом этого нашего «места для идеалов» становится матка. Которую тоже нужно ещё наполнить:) Вот откуда идут все женские «заморочки».
Само начало строительства, как новое действие, которого ещё нет, есть (мужской) идеал. У нас в мозгах есть нечто такое, чего в природе нет, чего осязают только умозрительно. Это мы придумали строительство как таковое. Придумали благодаря нашей способности видеть невидимое, благодаря нашей потенции в воплощении идеального: «он сочинял то, чего никогда не видел, но о чем наверно знал, что оно было» (Булгаков, «Мастер и Маргарита»). И это мы придумали всё остальное, пока девочки тупо воспроизводили однажды в них заложенное — нами же, нами. Не видеть этого, не понимать этой логической цепочки, ухватываясь за каждую разрушенную башенку, обвинять в этом разрушении мужчин — не что иное, как самое тривиальное бабство.
Скажу более: в этом проявляется и тотальный эгоизм и неблагодарность женщин за ту великую роль, которую играют на земле мужчины. Эту роль готовы похерить уже потому, что в ходе экспериментов какие-то из башенок неизбежно будут разрушены. Ну не бабство, а? А импотенцию, стало быть, нужно лечить кастрацией, перхоть — отрубанием головы… Только женщины могли додуматься до того, чтобы любую эпизодическую ошибку возвести в абсолют, поскольку кому-то от неё может быть когда-то там плохо. Следуя этой логике, природе следовало бы уничтожить всех хищников, которые поедают детёнышей и больных особей жертв: ах, как немилосердно! Но тогда не было бы эволюции вообще. И мы бы сейчас были даже не амёбы, но аминокислоты.
Однако давайте вообразим, что женщин не существует. Что бы тогда было (кроме множества мозолей у нас на кулаке;)? Нетрудно видеть, что мужское стремление к новому, наша потребность в достижении невозможного идеала (на то он и идеал, что в «реале» не достижим), начала бы постепенно вырождаться. И сейчас вам скажут, куда.
В направлении построения всё более и более абстрактных конструкций. Мужская деятельность выродилась бы в бесконечную погоню за «чистой идеей». Грубо говоря, мужчины не стали бы строить ничего законченного. Точнее, не так. Они просто строили бы и разрушали, наслаждаясь сами процессом строительства, одним полётом своего духа. А зачем что-то ещё и оставлять? Достижение идеала, спортивный азарт, с этим связанный, для мальчиков куда интереснее, чем закрепление готовых (и к тому же не вполне идеальных) конструкций. Для настоящего мужчины его принципы, идеальное, всегда важнее, чем материальное и связанное с ним наслаждение, покой, мир и персональный комфорт.
И здесь мы получаем парадоксальную идею: без женщин с их идиотски-земной, супер-реальной потребностью в (фигурально выражаясь) одноэтажном домике и одноэтажном счастье, на Земле не было бы вообще ничего, кроме самого строительства как самоценного процесса для окончательно «сдвинутых» на нём маньяков-мужчин. Строит мужчина, но закрепляет женщина. Она как бы придаёт некую весомость, основательность нашей деятельности. Благодаря тому, что сознание женщины «ополовинено» одной только категорией бытия, а смерти и разрушения для неё нет, — именно благодаря этому женщина существует как эффективный «противовес» мужчине. Она заставляет его хоть что-то оставлять, она уберегает от разрушения самое важное. «То, что мужчина отливает в гипсе, женщина закрепляет в мраморе». Это рассуждение тоже следует иметь в виду. (Кстати: угадайте, кто подсунул мне идею о том, что в сознании женщин нет категории небытия?;)
И должен заметить, что до самого последнего времени женщины были очень неплохим противовесом.
…Если все бразды правления будут переданы женщинам; если мужчинам законодательно запретят «скучать», то вся планета Земля со временем будет застроена одноэтажными домиками с наслаждающимися в них миром, покоем и безопасеностью «одноэтажными» потребителями с плоской одномерной психикой. В конечном счёте она окажется нежизнеспособна. Произойдёт какое-либо наводнение — и жители погибнут. Свайные постройки тоже должны придумать мужчины — путём того же самого разрушения каких-то своих детских башен. А если женщины додумаются до идеи свай «сами», то только потому, что сейчас знают, что эта технология есть. Благодаря кому, если не секрет? Кстати: а как насчёт землетрясения? В этом случае рассчитать сейсмостойские конструкции может лишь тот, кто неоднократно разрушал…
На всё это можно возразить, что в личной жизни всё обстоит не так. Мол, к чему разрушать старую башню? Не проще ли рядом поставить новую? Но ведь наша жизнь есть только один набор кубиков. Тот, кто строит — уже рискует…
Когда этот кусок был уже набран, пришла мне в голову одна мысль. Мы видели уже, что без мужчины женщина строить никогда не начнёт. А не обстоит ли дело точно так же и с эмоциональным миром? Почему бы не предположить, что если все превратятся в женщин, то эмоции как таковые вымрут вообще? И наш эмоциональный ряд существует не просто за счёт взаимодействия мужского и женского начала, но и каким-то образом также задаётся мужчиной? И вообще, своей эмоциональностью женщина обязана мужчине, а не природе? Мужчины их как бы пробуждают, они типа задают этакое эмоциональное «строительство башен», которое женщины лишь поддерживают, развивая вширь в одной плоскости? В наших эмоциях содержится культура предыдущих веков. Произведения искусства, да и культура в самом широком смысле слова — культурное наследие, существующее в нас «в снятом виде» — разве не обусловливает наше эмоциональное богатство? Разве не является культура той же самой башней? А кто её сотворил? Конечно, женщины гораздо лучше усваивают эмоциональное богатство нашей культуры. Но тогда получается, что в конечном счёте этим своим эмоциональным богатством они обязаны нам.
Вообще-то это просто догадка, идущая на чистой интуиции. Психологией эмоций Кот никогда не занимался. Рассматривайте эту идею просто как очередную башню:)
Естественно, в той книге дебильные «пиндосы» интерпретировали все свои примеры с точки зрения самого что ни на есть вульгарного фрейдизма: «мальчики строят фаллические, возвышающиеся структуры, девочки — запертые, маточные жилища». Уж тогда копали бы глубже, и обратили внимание на то, что мальчишеский рассказ в точности повторяет схему полового акта, причём именно мужского: взбираемся типа на гору, потом кайф, потом внезапное падение — типа расслабуха… Тогда могли бы заявить, что в основе любого развития лежит та же самая схематика нашего оргазма: мол, в основе всего сущего типа лежит секс.
А будь у наших пиндосов нормальные, творческие, умеющие обобщать и видеть самую сокровенную суть (то есть мужские) мозги, то додумались бы они до того, что в основе бытия лежит некая единая схема, лишь проявляющаяся частным образом в сексе. Однако западный рационализм вообще не любит и не умеет обобщать на этом уровне и в этом смысле он всё более тяготеет к тому же самому бабству; или скажу иначе: вообще западное мышление настолько кастрировано в духовном отношении, что в этом смысле приближается к обыденному женскому мышлению. Не приходило ли вам в голову, что Запад всё более эволюционирует в сторону господства женских ценностей, да и сам, всё более утрачивая боевой и творческий дух, понемногу превращается в женщину?
