Некоторое время он сидел молча и смотрел куда-то вбок, хотя там было темно и пусто. Потом потянул к себе книжку и стал читать дальше. Но губы у него больше не морщились, а на лбу так и осталась складка.

Книжку мы читали целую неделю – каждый вечер по одной главе. А когда кончили, то мне было и радостно, что Каштанка нашла своих хозяев, и грустно, что толстенький бритый человек потерял сначала гуся Ивана Ивановича, а потом и Каштанку. Как он, наверно, горевал!..

– Понравилась тебе книжка? – спросил Петр.

– Ох, так понравилась, так понравилась!.. – Я не знал, как высказать то, что чувствовал.

– Ну так возьми ее себе.

От восторга у меня перехватило дыхание.

– А если… А если лотошник придет за ней?

Петр засмеялся:

– Не придет. Я тебя обманул. Книжку эту я купил. Вижу, что ты смутный ходишь, взял и купил.

Я схватил руку Петра и прижался к ней губами. Петр руку отдернул и сердито сказал:

– Вот это зря! Ты никому – слышишь? – никому руку не целуй! Только матери можно.

Хотя в оба зала народу набивалось полно, все-таки редко кто из босяков пил чай. Дамы-патронессы, от которых с появлением Петра не стало отбою, затеяли новое дело. Чтобы босяки и нищие пили на подаяния чай, а не водку, попечители придумали чековые книжки. В каждой книжке пятьдесят листиков, и на каждом листике напечатано:

Дамы-патронессы разослали во все дома письма. Они писали, что подавать милостыню деньгами не надо, а надо подавать чеками, и тогда пьянство в городе будет выведено начисто. Но босяки и нищие были тоже не дураки: набрав чеков побольше, они по дешевке продавали их базарным торговкам, а сами шли в монопольку. В чайную же являлись уже пьяненькие.

Маше, Вите и мне прибавилось работы: мы ходили по домам и продавали чековые книжки. Подойдем к двери, постучим или надавим кнопку – и ждем. Выходит хозяин или хозяйка и спрашивает, чего нам надо. Отвечала обычно Маша:

– Нас прислали дамы-патронессы из общества трезвости. Мы принесли вам чековую книжку для пьяниц. Пожалуйте полтинничек.

Получив полтинник, мы прятали его Витьке в карман, а карман, чтобы не залезли чики-рики, зашпиливали английской булавкой. Но чаще нам говорили:

– Идите вы с вашими дамами-патронессами знаете куда!..

И захлопывали перед носом дверь.

Все-таки ходить по домам было интересно, а то ведь все в чайной да в чайной. Только если мы долго ходили, у меня начинали болеть ноги, и я весь раскисал. Тогда Витька говорил: «И чего он с нами увязался! Сидел бы дома». Но Маша всегда меня защищала и оставляла где-нибудь посидеть – или в лавочке, или в парикмахерской. Потом они за мной заходили, и мы возвращались домой вместе.

Однажды мы шли около железнодорожного переезда. Я сказал:

– У меня ноги болят. Я посижу около будочки.

Маша и Витя пошли дальше, а я открыл дверь и вошел в будку. Рыжая лежала на топчане, укрытая старым ватным одеялом. Лицо у нее было желтое. Увидя меня, она зашевелила бескровными губами и слабым голосом сказала:

– Бабуленька, посмотри, кто к нам пришел. Заморышек пришел.

Бабка, нагнувшись над тазом, что-то стирала. Ее серые космы свисали к самой воде.

– Вот и хорошо, что пришел, а то ты одна совсем тут затомилась.

– Ты больна? – спросил я.

Рыжая упрямо качнула головой:

– Была больна, а теперь уже здоровая.

– Ну-ну, здоровая! – заворчала бабка. – Одна тень от тебя осталась. Фелшар сказал, цыпленком кормить надо, а где его, того цыпленка, взять! Цыпленок, гляди, двугривенный стоит. Кусаются они нынче, цыпленки эти.

Я подсел к рыжей на топчан и сказал:

– Хочешь, я тебе сказку расскажу?

Она слабо улыбнулась:

– Про гуся? Про гуся я и сама знаю.

– Нет, эту ты не знаешь. Я про другого гуся, про Ивана Ивановича.

Она повеселела:

– Ой, умора! Да разве ж гусей зовут по-человечьи?

– Зовут. Вот слушай.

Я хотел ей рассказать все, что мы с Петром прочли в книжке, но с самого начала сбился, запутался и умолк.

– Нет, – сказал я, – лучше я тебе все это прочту. Вот приду еще раз и принесу книжку.

– А ты разве умеешь читать? – недоверчиво спросила она.

– Умею.

– Ну, прочти. Тебя Гришей зовут?

– Что ты! Меня Митей зовут. А ты – Зойка, я знаю.

 Кто тебе сказал? – удивилась она.

– Тебя так на базаре называли, когда ты барыню отбрила, помнишь?

– А, ту, мордастую! Ты тоже видел? Я ее еще и не так! – Она посмотрела на меня смеющимися глазами и задорно сказала: – Меня все знают, вот я какая!

– Ну и дурочка, – проворчала бабка. – Живи потихонечку – и тебе хорошо будет.

Зойка свистнула. Я никогда не слышал, чтобы девочки свистели.

Теперь, когда мы отправлялись продавать чеки, я всякий раз засовывал под рубашку книгу. Но ходили мы на другие улицы и только дня через три попали опять к переезду. Зойка еще лежала.

– Принес? – спросила она сердито. – Небось скажешь, что забыл?

– Нет, что ты! – ответил я. – Принес.

– Долго ж ты нес.

Я вынул книгу и опять примостился на топчане. Зойка взяла ее у меня из рук и недоверчиво полистала.

– Ладно, читай. Посмотрю, какой ты чтец. Может, ты и по покойникам читаешь?

– Вот и опять дурочка, – ласково пожурила бабка. – Кто он, псаломщик? Читай, Митя, не обижайся: она недужная.

Оттого, что книжку эту мне читал Петр, а потом я сам ее перечитывал два раза, я больше уже не запинался и читал так, точно знал каждую строчку наизусть. Сначала Зойка смотрела на меня сердито и недоверчиво, потом совсем забыла обо мне и слушала, расширив свои зеленые глаза и полуоткрыв рот. А под конец стала хватать меня за руки и выкрикивать:

– Постой, постой! Как он сказал? Ха-ха-ха!.. Ой, умора!..

– Ну, Каштанка! – в свою очередь, откликалась бабка из своего угла. – Попала в переплет собачка!

Я прочитал первую главу и закрыл книжку.

– Читай! – крикнула Зойка и даже толкнула меня ногой.

Но я боялся, что Маша и Витя будут искать меня и ругаться, и поспешил к двери, а книжку оставил Зойке.

– Читай сама, – сказал я. – Да поскорей, а то мне книжка нужна.

Через несколько дней я опять попал в будку. Зойка по-прежнему лежала и, мне показалось, стала еще желтей лицом.

– Ну, прочитала? – спросил я.

Зойка молчала. Бабка вздохнула и понуро сказала:

– Как же она прочтет, если она неграмотная.

Зойка так и подскочила на топчане.

– И неправда твоя, и неправда! Я все буквы знаю!

– Буквы знаешь, а складывать их не умеешь, – стояла на своем бабка.

Но Зойка не сдавалась.

– А вот и умею! А вот и умею!..

Она вытащила из-под подушки замусоленный букварь и стала водить пальцем под строчкой.

– О! – выкрикивала она буквы. – В! Ц! А! Овечка! Видишь, бабка, прочитала! Овечка!

– Не овечка, а овца, – поправил я.

– Ну, овца. Это ж все равно. Видишь, и на картиночке овечка с рожками.

– Вот по картиночкам ты и читаешь, – упорствовала бабка. – Не будь картиночек в букваре, ты б и одного словечка не сложила.

Зойка с размаху швырнула букварь в угол и отвернулась к стене. Полежав так немножко, она успокоилась и опять повернулась к нам.

– Ну, читай, – приказала она мне.

И не отпустила, пока я не дочитал всю книжку. Слушая, она то переливчато смеялась, то задумывалась и тогда делалась похожей на взрослую. С таким задумчивым видом она выслушала всю главу, в которой рассказывалось, как умер гусь Иван Иванович.

– Вот так и я умру, – сказала она и плотно сжала бескровные губы.

– Еще чего! – недовольно отозвалась бабка.

– Да, умру. Она приходит ночью, смерть, и сидит вон в том углу, подстерегает.

Но вскоре Зойка опять оживилась. А когда я прочитал слова: «Метаморфоза, случившаяся с хозяином», – она удивленно воскликнула: