— Это вероятно ваше, многоуважаемая барыня, сказала она, улыбаясь.

Адель посмотрела на женщину, потом на мужа, который рассматривал свою цепочку.

— Нет, это принадлежит барину, — сказала она и взяла платок в руки! — Спасибо тебе, барин даст тебе что-нибудь за находку.

Он же сидел бледный и неподвижный.

— Со мной нет денег, обратитесь к многоуважаемой барыне, — сказал он и спрятал платок.

Жена вынула крону из своего большого портмоне и дала ее девушке, которая ушла, не понимая ничего в происшедшей сцене.

— Ты могла бы меня от этого избавить, — сказал он с горечью.

— У тебя нет храбрости отвечать за свои дела и поступки? Ты стыдишься носить мой подарок, тогда как я ношу твои. В сущности говоря, ты бессильный человек! А хочешь быть мужчиной!

Адель должна была ехать на аукцион и остаться там неделю. В её отсутствие мужу вменялось в обязанность смотреть за хозяйством и вести книги.

В первый день пришла кухарка и попросила денег на сахар и кофе; он дал их ей. Через три дня она опять пришла за деньгами для этой же цели. Он выразил свое удивление, что провизия так скоро вышла.

— Я не ем ее одна, — сказала грубо кухарка, — и многоуважаемая барыня никогда мне ничего не говорит, когда я прихожу за деньгами.

Он дал ей требуемую сумму, но это маленькое происшествие заинтересовало его, он открыл счетовую книгу и начал ее просматривать. На эти две статьи выходила удивительная сумма, обнаружилось, что в месяц выходило восемь кило. Он продолжал свои исследования всюду то же самое. Он взял главную книгу и нашел прямо невероятные цифры. Было ясно, что его жена не умела вести книг, а со стороны прислуги было организовано колоссальное воровство, которое, в конце концов, могло разорить их.

Адель приехала домой, и кандидат прав должен был выслушать отчет об аукционе.

Он откашлялся и хотел начать говорить, но жена пошла ему навстречу и спросила:

— Ну, а как ты тут справился с людьми, мой друг?

— О, я справился с ними очень хорошо, но они не честны, ты можешь мне поверить.

— Что? они не честны?

— Нет, что значат, например, эти громадные порции кофе и сахара?

— Откуда ты это знаешь?

— Я увидел это из счетовой книги.

— Итак, ты копался в моих книгах?

— Копался? Меня заинтересовало проследить досконально это явление.

— Но, собственно, тебя это не касается!

— И из этого я увидел, что ты ведешь книгу, не имея понятия об этом деле.

— Что? Я не могу вести книги?

— Нет, мое дитя, ты этого не можешь, и если это будет продолжаться, мы скоро придем к разорению. Все твое счетоводство есть ни что иное, как обман, мое дорогое дитя, и больше ничего!

— Но какое тебе, собственно, дело до моей книги?

— Да, но посмотри, пожалуйста, ведь и закон требует порядочного ведения книг.

— Ба, — закон, что мне закон!

— Это я охотно допускаю, но меня это касается, и с этого времени я буду смотреть за книгами.

— Мы можем взять конторщика.

— Это не нужно, ведь мне и так нечего делать.

И на этом они согласились.

Но с тех пор, как муж стал сидеть за конторкой, и все стали со своими делами обращаться к нему, Адель совершенно утратила интерес к хозяйству и к жизни в деревне. Она очень переменилась, перестала заботиться о коровах, телятах, оставалась всё время в комнатах и замышляла новые планы.

Муж её, наоборот, пробудился для новой жизни и с жаром набросился на сельское хозяйство. Снова превосходство было на его стороне. Он распоряжался, обдумывал, приказывал и контролировал.

Однажды Адель пришла в контору и попросила тысячу крон на покупку пианино.

— О чём ты думаешь! — сказал ей муж, — как раз теперь, когда нужно перестраивать двор! Это невозможно!

— Что это значит? Разве у нас не хватит? Разве моих денег на это недостаточно?

— Твоих денег?

— Конечно, моих денег, которые я получила в приданое.

— Я думал что это, благодаря замужеству, сделалось общим достоянием семьи?

— Другими словами — твоей собственностью, да?

— Нет, мое дитя, собственностью семьи, сказал я. Семья есть маленькая община, единственная, у которой есть общность имущества. Муж является лишь управляющим.

— Почему же этим управляющим не может быть жена?

— Потому что муж не родит детей и, следовательно, у него больше времени!

— Но почему не можем мы управлять оба вместе?

— Почему в каждом акционерном обществе лишь один директор? Если жена хочет принимать участие в управлении, то почему же и детям не дать этого права?

— Ах, эти адвокатские уловки! Но я, правда, это нахожу странным, стоять здесь и выпрашивать собственные деньги на новое фортепиано.

— Теперь это не только твои деньги.

— Вероятно, твои?

— Нет, и не мои, они принадлежат нашей семье. Ты не должна быть такой несправедливой и говорить о выпрашивании, но рассудок подсказывает, что нужно спросить управляющего состоянием, можно ли именно сейчас позволить себе такую роскошь.

— Ты считаешь пианино роскошью?

— Да, потому что у вас есть старое! Положение дел именно сейчас неблагоприятное и не позволяет покупки нового пианино, несмотря на то, что лично я не хочу, да и не могу противоречить твоему желанию!

— Тысяча крон никого не может разорить!

— О нет, благодаря долгу в тысячу крон очень легко положить основание разорению.

— Значит, ты отказываешь мне в моей просьбе?

— Нет, я этого не хочу сказать, но положение дел…

— О, Господи, когда же настанет день, когда женщина сама будет распоряжаться своим состоянием и не будет принуждена, как нищенка, стоять перед своим мужем!

— Когда она сама будет работать. Мужчина — твой отец, заработал тебе эти деньги, все деньги, все владения получаются благодаря мужчинам, и потому было бы справедливо, чтобы сестры наследовали меньше, чем братья, потому что мужчина уже родится, так сказать, с обязательством кормить женщину, тогда как на женщинах не лежит такого долга. Понимаешь ты меня?

— Итак, ты неровный дележ считаешь правильным? И ты с твоим умом можешь настаивать на этом? Неужели не нужно всегда делить поровну?

— Нет, во всяком случае, нет! Нужно делить пропорционально заслугам. Лентяй, который лежит на траве и смотрит, как работают каменщики, во всяком случае должен получить меньше, чем сам каменщик.

— Ты хочешь сказать, что я ленива?

— Или, лучше всего, я ничего не хочу сказать, но я хочу тебе напомнить, что когда я лежал на софе и читал, ты меня считала ленивым и совершенно открыто это показывала.

— Что же я должна делать? пожалуйста, скажи мне!

— Ходить гулять с детьми.

— Я не гожусь в воспитатели.

— Но я должен годиться, неправда ли? — Послушай, дорогое дитя, позволь тебе сказать, что женщина, утверждающая, что она не может воспитывать своих детей, собственно не женщина. Мужчиной она тоже не может быть, ну что же она в таком случае, как ты думаешь?

— Фу, и ты можешь говорить такие вещи матери своих детей!

— Что же можно сказать о мужчине, который не имеет склонности к другому полу? Разве не говорят про него самые ужасные вещи?

— Ах, я вообще больше не хочу ничего слышать!

И Адель ушла в свою комнату, заперлась и — заболела. Доктор, этот всемогущий советник, — объявил, что деревенский воздух и одиночество для неё невыносимы. Переезд в город был необходим, так как она должна была начать систематический курс лечения.

Город скоро оказал прекрасное влияние на состояние здоровья Адель, а воздух манежа и верховая езда вернули краску и свежесть её лицу.

Кандидат прав опять занялся своей практикой, и дурного настроения у обоих как не бывало. Однажды газеты принесли известие, что сочиненная Аделью пьеса будет поставлена на сцене.

— Посмотри, сказала она, торжествуя, мужу, — женщина тоже может жить для более высших целей чем готовить кушанья и качать детей!

И пьеса была поставлена. Кандидат прав сидел в литерной ложе, как под холодным душем, и после окончания представления он должен был играть роль хозяина за маленьким ужином.