Монголы быстро справились с китайцами, но долго боролись с киргизами. Весь 1913 год в Кобдоском округе был потрачен на борьбу с алтайскими киргизами. Киргизы, откочевав в сторону Шара-суме, поддерживаемые Палта-Ваном[69], китайским ставленником, делали набеги на Кобдоский округ, угоняли скот, убивали людей.

В борьбе с киргизами принимал деятельное участие Джа-лама. В одну из таких схваток, осенью 1913 г., по приказу Джа-ламы была снята целиком кожа с убитого киргиза, которую мне пришлось видеть в феврале 1914 года в ставке Джа-ламы, в 60 верстах к северу от Кобдо, в Монджик-Куре. Кожа висела в юрте, заменяющей склад для продовольствия. Вверху была подвешена кожа, внизу лежали мясо, мука и другие продукты; тут же были сложены и наши седла.

Об этом необычайном случае я услышал в Хан-гельцыке еще осенью 1913 года. Поступок буддийского ламы показался мне диким и непонятным.

Я доказывал местным ламам всю несуразность, жестокость и бессмысленность такого поступка.

Баитские ламы Джа-ламу в то время ненавидели. Джа-лама арестовал баитского отшельника-аскета, «даянчи», считавшегося святым, увез к себе в Монд-жик, где подверг его пыткам за то, что тот имел мужество написать обличительное письмо всемогущему тогда Джа-ламе, в котором обличал его за антирелигиозное поведение, дискредитирующее догматы буддизма. Баитские ламы и все население ненавидели Джа-ламу за непомерные налоги и повинности. И вот при такой личной неприязни к Джа-ламе ба-итский лама мне все же объяснил, что в ламаистском культе во время некоторых богослужений стелется белое полотно, вырезанное наподобие распластанной кожи Мангыса. (Мангыс в монгольском эпосе — одухотворенное злое начало. По могуществу и хитрости Мангыс почти не уступает героям и богатырям — представителям доброго начала. Богатыри обычно всегда побеждают, но с невероятными усилиями.)

Лама говорил, что в главных храмах Лхасы в Тибете у далай-ламы и Банчен-Богдо для совершения великих хурлов в честь грозных богов есть настоящие кожи мингысов, но больше их нигде нет, даже в Урге у богдо-гэгэна. В других местах всюду применяется имитация.

— Вот и Джа-лама снял кожу, вероятно, для об рядностей, а не по жестокости, — закончил лама.

В марте 1914 года Джа-лама был арестован русским отрядом, стоявшим тогда в Кобдо, увезен в Россию, где первые годы сидел по тюрьмам, потом был сослан в Якутск, позднее переведен в Астрахань, откуда в начале революции бежал в Монголию.

Из расспросов близких к Джа-ламе людей, в то время бывших с ним в походе, я выяснил следующее.

После боя киргизы разбежались, оставив несколько человек раненых. Один, очевидно, тяжело раненный, статный красивый молодой киргиз сидел гордо, опершись спиной о камень, и спокойно смотрел на скачущих к нему монголов, раскрыв грудь от одежды. Первый из подъехавших всадников ударил его копьем. Киргиз немного наклонился вперед, но не застонал. Джа-лама приказал другому сойти с коня и пронзить его саблей. И это не вызвало у него стона. Джа-лама приказал вырвать сердце киргиза и поднести к его же глазам. Киргиз и тут не потерял угасающей воли, глаза отвел в сторону и, не взглянув на свое сердце, не издав ни одного звука, тихо свалился. Поведение киргиза, по мнению монголов, выдавало в нем богатыря.

Джа-лама распорядился снять с богатыря-кирги-за кожу целиком и засолить. Засоленная и высушенная, она хранилась у него до его ареста. При аресте Джа-ламы кожа была сфотографирована и увезена русскими офицерами как вещественное доказательство, как иллюстрация жестокости Джа-ламы.

При взятии Кобдо, кроме Джа-ламы, важную роль играл небольшой отряд баргинцев во главе с Бар-га-Джанджином. В этом отряде было восемнадцать отборных баторов (богатырей) из отряда Токтхо-тай-джи. Во главе этих восемнадцати человек стоял Ген-дын — человек, отличавшийся большой храбростью.

По взятии Кобдо Гендын и его спутник с обильными трофеями вернулись в Ургу. При отъезде на первом перевале в сторону Урги, с которого виден город Кобдо, Гендыном был принесен в жертву своему знамени и в благодарность духам гор Кобдо-ских пленный китаец.

Об этом жертвоприношении я узнал случайно летом в 1923 году. Я ехал верхом из Улясутая в Кобдо (450 верст). По дороге на монгольских станциях (уртонах) ко мне присоединялись попутчики. По мере приближения к Кобдо их набралось до тридцати человек. Среди ехавших оказались и участники битвы 1912 года под Кобдо. На последнем перевале перед Кобдо во время обычного привала один из участников и очевидцев жертвоприношения и рассказал о нем мне и всем моим попутчикам.

В ночь на 22 июля 1921 года восставшие монголы в Улясутае разгромили отряд атамана Казанцева — часть унгерновской дивизии.

Переворот монголам удался, Улясутай захвачен, но осторожность вынуждала временно отступить в горы, для обхода с тыла уцелевшей части белого отряда. К тому же и военачальники белых — Казанцев и Ванданов — скрылись во время переворота.

Был проделан большой дневной переход. Уставший отряд расположился ночевать в верховьях Бо-гдоин-гола, в ущелье, на опушке леса. Раскинули десятки походных палаток и шатров. В ущелье — ядро отряда, а кругом палатки гонщиков, пасущиеся тут же табуны лошадей, быков, баранов, верблюдов. Всюду разъезжают — часовые, разослана глубокая разведка. Не исключена возможность боя с белыми. К полуночи постепенно лагерь стихает, костры меркнут.

На дворе тихая лунная ночь, кругом громады лесистых и голых гор, отроги белков Очир-вани Бо-гдо-ул. На обширной площадке среди девственной природы раскинулся дремлющий кочевой лагерь монгольских воинов. Эта картина невольно переносит мысли к далекому прошлому человечества.

Вдруг раздается тревожный одинокий выстрел часового. Начинается тихое движение в лагере. В двух палатках зажглись огни. Большой тревоги нет, но что-то есть, что — неизвестно.

Вскоре послышались звуки дамыра[70], ритм молитв, шорох движений и грозное пофыркивание священнодействующего чеджина[71]. Все стихло.

Оказывается, бежавшего Ванданова монголы поймали и доставили в лагерь. При появлении в лагере Ванданова чеджин сразу же впал в транс, воплотившееся в него божество требовало себе в жертву трепещущее сердце Ванданова. Ванданова расстреляли, а вынутое сердце было поднесено беснующемуся чеджину, который в экстазе его съел. Позднее он говорил, что во время транса действует божество, а не он, оно и съело сердце Ванданова.

Ванданов — забайкальский бурят, буддист, бывший ученый лама, потом белый офицер Унгерна. Ванданов должен был убить военачальника и чед-жина и тем самым предотвратить возможность переворота. Но монголы успели предупредить события.

Таким образом, Ванданов являлся злейшим врагом, богоотступником, поднимающим меч против буддизма (в лице чеджина и военачальника) и свободы монгольского народа. Естественно поэтому, с точки зрения монголов, что божество чеджина потребовало сердце Ванданова.

Дальнейший ход событий развертывался в пользу красных монголов. Остатки белых под командой Сокольницкого и Казанцева, ограбив монастыри — Ебутун-куре и Батыр-бейсе, перебив несколько десятков ни в чем не повинных мирных лам, отступали в Кобдо на соединение с отрядами Бакича и Кайгородова.

Отряд красномонголов вскоре вернулся в Улясутай. В отряде, как и всюду, было развернуто красное знамя. Организовались погони почти до Кобдо, чтобы отогнать белых от Улясутая.

Наступило относительное успокоение. В лагере остался чеджин-лама. Военачальник уехал для переговоров с другими красными частями.