— Как ты попала?.. Ну туда.

— Да как... Обычно. Увидела рекламку в газете, позвонила. Приятный мужской голос предложил рассказать о себе. Рассказала. Он ответил: ого, как это мило, вы нам подходите, заходите. Правда, генерального директора фирмы, Леонида Ефимовича, сейчас нет на месте, он в отъезде, как раз там, в Греции, но это не беда. Я подхватилась и пришла.

Она умолкла, прикрыв глаза. Пальцы ее, теребящие носовой платок, мелко подрагивали.

— Не хочешь — не рассказывай... — Я погладил ее по голове.

— Да нет, почему... — Она встряхнулась и, глядя сквозь меня, продолжала; — Фирма располагалась в одном из сталинских домов на Садовом, неподалеку от Калининского проспекта, вход со двора... Козырек над лесенкой в подвальное помещение, черная железная дверь... Меня это не особенно удивило — в те времена все фирмы ютились по подвалам, не то что теперь... Ну вот, вошла, внутри там все здорово было отделано: стены обшиты светлым пластиком, компьютер в приемной, мягкая кожаная мебель, ковровое покрытие на полу, кондиционер прохладно дышит — словом, очень солидно. Принял меня такой импозантный дядечка. Твидовый пиджак, рубашка без галстука, шейный платок, перстень с камнем на пальце — типичная наружность импресарио. Ах, как это мило, что вы нашли время. Давайте заключим быстренько договор, а детали обсудим...

Она поморщилась, массируя пальцами виски.

— Обсудим... Как-то он странно выразился... Обсудим — то ли априори, то ли...

Я напрягся и, подавшись вперед, опустил руку на ее плечо:

— Лиза, еще разок. Может быть, он сказал "обсудим a posteriore"?

— Похоже... А что это значит?

— Это из латыни. А значит — задним числом.

Незажженная сигарета, которую я вертел в пальцах, сломалась, табак просыпался в ладонь.

— Лиза, — тихо сказал я, — была ведь еще одна деталь... У него такие беспокойные пальцы, да? И он во время разговора постоянно теребит свой роскошный перстень, покручивает его на пальце, да?

— Именно так... Ты его знаешь?

Еще бы. Всего несколько дней назад мы с ним сидели в роскошном офисе в двух шагах отсюда и обсуждали кое-какие дела под присмотром бронзовой птицы на столе, и он по привычке обронил эту фразу: детали обсудим a posteriore.

Я несколькими штрихами набросал портрет моего партнера по тем переговорам. Она энергично кивнула:

— Да, похоже... Ну вот. Он передал мои паспортные данные секретарше. Та быстро вернулась с договором на фирменном бланке, опять-таки очень солидном, с такой красивой шапкой: логотип, фирменные реквизиты... Он поставил штришок рядом с фамилией генерального директора: мол, распишусь сам, пока шеф в отъезде, у меня есть право подписи. Они быстро оформили выездные документы, а потом... Ой, что это с вами? — прохладными пальцами она схватила меня за руку.

— Сафьяновая папка Модеста... — тихо произнес я.

— Что? — спросила она.

— Нет, Лиза, ничего.

Ничего, за исключением того, что такой бланк договора я видел год назад, когда унес из разгромленного дома учителя его сафьяновую папку. А потом, заглянув в нее, испытал чувство крайней неловкости. Это были очень личные письма — какой-то женщины к Модесту, — а на дне, под этим эпистолярием, лежал похожий бланк: изящная шапка с логотипом, выходные данные фирмы, а под ней крупный заголовок — "Договор".

— Все, Лиза, пока. Мне пора на охоту...

Вернувшись в бар, я нашел маэстро дремлющим за столиком в темном углу. Я сунул ему в карман ключ, подошел к стойке и попросил бармена налить мне немного водки.

— Так вы раздумали делать заказ? — вежливо осведомился он.

— Нет. Он остается в силе. Хотя и с некоторыми поправками — касательно исходного продукта.

— Вот как? — усмехнулся бармен.

— Да. Это будут утиные яйца.

...Сафьяновую папку я нашел там, куда сунул год назад, — в шкафу, на верхней полке, под старыми лыжными свитерами.

Присел к столу, открыл. Аккуратно отложил стопку писем в сторону. На самом дне, словно надежно похороненный под слоем прошлого времени, лежал этот лист бумаги.

Логотип "Интернэшнл дэнс-шоу". Реквизиты. Адрес офиса.

Да, все верно. Подвальчик во дворе одного из парадных домов на Садовом кольце, о котором говорила Лиза.

Чуть ниже — шапка документа: "Договор". Имя Ласточки в графе "Участник". В правом нижнем углу — ее летящая подпись. Печать.

У меня поплыло перед глазами.

В левом нижнем углу, под графой "Генеральный директор", типографским способом набрано имя. Чуть ниже — размашистая, с изящным подвивом в стартовом полукружье буквы "Л" — подпись.

Я вдруг поймал себя на том, что онемела правая рука, — должно быть, все то время, пока я читал текст договора, составленного так, что "участник." лишался всяческих прав, кулак мой был настолько сжат, что костяшки пальцев побелели.

Итак, восстановим ход событий. Модест сдает через риелторское агентство свою квартиру. В ней Людмила Львовна Синатская устраивает бордель, и это обстоятельство мимо внимания "надзирающих за нравственностью" ментов не проходит. Не исключено, что Мила, человек в этих делах опытный, сама наведалась к нужным людям в погонах и заявила о своем выходе на рынок.

— Занятно, как это могло выглядеть... — подумал я вслух, закуривая очередную сигарету.

Наверное, так: в офис полиции нравов приходит импозантная мадам с изящной кожаной папкой под мышкой и заявляет о своих намерениях открыть "торговую точку". Ей говорят: нет проблем, мы вас зарегистрируем, выдадим лицензию, пожалуйте в кассу с первым взносом, размер ежемесячной арендной платы вам известен?

Известен. Схема выплат, начертанная Фанни на салфетке, распространена на всем пространстве ночи, варьироваться могут лишь суммы, выплачиваемые за пользование красной крышей. Мила исправно платит, а потом происходит нечто такое, что дает ей основание послать своих опекунов куда подальше. Решение явно опрометчивое, окончившееся заключением в СИЗО. Но что сделано, то сделано. "Надзирающие за нравственностью", устроившие в заведении погром, тут же увольняются из органов, и это неудивительно, поскольку ими уже занялся отдел внутренней безопасности в лице Коржавина, имевшего в своей среде, насколько я понимаю, репутацию человека, не склонного к компромиссам. Все. Дело спущено на тормозах, пылится в районной прокуратуре до тех пор, пока какие-то молодые люди с неприметной наружностью его не изымают. Хозяйку заведения вдруг выпускают на волю, она договаривается с корреспондентом популярной газеты о встрече, дабы поведать о специфических тайнах, видимо касающихся известных людей. За полчаса до назначенного срока Мила получает пулю в голову. Точно так же как и ее бывшая сотрудница, похожая на одуванчик, стройная, симпатичная девочка, угодившая на панель с подиума. И привел ее в заведение Фанни бывший подельник, а заодно и любовник Милы.

— Что-то здесь не вяжется, — пробормотал я. Мне явно не хватало информации.

В самом деле, даже если допустить, что проколовшиеся ребята из полиции нравов имели зуб на Милу — наверняка так и было, — то вряд ли рискнули бы среди бела дня стрелять по живым мишеням. И еще очень важно, что я никак не мог объяснить: как в этой цепочке людей и событий оказался я? При чем тут я?

Мое отражение в черном оконном стекле недоуменно двинуло плечом.

Потому что первым оказался в разгромленном заведении? Нет, это маловероятно. Пойдем дальше. Я должен, просто обязан был насторожиться, когда получил экстравагантное предложение старого селезня, прикинувшегося рогоносцем, однако природное чутье подвело. И если б тогда была не ночь, обостряющая мои инстинкты, сидеть бы мне на нарах: пистолет, прихваченный мною из кобуры охранника, а потом перекочевавший в сейф Селезнева, оказался в темном переулке конечно же не случайно — он должен был сработать.

Против кого — не ясно, но крайним в этой ситуации оказался бы я.