— Ничего особенного: "Позвони в офис, гад пернатый! Лис".

— Лис? Кто этот Лис?

— Женское имя, сокращенное — от Алисы.

— А-а-а... — протянула она. — Это твоя начальница. Она знает про меня?

— Знает, а как же. Ведь в момент нашего с тобой знакомства она была рядом. Ну помнишь, месяц назад, когда я звонил куда-то, ошибся номером и попал в вашу телефонную службу эротической помощи? Знает. И ревнует. Называет тебя телефонной шлюшкой.

— Так это и есть на самом деле. Это моя работа. Развлекаю сексуально озабоченных клиентов своей страстной болтовней... Всех, кроме тебя. Ты не клиент.

— Вот и хорошо, зверек, Я не клиент, а ты не телефонная шлюшка. Что ж, наверное, мне пора. Надо ехать в офис. Знаешь, моя работа чем-то напоминает твою. Я тоже развлекаю клиенток болтовней.

Несколько мгновений она молчала, осмысливая сказанное, потом тихо выдохнула:

— Как это?

— А разве я, тебе не говорил? Я ведь бабником работаю, ага, наемным кавалером. Вожу состоятельных теток по театрам, кабакам и прочим досуговым заведениям. К этому делу меня Лис и пристроила — год тому назад.

Я помолчал, любуясь тем, как жидкий солнечный свет стелется в плоскости окна, скользит в нем, плутает, придавая тонкому налету осевшей на стекле городской пыли серебристость тончайшего бархата.

— Ты давно знаешь эту женщину? — спросила она.

— Женщину?

Я произнес это слово медленно и с некоторым удивлением: Лис — не женщина, а она принадлежит к Vulpes vulpes, то есть к отряду лисиц обыкновенных. Так или иначе, меня радует ее шокирующая откровенность, отсутствие жеманства и привычка называть вещи своими именами. Когда-то Лис работала гидом-переводчиком в туристической компании, возила иностранцев по Москве, заученно бубня суконные тексты о достопримечательностях столицы. Ее карьера, насколько я знаю, прервалась в двадцать два года: один из клиентов тур-компании; гобоист из Бремена, проникся к симпатичной переводчице пылкой страстью и увез к себе в Германию. Давно это было.

— А как вы познакомились? — спросила она.

— Случайно. Мне хотелось выпить.

Я живо припомнил, как это было. Я увидел ее на оптовом рынке, точнее сказать, сначала я ее услышал. Залетел я сюда, гонимый жаждой, на следующий день после похорон Модеста. Перебирая разнокалиберную мелочь на ладони — унести в клюве хотелось четыре бутылки "Бочкарева", но на четыре не хватало копеек пятьдесят, — я отвлекся, услышав у соседней палатки громкую дискуссию между грузной, кисельнотелой продавщицей и молодой женщиной, одетой в простую клетчатую рубашку навыпуск с закатанными рукавами и серую просторную юбку из легкой ткани. Внешность ее могла ввести в заблуждение кого угодно, но только не меня, потому я инстинктивно нахохлился: огненно-рыжая, маленькая и подвижная, остроносая, с тонким улыбчивым ртом, она была типичной Vulpes vulpes, а встреча с этим юрким, хитрым и коварным зверьком нам, пернатым, ничего хорошего не сулит.

Лисичка нервно дернула плечом, стрельнув в мою сторону настороженным взглядом, навострила ушки. Мелко моргая, она смотрела на меня, и на лице ее проступила слабая и — не слишком подходящая ее лукавой натуре — отчаянно беспомощная улыбка.

— Она попросила меня помочь ей доставить домой битком набитые сумки с продуктами, а то от этих тяжестей у нее матка вывалится — именно так она и выразилась. Ее манера ярко и доходчиво излагать свои мысли пришлась мне по вкусу. Взяв пива, мы двинулись к ней в гости.

—И ты... Ты остался у нее на ночь?

— Да, зверек. Но только ничего подобного тому, что есть между нами, у нас не было.

Выпив пива, мы молча разделись в ее спальне и улеглись в постель — так ложатся спать супруги, давным-давно осточертевшие друг другу. И Лис, уютно устроив теплую щеку на моей груди, поведала трагическую историю своей жизни. С бременским музыкантом она прожила год, а потом подалась в родные места: "Просто тянуло на волю. Понимаешь?"

Конечно, я понимал. Мы принадлежали к разным видам, она — к отряду волчьих, я — к пернатым, но при этом мы оба охотники, и инстинкты нами управляли одни и те же...

Маркус, так звали гобоиста, оказался хорошим парнем, он лукавый нрав своей избранницы хорошо знал, поэтому оставил воротца уютной двухэтажной, густо увитой плющом клетки в пригороде Бремена открытой — вольному воля... И даже дал денег, которых хватило для открытия фирмы. Раз в полгода Лис навещает его, и они едут куда-нибудь отдыхать. В прошлом году она, например, была в Каннах.

Вот, собственно, и все. Иногда, крайне редко, мы ложимся с ней в постель, хотя оба понимаем, что ничего у нас не получится — нас просто соединяет на короткое время инстинкт, один из тех, о котором я тебе говорил, просто инстинкт — и не более того. Так что у тебя нет повода для ревности... Ты говоришь: при чем тут ревность? Но я же слышу, как напрягается твой голос, как ты мрачнеешь... Оставь, это все пустое, не стоит обращать внимания. Улыбнись мне на дорожку — я побежал. Пора.

— Возвращайся... — прошептала она. — Бог тебе в помощь.

Хорошее пожелание, вздохнул я, опуская трубку особенно учитывая ситуацию, в которой я оказался.

Наш офис располагался в районе "Аэропорта", в десяти минутах ходьбы от метро, на первом этаже кирпичного дома с тихим, уютным двориком, в котором так хорошо было посиживать на лавочке в тени старых тополей и наблюдать за копошением на асфальте ленивых голубей, походивших на сизые кульки. Впервые я оказался здесь год назад. Точнее, год и один день.

— Эту дату неплохо бы и отметить, — вслух подумал я.

Одна из полученных накануне сотен вчера была обращена в рубли в обменном пункте, так что я решил забежать в угловой продуктовый магазинчик. Взгляд, скользнув по полкам, остановился на литровом мартини.

Лис я застал за телефонными переговорами. Судя по тому, что она, старательно двигая тонкими губами, изъяснялась на тявкающем немецком, на том конце провода находился кто-то из германских клиентов фирмы "Навигатор", обговаривавший условия своего пребывания в столице и нюансы сопутствующей программы.

— Привет, чернобурая, — помахал я бутылкой.

Лис подняла на меня отрешенный взгляд.

— Если это клиентка, то я пас. Мне нужен отдых после вчерашнего.

Она мотнула головой, хищно прищурилась, вникая в смысл моих слов, насупилась и подалась вперед, словно пытаясь уловить исходящий от меня запах опасности.

Я рассмеялся:

— Если напрячь фантазию, можно представить, как шерсть поднимается у тебя на холке.

—Что значит — после вчерашнего? — агрессивно переспросила она, прикрывая трубку рукой.

— Нет-нет, это вовсе не то, о чем ты подумала.

Расслабившись, она откинулась на спинку кресла, сделала витиеватый жест кистью, веля мне выметаться и не мешать в переговорах, а потом, повесив на лицо картонную улыбку, заворковала в трубку что-то извинительное.

Я отправился на кухню.

Наша контора представляет собой крохотную однокомнатную квартиру на первом этаже, переделанную под офис. Жилье некогда принадлежало другу Алисиного детства, сыну дворника по. имени Рафик, который в начале девяностых годов так увлекся спиртом "Роял", что уже не мог остановиться. Посадил себе печень, долго и тяжко болел, а Лис за ним ухаживала по старой дружбе: когда-то они сидели за одной партой. Когда Рафик умер, выяснилось, что свою жилплощадь он по дарственной отписал школьной подружке. Сама Лис живет в том же подъезде на пятом этаже, и путь на работу отнимает у нее всего минуту.

Первое, что мне бросилось в глаза на кухне, перестроенной в некое подобие приемной (ликвидированы мойка и газовая плита), была бутылка минералки. Она стояла на столе рядом с факсовым аппаратом, магнетически притягивая взгляд импозантного человека лет тридцати пяти, который сидел, откинувшись в кресле, и задумчиво поглаживал пальцем седеющий висок.

— Привет, Слава, — сказал я. — Что пишут новенького?