Я теребила корочку заживающей ранки на правой коленке через дырку в джинсах. Я упала со склона, пока искала американский женьшень. Его также называли по некоторым причинам заманихой. Хорошее растение, и бабушка всегда нуждалась в нём в больших количествах. Она ругала меня, когда я приходила домой с разбитыми коленями.

Сова взъерошила перья. Я вернулась в реальность, все страдания, повисшие в воздухе, давили на меня. Бабушка научила меня, как собратья в собственной голове, чтобы отгородиться от запутанного лепета чувств других людей. Но «дар» не предупредил меня, что она покинет меня.

Светало. Серый свет коснулся горизонта. Я не хотела оставлять ее одну здесь, в этом обесцвеченном месте, которое сильно воняло отчаянием. Но я не могла больше болтаться здесь — взрослые запомнят, что я была здесь и не будут слушать, если я скажу, что папа уже в пути. Я точно не знала, что произойдет тогда, но я знала, что это будет неприятно.

Папа, пожалуйста, поспеши. Пожалуйста, приезжай сюда.

В конце зала зазвенел лифт. Моя голова вздернулась, как у старой собаки. Лифт звенел всю ночь, каждый раз издавая хрипящий звук колокольчика, как будто он не мог открыться после того, как собрал всю энергию, чтобы объявить, что он прибыл.

— Она там, — сказал кто-то. Я мельком взглянула на зал в противоположном направлении, не поворачивая голову, используя лишь периферийное зрение. Там была крупная рыжеволосая медсестра, ее руки лежали на бедрах. Позади нее был тот доктор, похожий на хорька в белом халате, и женщина в платье в цветочек, которое кричало «социальный работник».

Я медленно соскальзывала со стула, как если бы не слышала их. Дверь лифта снова открылась. Я бы не смогла спуститься вниз, если бы не побежала. Но я могла бы сбежать трусцой по лестнице и уйти другим путём.

У меня все еще были ключи от Паккарда. Они звенели на проволочной петле, и я шла, голова вверх, целеустремленно к лифту.

— Эй! Ты! Ребёнок! — подал голос доктор. Он даже не помнил моего имени. — Эй!

Двери лифта хрипло открылись. Я быстро пробежалась в голове по месторасположению. Это походило на бабушкину игру Что Находится На Столе, где я должна была помнить и описать каждый объект на столе, повернувшись ко всему спиной, или после того, как она положила свежую ткань на все вещи. «Хорошее обучение, — говорила она. — Используй то старое мясо между своих ушей

[3]

, Дрю. Слушай и мотай на ус».

Моё сердце стучало в ушах. Голова была тяжёлой. Я слышала, как перья прорезали воздух, потому что бабушкина сова взлетела с подоконника, и меня пронзила нестерпимая боль. Я не смела оглянуться назад, чтобы посмотреть на сову.

Кроме того, нормальные люди не видели её. Именно это означало быть «другой». Просто еще одно слово для определения одиночества.

Добраться до лестницы. Когда доберешься до лестничной клетки, сможешь добежать до первого этажа и выйти. Там есть пожарный выход. Затем можно скрыться в бабушкином доме и...

— Эй! Ребёнок!

Из лифта вышел мужчина. Мое сердце подпрыгнуло в горло и быстро застучало. Я не понимала, что бежала, пока внезапно звук моих шагов не грозил снести голову с плеч. Короткий, отчаянный крик вырвался из меня, когда доктор снова закричал.

Мужчина из лифта раскрыл свои руки. Высокий, белокурый ёжик, его джинсы помялись и были в беспорядке, футболка выпачкана моторным маслом. Он был всегда настолько чистым и опрятным, что это был шок видеть его в таком виде. Мне было всё равно. Темные, глубокие круги пролегли под его глазами, такими же синими, как у меня. Как у мамы. Только у него они были по-зимнему синего цвета, холодные и, если присмотреться, с лавандовыми линиями возле зрачка.

Я не задавалась вопросом и не заботилась об этом. Я бежала прямо в его объятия. Я поняла, что моторное масло было расплескано на его рубашке, чтобы прикрыть что-то еще, что-то красноватое, и почувствовала повязку вокруг ребер. Это не имело значения. Я обняла его настолько сильно, что он резко вдохнул, и я его не отпускала.

— Дрю, детка, — мозолистая рука поглаживала запутанные завитки. Я обняла его ещё сильнее. — Я пришёл, как только смог. Мне жаль, дорогая. Шшшш, сладкая, ангелочек. Всё хорошо.

Я поняла, что издавала низкие, болезненные звуки и что мой нос был полон соплей. В течение всей ночи я не могла кричать, но теперь что-то во мне вырвалось на свободу, и я начала изливаться. Хотя и пыталась быть тихой. Я рыдала в его грязную рубашку.

Трио — медсестра, доктор, социальный работник — прибыли десятью секундами позже и стали закидывать его вопросами. Он отвечал на каждый из них в своей медленной, ясной манере, растягивая слова, и я знала, что всё будет хорошо. У него были все документы и бумаги, хотя только Бог знал, где он их достал. Мне было всё равно. Всё что я знала, это то, что он был здесь, и поэтому всё должно было быть хорошо.

И поэтому я больше никогда не хотела отпускать его. Не тогда, когда я могла ему помочь.

Не тогда, когда он сделал меня.

Глава 5

Я выпила достаточно кофе и апельсинового сока, чтобы выпустить в воду маленький линейный корабль, и мое горло саднило от разговоров. Я хотела принять ванную и впасть в долгую, долгую дремоту.

Из всех них рыжеволосый Кир реагировал больше всего. У него на лице отразились недоверчивость, замешательство, понимание, и, наконец, гнев. На некоторое время его лицо остановилось на гневе, над ним повисла грозовая туча, он трансформировался: волосы превратились в золотистые кудри, клыки выглянули из-под верхней губы.

Я не сводила с него взгляда.

Блондины — Эзра и Маркус — провели большую часть опроса с Брюсом, который время от времени перебивал их. Главным образом они просто позволяли мне говорить, объяснять, отвлекаться, и поднимать нервы, и каждый раз Хиро успокаивал меня:

— Всё в порядке, — говорил он. — Мы знаем, что вы говорите правду.

Что отчасти заставило меня задаться вопросом. Некоторые факты вы не рассказываете даже тем, кому доверяете. И поэтому я инстинктивно придерживалась своего решения не учитывать мелочи — как жар и холод, которые проходили через меня, когда я думала о Кристофе. И не такие незначительные вещи, как тот факт, что он укусил меня. Отметки странно пульсировали на запястье, когда я стала нервничать. Рукава толстовки спущены, как будто мне было холодно.

Эта встреча не была похожа на общение с директором любой другой школы. Вы думаете, что если меня пригласили в комнату с группой взрослых парней, которые управляли огромной организацией, направленной на борьбу с вампирами, то это всё равно, что кабинет директора? На самом деле всё было... странным. Наверное, они действительно хотели меня выслушать.

Они смотрели на меня со смехом. Как будто я была мифологическим существом, которого они не могли полностью понять. Я смотрела куда угодно, лишь бы не натыкаться взглядом на Кира и того, кто задал мне вопрос, и увидела, что один из них откровенно пялился на меня. Из-за этого еда во рту превратилась в комок жевательного картона. Неужели у меня на лице было что-то не так? Было бы очень круто разговаривать с кучкой важных шишек, пока с подбородка свисает яйцо.

— Затем мы оказались здесь, — неубедительно закончила я. — И после небольшого беспорядка, Бенжамин и его команда обнаружили нас, а меня забрали в комнату. Они представились моими телохранителями.

— Калстед и его протеже, — сказал Брюс. — Он один из наших самых лучших молодых людей. Пока вы не знаете достаточно, чтобы выбрать собственную охрану, это, наверное, лучший вариант. И лупгару тоже... Грейвс?

— Эдгар Хидики Грэйвс, — Хиро положил свою вилку с точным щелчком. — Более прекрасный юный преступник, которого, я уверен, мы не сможем найти.

Я подавилась глотком очень холодно апельсинового сока. Я почти задохнулась. Эй, секундочку.

— Эдгар?! — я почти пищала.