— У вас удивительный взгляд, — сказала она, когда мы пили кофе в каком-то небольшом и не слишком чистом заведении. — Когда вы снимаете эти ваши очки. Нечто завораживающее. И очень, ну до неприличия похоже на взгляд…

— Это у меня фамильное, — попытался я увести её от навязчивых ассоциаций. — Моя прабабка была необыкновенной красавицей, бабушка, кстати, тоже. Глаза и взгляд я унаследовал от них. Мне говорили, что прабабушка взглядом могла просто околдовать. Смешно, правда?

— Было бы смешно, — меланхолически ответила Майя, — когда бы не было так грустно. Не знаю, от кого унаследовал взгляд человек, которого я… Но он меня, похоже, действительно околдовал. Это просто амок какой-то, безумие.

Возражать я не стал, симптомы были мне слишком хорошо известны. Но Майя, по-видимому, и не ждала моей реакции на это откровение. Она с отсутствующим видом курила сигарету и думала явно не о предстоящей пресс-конференции в каком-то там доме. Кажется, доме литераторов, если я правильно понял.

— А ведь он мне ни слова, ни разу, никогда не сказал о любви, — вдруг нарушила она молчание.

Как видно, эта мысль пришла ей в голову не сию минуту. Судя по всему, это был просто всплеск уже наболевшего.

— Если любит — обязательно скажет, — как можно более дипломатично ответил я.

А про себя подумал: «Только бы не слишком поздно, когда ничего уже нельзя ни вернуть, ни исправить». Но мысли Майя читать не умела, а моя уклончивая, осторожная фраза заставила её глаза засиять абсолютно сумасшедшей надеждой:

— Конечно! Конечно же, скажет. Потом, когда все будет позади…

— Что именно? — поразился я.

— Да этот чертов визит… — отозвалась она, мгновенно осеклась и покраснела.

«Так, — подумал я, — ситуация проясняется. — Девочка, безусловно, имеет отношение к определенным органам. Но используют её, похоже, втемную. Иначе она ни за что не сказала бы ничего подобного. А уж так натурально смущаться. Или в ней погибла великая актриса?»

— А где работает ваш друг? — задал я хоть и уместный, но достаточно провокационный вопрос. Ответ на него должен был прояснить многое.

— Он… — явно растерялась Майя. — Он… Вы не поверите, Пьер, я точно не знаю! Правда, не знаю. Я такая дура, да? Влюбилась по уши, а сама не знаю, где человек работает.

— И не догадываетесь?

На этот вопрос она отвечать не стала. Да и не нужен мне был её ответ. Но неужели со мной так грубо работают? Чего они хотят этим добиться? Явки с повинной, что ли? Не дождутся. Или… дают мне понять таким вот образом, что им известно… Что, черт побери, им может быть известно? Там же не ясновидящие работают. Но если меня смогла выследить одна организация, почему бы и другой не сделать то же самое? Теоретически — возможно. Практически…

— А вы не боитесь неприятностей, Майя? Общение с иностранцем… У вас это, кажется, не приветствуется. Или я ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — ответила она и снова залилась краской до самых ушей. — Ой, простите, я опять что-то не то ляпнула. У нас с этим полный порядок. Это раньше было, лет тридцать назад. Я читала.

Она читала! На месте её родителей я бы просто запер её дома и никуда без няни не выпускал. В жизни не видел более легкомысленной особы!

— А что обо всем этом думают ваши родители? — перевел я разговор на менее скользкую тему. — Или вы с ними не откровенничаете? Я — о ваших чувствах.

— У меня нет родителей, — спокойно ответила она. — Я их не помню. Меня воспитывала бабушка, а несколько лет назад она умерла. Так что откровенничать мне не с кем. Вот вам и досталось по полной программе.

Всю мою осторожность, весь мой скептицизм по отношению к этой рыжей простушке точно волной смыло огромное чувство жалости и сострадания. Вот уж не подозревал, что способен на подобные эмоции! Сирота, одинокая. Это многое объясняло. Ей не хватало взрослой опеки, отца, вот она и потянулась к первому, кто мог это дать. Ей крокодила можно было подсунуть: она бы и его полюбила, если бы он не сожрал её в первую же минуту, а притворился добрым и внимательным. Старо, как мир, но срабатывает безупречно.

— Бабушка, помню, всегда меня утешала так, — задумчиво продолжала Майя. — «Придет время, будет и пора…»

— И вас тоже? — вырвалось у меня.

Она посмотрела на меня с каким-то непонятным выражением и спросила:

— А кто она была, ваша бабушка? Я имею в виду национальность?

Я даже не сразу нашелся с ответом. Тогда она добавила:

— Вы ведь понимаете по-русски, правда? Не думайте, я не полная идиотка. Иногда даже я умею сложить два и два так, чтобы получилось четыре. Редко, к сожалению.

— Вы ошибаетесь, Майя, — заставил я себя улыбнуться. — Когда-то я пытался самостоятельно заниматься русским языком, но бросил. Очень трудно. Кое-что, возможно, в памяти и сохранилось.

— Пусть так, — пожала она плечами. — Я никому не скажу, правда-правда. Просто в обмен на все свои тайны я получила один ваш крохотный секрет. Вы же о моих никому не расскажете?

Она тряхнула головой, почти естественно рассмеялась и сменила тему.

— Какая красивая у вас ручка. Можно посмотреть?

«Нельзя!» — чуть было не крикнул я, но опомнился. Правда, резкое движение все-таки сделал. Получилось так, что я откровенно пожмотничал. Некрасиво, но все лучше, чем давать опасный предмет в чужие руки. И потом — кто знает, зачем она это попросила? Сама же сказала, что не полная идиотка.

Ни в этот день, ни на следующий мне не удалось приблизиться к объекту. Рейгана очень надежно охраняли, как я заметил, не только американцы, но и русские. Пару раз возникала критическая ситуация, но либо кто-то заслонял президента, либо у меня не было возможности выстрелить и попытаться после этого исчезнуть. Наконец, я понял, что остается один-единственный шанс — проводы. Вот там, в аэропорту, с трибуны-подиума для прессы… Почему-то я ни минуты не сомневался в том, что жребий на сей раз будет ко мне благосклонен.

Так и получилось. В то утро я почему-то не увидел Майю, поехал в аэропорт с другими счастливчиками-журналистами. И испытывал странное сожаление оттого, что, судя по всему, проститься с новой знакомой мне не удастся. Где я её найду, когда все мероприятия закончатся? Да и когда? Если все пойдет так, как я наметил, мне будет просто не до этого. В любом случае будет не до этого. И, встав на отведенное мне место, я уже думал только о том, что предстоит.

Через несколько минут я выстрелю. Через несколько минут, возможно, судьба человечества изменит маршрут, а я обрету последний призрачный шанс снова встретиться с Мари. Никто сразу не поймет, что произошло, я успею уронить оружие и столкнуть его ногой с подиума вниз. Больше никаких улик ни у кого нет и не будет. Через несколько минут…

Мне отчаянно мешал вдруг возникший звон в ушах. Это был даже не тонкий писк, а что-то вроде набата. «По ком звонит колокол?..» Кто-то говорил, что такого вопроса никогда не нужно задавать, совершенно не исключено — колокол звонит по тебе.

Судя по оживлению, президентский кортеж был уже совсем близко. «Набат» прекратился так же внезапно, как начался. Вот и все, господа-товарищи. Сейчас, сейчас…

— Пьер! — вдруг услышал я женский голос. — Пьер!

Я вздрогнул и обернулся. Майя, стоявшая в группе каких-то мужчин, махала мне рукой. Господи, зачем она? Что она наделала! Я встретился взглядом с человеком, стоявшим рядом с ней. Я уже где-то его видел, точно, видел! Тогда, в баре… Но не только тогда, слишком уж знакомо мне его лицо.

Справа и слева от меня внезапно возникли два парня мощного телосложения. Они меня все-таки вычислили и приняли меры. Самое время, молодцы, ребята. Рейган уже ступил на дорожку, ведущую к самолету. А меня очень ловко избавили от фотоаппарата. Подстраховываются… Только зря. Я медленно, очень медленно положил руки на перила и замер. Все, точка. Кто-то уже принял за меня окончательное решение, и обжалованию оно не подлежало.

Я не сделал последней остававшейся у меня попытки выстрелить в Рейгана. Но остановила меня не охрана. Эти ребята не смогли бы мне помешать, если бы я захотел выполнить свою задачу. Снизу вверх, через разделявшее нас пустое пространство на меня смотрела… Мари. Я понимал, что это — Майя, но видел глаза Мари. И не мог убить человека на её глазах. Даже дуэли не происходят в присутствии любимой женщины. А уж убийство…