Ладно, следует особое внимание уделить этим двоим: швейцарцу и бельгийцу. С остальными тоже, конечно, не расслабляться. Особенно если кто-то из «великолепной пятерки» попадет в Свято-Данилов монастырь или вечером в Большой театр. Там, конечно, и собственной охране палец в рот не клади, там все — специалисты опытные и высочайшего класса, но все же… Все же лучше перебдеть, чем недобдеть.

Так… А теперь — хотя бы полчаса отдыха. Полного. Без дурацких мыслей и ассоциаций.

Последнее, о чем подумал полковник, проваливаясь в сон, было: на кого очень похож этот самый подозрительный бельгиец? Уж больно знакомое лицо…

Эту встречу, сыгравшую такую странную роль в моей судьбе, мне не могла бы предсказать никакая гадалка. Ее, встречи, вообще не должно было быть, если бы человеческая жизнь определялась законами логики. То есть мы неизбежно столкнулись бы с Мари на каком-то этапе — круг журналистов и причастных к ним людей куда уже, чем принято думать, — но никаких романтических последствий это за собой повлечь не могло по определению. Формулируя короче: этого не могло быть, потому что не могло быть никогда.

Во время коротких оперативных совещаний в нашей газете, на которых мне приходилось присутствовать, я несколько раз обращал внимание на то, как ловит каждое слово сотрудников какая-то девчонка, сидевшая в дальнем углу. Говорил ли выступавший умные вещи или нес очевидную чепуху — за ним неотрывно наблюдали огромные, какие-то распахнутые глаза этого странного существа. Пару раз что-то пришлось сказать и мне. Глаза сияли так, что хотелось ещё раз выступить только для того, чтобы снова увидеть это сияние. Правда, внешность их обладательницы я не запомнил, а точнее — не заметил.

— Что за мышонок завелся у нас в редакции? — полушутя спросил я у своего коллеги, когда очередная «оперативка» закончилась. — Стажерка? Студентка? Новая сотрудница?

Коллега мучительно наморщил лоб, пытаясь сообразить, кого я имею в виду, но у него это явно плохо получалось.

— Ну, она ещё все время молча сидит в углу во время оперативок. Такая… с глазами…

Коллегу, похоже, осенило:

— Вы имеете в виду Мари?

— Не знаю, как её зовут. Обычно она молча сидит и только слушает.

— Ну, конечно, Мари! Никак не запомню её фамилию: что-то короткое и бесцветное. Да и сама бедняжка красотой не блещет. Глаза, правда, необыкновенные, но…

— Но если говорят, что у женщины красивые глаза, значит все остальное никуда не годится, — припомнил я весьма кстати цитату из какого-то французского классика.

— Абсолютно согласен! Но карьеру она все-таки делает: фантастически работящая девка! Пришла к нам курьером, теперь уже корреспондент. Правда, занимается только мелкой хроникой.

Я тут же забыл и об этом разговоре, и о его предмете. Тем более, что некрасивые женщины для меня не существовали в принципе. Женщина — существо декоративное, её главное предназначение — радовать глаз мужчины, если большее по тем или иным причинам невозможно. У французов существует поговорка: «Женщина умна, как курица, а самая умная — как две курицы». Если бы Дениз поменьше думала и рассуждала, а просто любила меня… У нас могли бы быть дети, моя жизнь была бы нормальной и счастливой, но второй Дениз на свете нет. И не будет.

Потом случай занес меня в редакцию поздним вечером: нужно было срочно сдавать статью, а у меня, как на грех, что-то незаладилось с факсом. Вечная история: технический прогресс, конечно, штука замечательная, но почему-то чаще все-таки ломается лифт, а не лестница.

Статью я благополучно сдал и уже собрался уходить домой, как столкнулся в коридоре с какой-то женщиной. Она несла в руках большую коробку с дискетами, и все содержимое коробки мгновенно оказалось на полу. Да и сама бедняжка чудом удержалась на ногах: я налетел на неё едва ли не со скоростью гоночной машины.

— Простите, мадам, — выпалил я, бросаясь поднимать дискеты. — Все моя проклятая рассеянность.

— Это я не смотрела, куда иду, — услышал я низкий, завораживающе-красивый голос.

Я поднял глаза. Внешность, как известно, обманчива, но в данном случае несоответствие было вопиющим! Голос должен был принадлежать высокой, элегантной брюнетке с загадочно мерцающими бездонными глазами — ну что-то вроде этого, женщине-вамп, короче говоря. Но им обладало существо… Нет, сейчас я не смогу объективно передать свое тогдашнее впечатление, слишком хорошо знаю Мари сейчас, слишком многое нас связывает. Сейчас уже я вижу её совсем по-другому, каким-то внутренним зрением, а не со стороны. И все же попробую.

Представьте себе картину Пабло Пикассо «Девочка на шаре». Оденьте соответствующий персонаж этой картины в линялые джинсы и бесформенный свитер — и вы получите портрет Мари Бло. Бледное личико усеяно веснушками, рыжие волосы стянуты на затылке. Пародия на женщину, да и только! Эдит Пиаф без грима в пастельных тонах.

Почему я пригласил её тогда выпить со мной чашечку кофе? Наверное, пожалел. Поздний вечер, позади — напряженный рабочий день, а она выглядела такой хрупкой и замученной… Так я пожалел бы бездомного и голодного котенка, если бы вообще был способен на чувство жалости.

Нет, не сходится! Не испытывал и, думаю, не буду испытывать жалости никогда и ни к кому. Поэтому просто не знаю, почему я поступил так, как поступил тогда. И уж тем более представить себе не мог, что будет дальше. А если бы мог представить… Но у любой истории — страны ли, человека ли нет условного наклонения.

Собственно, ничего и не произошло. Мы посидели в кафе по соседству, выпили кофе. Я был слишком уставшим, чтобы поддерживать светскую беседу, да и спутница меня не особенно вдохновляла. Ее вклад в разговор ограничился несколькими неопределенными фразами, которые можно было понимать, как угодно, а можно было просто проигнорировать.

Но как она слушала! И как при этом на меня смотрела! Потом я вспомнил её глаза, но по-прежнему не мог определить, какого они цвета. Это пришло позже — как озарение, когда я почти потерял мою девочку. В одну из тех страшных ночей, когда я должен был принять окончательное решение, но — все ещё не мог. Когда бесцельно листал свои любимые книги, и в одной из них — в «Горном короле» Эдмона Абу я прочел строки, которые буквально заставили меня застонать:

«Какие у неё были глаза, мой любезный господин! Ради вашего же спокойствия я желаю вам никогда не встречать подобных! Они не были ни синими, ни черными, но цвета особенного, единственного, нарочно для них созданного. Они были коричневыми, горячими и бархатистыми, такой цвет встречается лишь в сибирских гранатах, да в некоторых садовых цветах. Я покажу вам штокрозу, почти черную, которая напоминает, не передавая точно, чудесный оттенок её глаз.

Если вы когда-нибудь бывали в кузнице в полночь, вы должны были заметить тот странный коричневатый блеск, который отбрасывает стальная пластина, раскаленная докрасна, вот это и будет точно цвет её глаз. Вся мудрость женщины и вся невинность ребенка читалась в них как в книге: но это была такая книга, от долгого чтения которой можно было ослепнуть. Ее взор сжигал… Под таким взглядом могли бы созреть персики в вашем фруктовом саду».

Прошу прощения за неуклюжий перевод: по-французски это звучит куда более пронзительно. Как и то, что тоже целиком и полностью можно было отнести к Мари:

«Ее смех был так близок к слезам, а слезы так близки к смеху… Хотя, кажется, я никогда не видел её слез. Можно было бы сказать: её глаза были слишком горячими, чтобы дать слезам пролиться, — они сразу высушивали их. И потому эти прекрасные глаза, всегда готовые плакать, не были влажными, наоборот: блестя слезами, они излучали жар, являли собою образ, ощущение тепла, а не влажности, ибо, при всем своем доброжелательстве (недоброжелательстве — других), она ухитрялась не пролить ни единой слезинки.

И все-таки она проливала слезы.

Прекрасные, прекрасные, подобные виноградинам. Клянусь, они были обжигающими и при виде их можно было смеяться от наслаждения. Пожалуй, это и называется „плакать жаркими слезами“. Значит, я видел человеческое существо, у которого слезы были действительно жаркими. У всех других — у меня, у остальных — они холодные или теплые, а у неё были обжигающие, и так силен был жар её щек, что они казались розовыми. Горячие, как кровь, круглые, как жемчуг, соленые, как море…