Мы выбрались на берег и достали немного углей из горшков. На ужин у нас была соленая форель – очень вкусная! Гулл уже настолько поправился, что смог сам поесть.

– Кажется, ему пошло на пользу возвращение к Реке, – заметил Хэрн.

Той ночью мы, поспорив, решили спать в лодке.

Хэрн с Утенком были за то, чтобы улечься на берегу. Робин, у которой вдруг проснулся здравый смысл, решила, что лучше заночевать в лодке: если шеллингцы нас найдут, нам достаточно будет отвязать лодку. Утенок на это возразил, что мы можем с тем же успехом убежать в лес. В конце концов Робин сказала:

– Глава семьи теперь Гулл. Давайте спросим его. Гулл, где нам лучше лечь спать, на берегу или в лодке?

– В лодке, – ответил Гулл.

Посреди ночи мы проснулись оттого, что Гулл что-то говорил и время от времени вскрикивал. Робин поведала, что сперва он рассказывал про поражение и про варваров. Но когда я проснулась, Гулл как раз вопил: «Эти люди! Их так много, и все бегут! Я не хочу идти с ними! Помогите!»

А потом он принялся звать папу, и я услышала, что он плачет.

Мы все расселись, и Хэрн зажег маленький светильник. Гулл лежал и вроде как спал, но при этом говорил, и по лицу его текли слезы. Робин склонилась над ним и позвала:

– Гулл! Гулл, все хорошо. Ты с нами. Ты в безопасности.

– А где дядя Кестрел? – спросил Гулл.

– Он привел тебя к нам, потому что так было безопаснее, – объяснила Робин.

– Я не в безопасности, – возразил Гулл. – Мне грозят бегущие люди. И не надо говорить, чтобы я взял себя в руки и вел себя как мужчина. Они хотят забрать меня с собой.

Нам стало интересно, кто же это велел Гуллу взять себя в руки.

Может, папа? Его неслучайно прозвали Улиткой. Он не любил, когда люди много ныли о своих трудностях.

– Конечно же, мы не станем требовать от тебя ничего такого, – успокоила его Робин. – Мы защитим тебя от всего.

– Я хочу к дяде Кестрелу, – захныкал Гулл. – Люди бегут.

Это продолжалось довольно долго. Всякий раз, как нам начинало казаться, что Гулл прислушивается к Робин и что ей удалось его утихомирить, тот принимался звать дядю Кестрела и талдычить про бегущих людей, которые хотят его забрать. Робин, похоже, отчаялась. Мы с Хэрном придумывали, что бы еще такое сказать Гуллу, и подкидывали ей, но через час возникло чувство, что на самом деле Гулл вовсе ее не слушает.

– Что же нам делать? – спросила Робин.

Утенок все это время сидел, скрестив ноги, и клевал носом, прижимая Леди к груди.

– Пусть подержит ее. – Он протянул Леди Гуллу, конечно же взяв ее при этом за голову.

Это помогло. Гулл ухватился за Леди обеими руками и прижал к лицу.

– Спасибо! – сказал он.

А потом повернулся на бок и заснул, прижимаясь щекой к твердому дереву. Утенок сообразил, что остался без Леди. Вид у него сделался несчастный, но он промолчал.

С этого времени Гуллу становилось все хуже и хуже.

Когда мы наутро проснулись, то обнаружили, что место, где мы вечером жгли костер, уже ушло под воду. Дерево, к которому привязали лодку, оказалось в двадцати ярдах от берега. После этого мы всегда спали только в лодке. Гулл тоже пробудился. На щеке у него, там, где он прижимал к лицу Леди, остался отпечаток. Он не шевелился – до того самого момента, пока Хэрн не начал шестом подталкивать лодку к берегу. Тут Гулл сел и воскликнул:

– Куда ты? Нам надо плыть!

– Это еще зачем? – Хэрн не выспался и потому был зол на весь белый свет.

– Мы должны спуститься к морю, и поскорее! – заволновался Гулл, и по лицу его потекли слезы, прямо по вмятине, оставленной изваянием Леди.

– Конечно-конечно! – поспешила утешить его Робин. – Хэрн, успокойся.

– Чего это я должен успокаиваться? Я первый раз слышу насчет какого-то там плавания к морю, – возмутился Хэрн. – Что на него нашло на этот раз?

– Не знаю, – беспомощно отозвалась Робин.

Однако идея, овладевшая Гуллом, не давала покоя ни ему, ни всем нам. Стоило где-нибудь остановиться, чтобы перекусить, как Гулл начинал плакать и торопить нас, чтобы мы поскорее отправлялись к морю. Когда же устраивались на ночевку, он делался совершенно невозможным. Все твердил про варваров и про бегущих людей, кричал, что мы должны спешить к морю, и не давал нам спать. Я так уставала от этого всего, что у меня почти не было сил смотреть на берега. А жалко – ведь вокруг все было новое и интересное. На второй день нашего путешествия Река потекла среди крутых холмов, поросших лесом всех оттенков, от тускло-зеленого до ярко-красного. Там было полным-полно птиц; они кружили над лесом, и небо было усеяно ими, словно звездами. А однажды мы увидели среди деревьев большой каменный дом с башней наподобие ветряной мельницы и маленькими окошками.

Хэрна очень заинтересовал этот дом. Он сказал, что такой дом легко оборонять и если там никто не живет, то хорошо бы нам в нем поселиться.

– Нам нельзя останавливаться здесь! – тут же закричал Гулл.

– Дурень, я просто предложил! – огрызнулся Хэрн.

Хэрн вообще стал все чаще и чаще злиться на Гулла. Винить его за это было трудно – Гулл кого хочешь мог довести. Из-за холмов Река сделалась узкой, и мы неслись по этому узкому руслу с совершенно чудовищной скоростью – но Гуллу все казалось, будто мы медлим.

– Если бы я мог, то вышел к морю хоть завтра, только чтобы не слушать твоего нытья! – бросил ему Хэрн.

В тот день Утенок вел себя не лучше Хэрна. Он вздыхал с ехидным видом, когда Гулл говорил, что нам нужно спешить. Они с Хэрном смеялись и дурачились, вместо того чтобы помогать нам присматривать за братом. Я несколько раз дала Утенку по уху. И Хэрну тоже бы дала, если бы смогла. И хоть Робин на меня и наорала, я тем вечером еще раз врезала Утенку за то, что он не отдал Гуллу Леди.

Утенок соскочил на берег, прижимая Леди к груди. Ему здорово повезло, что он не свалился в воду. Мы в тот раз привязали лодку к невысоким коричневым кустам, росшим на скользком склоне.

Это вообще трудно было назвать берегом. Река то прибивала нашу лодку к кустам, то относила в сторону.

– Леди моя! – крикнул Утенок, карабкаясь вверх по склону и оскальзываясь. – Она мне нужна! Отдайте Гуллу Единого! Он сильнее!

Я так разозлилась, что чуть было не погналась за ним. Но лодку как раз отнесло от кустов, а Робин успела поймать меня за край накидки и втащить обратно.

– Танакви, да оставь ты его в покое, пусть погуляет, – сказала Робин. – Хоть ты не вредничай! Пусть Гулл попробует подержать Бессмертного.

Мы дали Гуллу темное блестящее изваяние Единого, но Гулл принялся плакать и дрожать.

– Он холодный! Он тянет. Давайте поплывем дальше!

– Гулл, ты не поверишь, но некоторым иногда нужно и поспать. – Я тогда разозлилась не хуже Хэрна.

Младшего Гулл тоже не захотел. В общем, ночь выдалась кошмарная.

Наутро Утенок отдал Леди брату; вид у него был слегка пристыженный. Но к этому времени Гулл не хотел уже и Леди. Он требовал лишь одного: чтобы мы отвязали лодку и двигались дальше.

– Нечего сказать, приятная дорога к морю! – воскликнул Хэрн. – Чего ему еще надо?

– Я не думаю, что он уйдет в море, – вымолвил Утенок.

– Ой, ну хоть ты не начинай! – скривился Хэрн. – Почему это ты так не думаешь?

– Леди не хочет, чтобы он туда уходил, – пояснил Утенок.

– Когда это она тебе такое сообщила? – язвительно поинтересовался Хэрн.

– Она не говорила. Я просто это знаю. Ну, чувствую.

В результате Хэрн едва ли не все утро насмехался над Утенком и его чувствованиями.

В конце концов Робин наорала на Хэрна, а я – на Утенка. Все мы просто очень устали.

Холмы в какой-то момент по обоим берегам Реки словно расступились, и мы, прежде чем успели сообразить, что к чему, оказались в начале длинного извилистого озера. Говорят, будто обычно оно намного меньше, но тогда из-за половодья озеро заняло всю долину. Мы видели его впереди – издалека оно казалось белым и протянулось от одной горы до другой. Думаю, это уже были настоящие горы. И такие высокие, что на вершинах у них лежали серые облака, а сами они были синие, и серые, и фиолетовые – точь-в-точь такие, как рассказывал дядя Кестрел. Мы еще никогда в жизни не видели столько воды, как в этом озере. В другое время нам наверняка стало бы очень интересно. Но вода, когда ее так много, делается беспокойной. Она была тяжелой, и по ней бежали волны, а за волнами тянулись ленты пены. Дул пронизывающий бриз.