Правда, сон не принес ни облегчения, ни отдыха. Он оказался кошмаром, причем, Мила с ужасом удостоверилась, что ее подсознание способно транслировать ей многосерийные кошмары, нечто вроде сериалов, которые ежедневно идут по телевизору, околпачивая и без того задерганных людей. Впрочем, чего другого следовало ожидать? Если жизнь наяву превратилась в непрерывный фильм ужасов, то и Ии виртуальная составляющая соответствующая.

Сначала Мила снова, как и прошлой ночью увидела Протасова, Валерий гнался за ней по полю, сидя за рычагами своего жуткого зерноуборочного комбайна, ярко-желтого, точь-в-точь как машина, которой ее сбили. Она побежала по стерне, не чувствуя боли, хоть изнеженные хорошей обувью пятки с непривычки оказались изранены в кровь. Затем Мила угодила в капкан, который оказался вытянутыми руками Вовчика по кличке Палач. Волына поймал ее за щиколотки и вцепился в них мертвой хваткой. Захлебнувшись в безмолвном крике, она все же вырвалась, а затем оторвалась от земли, как у нее всегда получалось в детстве, когда среди ночи приходил кошмар. Когда со всех сторон подступали чудовища, и единственный выход был – взлететь. Мила начала подниматься все выше и выше, Протасов с Вовчиком остались далеко внизу. «Отдай сумку, дрянь, хуже будет!» – кажется, кричал Протасов, в бессильной злобе, его вопли становились все тише, она постепенно удалялась. Милу Сергеевну охватило острое желание показать ему сверху средний палец, что она и сделала, захихикав. Впрочем, ее смех оборвался, как только она вспомнила, что должно вот-вот произойти. Естественно, ведь Мила видела повторение своего сна, прерванного головорезами Витрякова, которые ворвались в ее квартиру накануне, всего сутки назад. Госпожа Кларчук, наблюдавшая за развитием событий во сне со стороны, словно из зрительного зала, какой-то недремлющей частью своего мозга, с содроганием подумала, что сейчас, наверное, появится Леня, ее бесцеремонно разбудят, вытянут из постели, в чем мать родила, бросят в салон «Галанта» и повезут в Крым. И это будет повторяться снова и снова, вся проклятая дорога, без конца, точно так, как случилось с героем американского фильма «День сурка»,[22] только ей придется гораздо хуже, поскольку его, по-крайней мере, никто не насиловал и не пытал. Однако Витряков, к счастью, не появился. Мила Сергеевна не выскользнула из объятий Морфея, замкнутый круг, в который угодил герой Билла Мюррея, разомкнулся, в сценарий, по которому развивался сон, оказались внесены изменения. Мила продолжила подниматься вверх, как какой-нибудь метеорологический зонд из тех, которые некоторые впечатлительные граждане частенько принимают за НЛО. Теперь, когда ей больше не угрожал Протасов, со своим кошмарным дружком, Мила даже немного расслабилась. Впрочем, по мере того, как расстояние до поверхности земли росло, на смену ему пришла боязнь высоты, и скоро ее охватила такая паника, что она рисковала раствориться в ней без остатка.

«О Господи, я же сейчас упаду! – крикнула она, отчаянно болтая ногами.

«Ерунда! Здесь, во сне у тебя нет тела! А души, как известно, не падают! – это была неплохая мысль, ободряющая, но на смену ей немедленно пришла следующая, полная тревоги:«Тогда как быть с падшими душами, дорогуша?»

– Мамочка! – истошно завопила Мила Сергеевна. – Мама! – в предвкушении падения она зажмурилась.

– Тихо, дамочка, не дергайтесь! – сказал кто-то невидимый, у нее за спиной. Мила, от неожиданности, вскрикнула, забившись еще сильнее.

– Да успокойтесь вы, говорю! Вывалитесь, пеняйте на себя, кхе-кхе! – голос был каким-то странным, словно шел не изо рта, а, скажем, из клюва размерами с чемодан. Тем не менее, Мила решила внять и, с большим трудом все же взяла себя в руки.

– Вот, молодцом, – похвалил невидимый собеседник. – Вот и правильно. Сидите себе тихо. Точнее, висите, кхе-кхе. Тут высота такая, я вам доложу… – он присвистнул, чтобы подчеркнуть, высота действительно головокружительная, – если колдырнетесь, дамочка, такие последствия будут, летальные, никто не склеит. Летальные последствия полета, кхе-кхе.

Только теперь до Милы дошло, что ее крепко держат за подмышки, а воздух вибрирует от ритмичных хлопков, наводящих на мысли о взмахах могучих крыльев. Вроде тех, которые можно увидеть у чучела птеродактиля, посетив республиканский музей палеонтологии. Собственно, она и двигалась вверх плавными рывками, соответствующими этим хлопкам. Где-то над затылком время от времени раздавался клекот, очевидно, издаваемый клювом размером с чемодан. Мила зажмурилась еще крепче. Между лопаток потек пот, спину холодил ветер.

Это же птица Рух![23] – сообразила госпожа Кларчук. – Несет меня, чтобы скормить птенчикам величиной со страуса. Как синица какого-нибудь червячка.

Сказки «Тысячи и одной ночи» попались Миле в подростковом возрасте, и она изрядно продвинулась в чтении, прежде чем книгу заметил и отобрал отец, который, хоть уже давно не жил под одной крышей с дочерью, в редкие свои помещения зачем-то превращался в Цербера.

– Кто ей это дал?! – вопрошал отец, в возмущении поглядывая на тещу. Мама Милы умерла от пневмонии, когда Мила была совсем маленькой, с тех пор она жила с бабушкой, которая, как могла, заменяла мать. – Вы дали, Анна Матвеевна?!

– Так это же сказки, Сереженька? – не поняла бабушка, испуганно глядя из-под очков. – Разве это плохо?

– Сказки? Это сказки, по-вашему?! Ничего себе, сказки! Ничего себе… – отец спрятал трехтомник в дипломат, который принес с собой. – Есть сказки, которые сказки, а есть – совсем не сказки. Совсем уже…

Мила, прерванная на интереснейшем моменте совокупления прекрасной наложницы султана с четырьмя огнедышащими джинами, решила за лучшее промолчать.

Итак, ветер бил Миле Сергеевне в лицо. Ее швыряло в воздушных ямах, как пассажира «кукурузника», отчего сердце проваливалось в пятки. Ей казалось, что она вот-вот упадет, и от удара разлетится на куски, словно фарфоровая статуэтка из коллекции. Но, вместо ожидаемого падения ее изрезанные острой стерней ступни внезапно нашли опору. Едва под ногами оказалась земля, или, по-крайней мере, нечто твердое и, похоже, незыблемое, Мила открыла глаза. Лучше бы она этого не делала.

Она обнаружила, что стоит на верхушке дымовой трубы, показавшейся высокой, как Эйфелева башня. От поверхности ее отделяла пропасть как минимум в несколько сотен метров. Где-то очень далеко на северо-западе искрилась на солнце Десна, напоминающая с высоты голубой шнурок, посыпанный блестками. Левее виднелись крыши новостроек Троещины. У Милы Сергеевны захватило дух, закружилась голова, и она едва не сорвалась вниз. Лететь бы ей к далекой земной поверхности, кувыркаясь, если бы не чьи-то крепкие руки, удержавшие ее за локоть. Это был невидимый спаситель, которого она с перепугу приняла за гигантскую прожорливую птицу из арабских сказок. Мила ахнула, узнав Сергея Михайловича.

– Сергей Михайлович?! – воскликнула Мила с облегчением, вспомнив, как он обещал, что будет неподалеку, и, если потребуется, подстрахует. Значит, как ни странно, полковник сдержал слово, на этот раз. – Так это были вы?! Ну, слава Богу!

Правда, полковник выглядел несколько необычно. Его поджарое тело (вскормленный на пиве живот-бурдюк исчез без следа) было покрыто кожистой чешуей с сильно развитыми мышцами летуна. Ноги вместо ступней заканчивались могучими когтистыми лапами, крепко цеплявшимися за кромку трубы. За спиной Сергея Михайловича подрагивали перепончатые крылья, как у летучей мыши, только значительно больше. Заметив ее округлившиеся глаза, Украинский их свернул, и теперь они торчали у него из-за спины, словно рукояти самурайских катан.[24] Мила решила, что пока он не собирается улетать. Это конечно обнадеживало.

– Здравия желаю, Мила Сергеевна, – заклекотал Украинский. На месте рта у него красовался мощный, массивный клюв. Слова летели оттуда, как из рупора. – Я же обещал, что подстрахуем, в случае чего. Если кто-то кое-где у нас порой, честно жить не хочет, кхе-кхе. Так что, не о чем беспокоиться, Милочка.