Можно согласиться с мнением Арсеньева: «У истоков религиозного сознания превалировало такое представление о мире, когда звери были равны богам, боги – людям, а люди – зверям. Человек в этот период сознавал себя равным с другими компонентами в системе Природы, и на путях ее познания и преобразования он сам создавал богов. При этом он уподоблял свою собственную природу представлению о природе вне себя».

Конечно, убеждение в своей сопричастности, своем единстве с окружающей природой определяет веру в одухотворенность окружающей природы и позволяет человеку жить в согласии с ней.

Но это лишь первый шаг. Мысль человека идет дальше. Он понимает и свое отличие от других созданий природы, свои необычайные возможности. В его сознании возникает образ великого охотника (обычно он ассоциируется с образом мистического предка). И если у одного племени им мог быть человек-бизон, у другого – человек-мамонт (есть и такое наскальное изображение), у третьего – человек-олень или человек-медведь, то у какого-то гениального мыслителя каменного века возникла мысль о слиянии подобных частных образов в единый обобщенный образ Великого Охотника. Это уже сверхчеловек и сверхзверь, а значит, великое божество охоты.

…До сих пор у целого ряда народов, главным образом африканских, сохраняется вера в местных богов или духов. Упоминать о таких божествах, считая их великими, нет никаких оснований. Тем более что пришлось бы говорить более о суевериях, чем о вере.

Образ Великого Охотника – нечто совсем другое. Он был порожден не только фантазией, но и выразил отношение человека-охотника к окружающему миру и своему месту в нем. Это – одна из тех общих идей, которая позволяет говорить о духовном единстве человечества.

Итак, едва ли не первым великим божеством у людей, занимавшихся преимущественно охотой, с древнейших времен было существо, воплощающее в себе человеческие и звериные качества. Оно символизировало единство человека с природой, а также – отчасти – господствующее положение охотника в мире животных, обладание им особой мистической силы. Можно сказать, что в этом случае человек, ясно того не сознавая, поклонялся всему человечеству и всей окружающей природе, в которой он существовал и единство с которой ощущал.

Культ охотника, воплощенного в божество мистического зверо-человека, возможно, был хронологически не первым в истории культуры. Хотя более или менее точных датировок в этих случаях нет, но, безусловно, в искусстве каменного века на протяжении не менее десяти тысячелетий абсолютно преобладали изображения женщин.

Фигурки и изображения женщин каменного века были найдены в разных районах Европы, Азии, Африки. Нередко их называют «первобытными венерами». Правда, большинство из них вряд ли с нашей точки зрения могут считаться эталоном женской красоты. У большинства этих женщин грузные фигуры, утрированные половые признаки, нередко жировые накопления на бедрах, талии, ногах. Другая особенность: почти у всех у них отсутствуют лица.

Одни фигурки женщин вырезаны из камня или кости (часто – мамонтовой), другие выполнены в виде гравюр или барельефов, третьи нарисованы. По стилю они тоже различны: от натуралистических до стилизованных, символических, полуабстрактных. Порой некоторые фигуры удивительным образом напоминают создания авангардистов XX века.

Что подвигло людей на создание этих фигур? Какими были эти люди, в каких условиях и для чего они занимались таким творчеством?

На подобные вопросы ответить нелегко. Некоторые исследователи полагают, что так проявлялись в далекой древности эстетические и эротические чувства. Подобные взгляды характерны для людей, которые озабочены именно эстетизмом и эротизмом или увлечены фрейдизмом.

Насколько известно, представители архаичной культуры не страдали подобными отклонениями. В нелегких, далеких от комфорта условиях примитивного охотничьего, а также скотоводческого и земледельческого быта основной заботой нормального человека, тем более мужчины, являлось добывание пищи и обеспечение безопасности. Если бы те, кто чрезвычайно озабочен сексуальными проблемами, вынуждены были постоянно охотиться на диких зверей, их мировосприятие изменилось бы коренным образом; в противном случае они бы погибли.

Вообще, представления о том, что «дикари» необычайно сексуальны, обладают какой-то поразительной половой потенцией и готовы беспрестанно совокупляться – не более чем дикий предрассудок. Он не подтверждается никакими наблюдениями (а изучало племена архаичной культуры очень немало исследователей).

Много ли могло быть полных, а то и чрезмерно полных женщин 10–20 тысячелетий назад, в конце ледниковой эпохи у племен, которые вели кочевой или полукочевой образ жизни? Вряд ли. Пожалуй, такое могло быть только в особых случаях: если данная группа людей, семья, род относились к процветающим и в то время, когда отношение к женщине было не только почтительным, но подчас и благоговейным.

Если бы мужчины воспринимали женщин преимущественно как объекты сексуальных вожделений, то их изображения были бы связаны с половым актом и позы были бы соответствующими. Подобные рисунки древних людей известны, но их очень мало. И не удивительно. Удовлетворение полового инстинкта – в разных формах – не являлось для «первобытного» человека чем-то неутолимо желанным и малодоступным. В архаичных обществах были свои представления о половой жизни, которую обычно не связывали с деторождением, а то и с добрачным воздержанием и сохранением верности в браке.

Сошлемся на мнение авторитетных исследователей австралийских племен Рональда и Кэтрин Берендтов: «Нигде среди аборигенов Австралии, насколько нам известно, добрачные и внебрачные взаимоотношения полов полностью не запрещаются. В ряде случаев они даже поощряются… Половые сношения воспринимаются как нормальный, естественный фактор человеческой жизни». Какого-нибудь особого сексуального интереса к представителям противоположного пола у таких народов нет именно благодаря в значительной мере естественному образу жизни. Чрезмерная озабоченность половыми проблемами характерна для так называемых цивилизованных обществ.

Кстати, те же авторы отметили, что «очень немногие аборигены в традиционных условиях полнеют», и привели примеры распада семей из-за того, что жены были слишком грузными. И хотя этнографы и археологи нередко называют стилизованные фигурки полных женщин каменного века «первобытными венерами», в действительности подобные образы ни тогда, ни теперь не могут служить эталоном женской красоты. Испокон веков для сексуальных утех мужчины предпочитают пользоваться услугами молоденьких стройных девушек.

Убедительные примеры на этот счет приводили многие специалисты-этнографы. Например, французский ученый Клод Леви-Стросс наблюдал в джунглях Бразилии жизнь племени, в котором у вождя была одна старшая супруга, которая вела домашнее хозяйство, и несколько молоденьких жен. «Естественно, – писал Леви-Стросс, – ему импонирует возможность доступа к молодым и красивым девушкам; это дает ему удовлетворение не столько физическое, сколько эмоциональное. Однако главным образом полигамный брак и его специфические атрибуты служат средством помочь вождю выполнять свои обязанности. Если бы он был один, то ему было бы трудно делать больше, чем остальным. Его второстепенные жены, освобожденные от тяжелых обязанностей своего пола, оказывают ему поддержку и утешение. Они одновременно являются вознаграждением за власть и ее инструментом».

Скорее всего, большое количество изображений женщин каменного века объясняется не сексуально-прикладной ориентацией, не является выражением половой страсти художника и его вожделений, а представляет собой памятники первобытной религии.

Вот что писал о них известный исследователь первобытного общества П. П. Ефименко: «Переданы они почти всегда нагими, с подчеркнутыми признаками пола. Особенно в них бросается в глаза желание первобытного художника передать черты зрелой женщины-матери; об этом говорят такие постоянно присущие им признаки, как объемистые груди, огромный живот и общий характер фигуры – с чрезмерно развитыми жировыми отложениями в области таза и бедер. В некоторых, правда, все же довольно редких, случаях они, несомненно, прямо изображают беременных женщин».